Теперь, когда читатель вооружен самыми общими представлениями о синтезе белков, мы можем вернуться в лабораторию Баева. И к ее успеху. Начну с предыстории. К началу

60-х годов перед молекулярной биологией встала первостепенной важности задача определения последовательностей нуклеотидов в различных нуклеиновых кислотах. Понимание принципиального пути биосинтеза белков было большим, но только первым шагом к подлинному познанию этого и других важных процессов, идущих в клетке с участием нуклеиновых кислот. И не только к представлению об их нормальном течении, но и к пониманию разного рода патологий, связанных с нарушением правильного порядка чередования нуклеотидов. Это случается в результате разного рода мутаций, как врожденных, так и приобретенных. Например, в результате радиационного поражения или под влиянием космических лучей. Для обнаружения и локализации мутаций необходимо было разработать методы определения последовательностей нуклеотидов в ДНК и разного рода РНК. Естественно было начать с самых коротких последовательностей — в молекулах тРНК. В те времена это была трудная и весьма трудоемкая задача. Лишь в 77-м году были разработаны удобные методы определения последовательностей нуклеотидов в ДНК с помощью так называемого метода «электрофореза». Автоматизация этих методов обусловила столь быстрый прогресс, что установление последовательности во фрагментах ДНК длиной 500-600 нуклеотидов к концу века стало возможным осуществлять за 2-3 часа. Причем это можно было делать для десятка таких фрагментов одновременно. Однако для определения последовательности нуклеотидов в тРНК, ввиду наличия миноров, эти автоматы до сих пор непригодны.

Хочу оговориться сразу. Ни здесь, ни в последующем изложении я не намерен описывать ни физическую сущность, ни какие-либо особенности называемых мною методов (таких, как электрофорез, «колоночная хроматография» и прочих). А также способов их автоматизации. Для тех читателей, кто хотя бы в общих чертах знаком с этими методами, одного названия будет достаточно. Тем же, кто от этого далек, придется поверить в надежность получаемых с их помощью результатов. Доступное для новичков описание соответствующих приборов и методик потребовало бы слишком много места.

Первому в мире исследователю, сумевшему определить последовательность нуклеотидов в одной из бактериальных тРНК, американцу Холли, пришлось затратить на эту работу несколько лет. Зато ему была присуждена Нобелевская премия. С запозданием на пару лет за решение аналогичной задачи взялась лаборатория Баева. Было решено определить последовательность нуклеотидов в другой тРНК (из дрожжей), специфической для аминокислоты — «валина». Хотя лаборатория следовала по пути, проложенному Холли, решение этой задачи в советских условиях (за неимением соответствующих реактивов и приборов) было чертовски трудным. Приходилось искать обходные пути. Так что успешное завершение этой работы (вторыми в мире!) было воистину подвигом. Нобелевскую премию за него уже не присудили — пришлось довольствоваться Государственной. Но все активные участники работы получили повышение своего научного статуса. Т. В. Венкстерн и Р. И. Татарская стали докторами наук, аспирант Мирзабеков защитил кандидатскую диссертацию. А вдохновитель и организатор работы всего коллектива А. А. Баев собрал, как это у нас полагается, самый богатый «урожай». Стал сначала доктором наук (в 67-м году),

годом позже был избран членом-корреспондентом Академии наук, а в 70-м году — действительным членом Академии — академиком. И это вполне понятно. Успешное определение последовательности нуклеотидов в еще одной молекуле тРНК выводило советскую молекулярную биологию на передний край этой науки. Успех был отмечен знатным банкетом в институтской столовой. Для иллюстрации моих дружеских отношений с Баевым и его сотрудниками приведу начало пространной поэмы (по мотивам «Песни о Гайавате»), которую я сочинил и прочитал на банкете. По созвучию тРНК превращена в деву Теренкаку.

Песнь о Теренкаке

Если спросите: «Откуда

Эти сказки и легенды

О прекрасной Теренкаке,

Верной спутнице Валина,

О ее ужасной смерти

И чудесном воскресеньи?»

Я скажу вам, я отвечу.

В доме желтом, что колонны

Украшают горделиво,

Я услышал эту песню...

На верху большого дома

Там стоял владыка жизни

Гитчи Манито могучий,

В общежитии известный

Как Ликсан Ликсаныч Баев.

Созывал к себе народы,

Созывал людей отвсюду

Не курил он трубку мира,

Знаменитую Поквану,

Пил он кофе растворимый.

Но над чашкой клубы пара,

Точно дым от трубки мира,

Поднимались прямо к небу.

И пришли к нему народы

И в доспехах, в ярких красках,

Словно осенью деревья.

Собрались они все вместе,

Дико глядя друг на друга.

В их очах — смертельный вызов,

В их сердцах — вражда глухая.

Каждый норовит оттяпать

Помещенье и приборы,

Лаборантов, реактивы —

Чтоб свою работу делать.

Алексан Ликсаныч Баев

Поглядел на них с участьем,

С отчей жалостью, с любовью.

Он простер к ним сень десницы,

И величественный голос,

Голос, шуму вод подобный,

Прозвучал ко всем народам,

Говоря: «О дети, дети!

Слову мудрости внемлите,

Слову крепкого совета

От того, кто всех созвал вас.

Я устал от ваших распрей,

Я устал от ваших споров

Ваша сила — лишь в согласье,

А бессилие — в разладе.

Мы должны работать вместе

По конвейерной системе.

Длинный путь пройдем мы вместе,

Путь упорной долгой битвы.

Но зато в конце награда

Ожидает всех нас разом.

И все воины на землю

Тотчас кинули доспехи.

Сняли все свои одежды,

Смыли краски боевые,

Обрядилися в халаты

И принялися за дело.

(Далее следует описание работы каждого сотрудника группы Баева...)

..........................

..........................

По кусочкам ее тело

Руки ловкие собрали,

И познав закон строенья,

Те, кто жизнь у ней отняли,

Ей назад ее вернули...

И еще прекрасней стала

В новой жизни Теренкака!

Но теперь уж не безвестной,

В глубине дрожжей сокрытой,

Красота ее явилась

Людям как сверканье солнца,

Отраженного росою.

И воскликнули с восторгом

Потрясенные народы:

«Слава новой Теренкаке!

Слава тем, кто ее понял,

Кто открыл ее для мира

И прославил тем науку!»

Я замечу вместе с этим:

И свою страну прославил,

Одновременно прибавил

Уваженья к Институту,

Ну а значит, и к нам с вами.

И в заключение поэмы:

Так что есть за что нам

выпить!

В конце 70-го года я наконец перебрался в лабораторию Баева и принял на себя обязанности заместителя заведующего лабораторией.

Обязанности чисто административные. Сбор ежегодных заявок на стеклянную посуду и реактивы от руководителей групп. Их распределение после, как всегда, неполного удовлетворения этих заявок. То же в отношении лабораторного оборудования. Направление молодых сотрудников в подшефный колхоз на сельскохозяйственные работы. Или поочередно всех — на ближайшее овощехранилище для переборки гниющих овощей и фруктов. Присутствие на всевозможных административных совещаниях в дирекции. Разумеется, не научных. Научная тематика меня не касалась, если не считать того, что я был обязан в установленные сроки собирать ежегодные планы работ и отчеты руководителей групп. (Как будто можно заранее планировать результат исследовательской работы! В план записывали то, что фактически уже было сделано...) Все это дела скучные, но не обременительные. Зато Баев добился для меня звания старшего научного сотрудника. Я снова стал получать 300 рублей в месяц, которые 10 лет назад мне платили у Черниговского. Кроме того, я получил комнату для собственной научной работы и ставку лаборанта. На эту ставку я принял Полину С. Вскоре понял, что выбор мой не совсем удачен. Она очень тщательная и исполнительная лаборантка. Но, несмотря на высшее биологическое образование, человек, категорически не желающий читать научную литературу или брать на себя решение какой-либо мало-мальски самостоятельной задачи. Она не замужем, охотно остается в лаборатории вместе со мной до позднего вечера. Наверное, следовало бы заменить Полину на более творчески ориентированного, честолюбивого молодого человека. Но мне ее жаль — кто знает, как со своими странностями она себя будет чувствовать в другом месте. В течение первых нескольких лет упорно стараюсь вовлечь ее в научное сотрудничество. Я же вижу, что голова у нее хорошая. А когда прихожу к убеждению, что это безнадежно, мы уже настолько сработались, почти сроднились, что я не могу просить ее оставить лабораторию. Через пару лет у меня появится еще одна лаборантка, Валюша. Живая, проворная, тоже исполнительная, но без образования и каких-либо данных к научному мышлению.