Для тех, кто не желал продавать свои ваучеры, стали создаваться так называемые «инвестиционные фонды». Туда можно было отдать свой ваучер и получить квитанцию. Работники фонда объясняли, что будут вкладывать собранные ваучеры в приватизацию нескольких перспективных предприятий. Какие-нибудь из них наверняка окажутся прибыльными, будут выплачивать фонду дивиденды. А фонд будет ежегодно выплачивать каждому владельцу его долю...
Но как проконтролировать рядовому вкладчику, какую сумму дивидендов получил фонд? Как узнать, сколько вкладчиков в нем участвует? Конечно, все эти цифры фондом ежегодно публиковались. Но насколько им можно было верить? Некоторые фонды оказались просто жульническими. Они вдруг исчезали из своей штаб-квартиры, и неизвестно было, где их искать...
Когда истек срок действия ваучеров, часть крупных предприятий оказалась выкупленной на ваучеры не полностью. Оставшиеся необмененными акции таких предприятий переходили в собственность государства, которое, в лице Госкомимущества, становилось акционером всех этих предприятий. Оно имело право продать акции по договорной цене любому покупателю. Большие пакеты акций крупных предприятий продаются до сих пор на специальных аукционах.
Что же получилось в результате ваучерной приватизации?
Государство избавилось от заботы обо всех предприятиях, не являющихся для него стратегически важными. Приватизированные (полностью или частично) предприятия получили своих заинтересованных в успехе хозяев в лице акционеров и представляющего их совета директоров.
Если хозяева оказывались скверными, то в силу конкуренции (оптовый рынок товаров уже образовался) предприятие было обречено на ликвидацию или продажу другому хозяину. Государство могло счесть целесообразным помочь предприятию через процедуру банкротства и присылки своего толкового временного управляющего.
Если же первоначальные хозяева были хороши или после продажи предприятие попадало в хорошие руки, оно становилось конкурентоспособным, перед ним открывались перспективы развития. Таким образом, ваучерная приватизация расставила все по своим местам. В отличие от «прихватизации», которая в большинстве случаев имела самые печальные последствия.
Но вернемся в 90-й год. Резкий скачок инфляции, порожденный реализацией явно неудачных законов о предприятиях, создает дефицит товаров первой необходимости. Особенно плохо с продовольствием. Полки продуктовых магазинов в течение дня пустуют. Время от времени что-то где-то «выбрасывают». Тут же выстраивается очередь, к примеру, за сахаром. По талонам и не более 2-х килограмм «в одни руки». Великая удача, если ты оказался рядом и талоны при тебе. Сахара хватает на пару часов... В очередь за мясом записываемся с вечера. Драгоценный список передают друг другу дежурящие всю ночь очередники — чтобы кто-нибудь не уничтожил список и не составил другой. Это при том, что вовсе неизвестно, будет ли мясо утром в продаже. В ожидании новых сюрпризов с ценами все производители придерживают свой товар — от колхоза до целой области. Не выполняют ни обязательных поставок государству, ни договорных обязательств. Вот моя дневниковая запись от 23 сентября 90-го года:
«Москва фактически подвергнута экономической блокаде. Исчезли все крупы, яйца, нехватка сахара и мяса. Овощи поступают с перебоями... Моссовет доблестно сражается, организуя добровольные, оплачиваемые «натурой» рейды горожан на уборочную кампанию. На беду вот уже полтора месяца сплошной дождь, каждый день моросит. Картофельные поля потонули... Кем-то явно был организован кризис с сигаретами. Потом — с хлебом: три или четыре дня его почти не было. На дверях многих булочных с утра висел плакатик: «Хлеба нет».
Вот еще одна запись того же года:
«...Народ обозлен на экономистов, которые в печати предлагают все разное. А тем временем саботаж аппаратчиков наращивает экономические трудности. Повсюду обнаруживают переполненные склады с дефицитными товарами, которые не поступают в продажу. Тысячи составов стоят неразгруженными, а железные дороги задыхаются от нехватки порожняка. Закупленное по импорту не на чем доставить в Союз, тем более развезти по его огромной территории. Надо бы передать это дело торговым кооперативам. Но, опираясь на дремучую ненависть к ним, массы нашего народа (долой спекулянтов!), законодатели, профсоюзы и местные власти всячески препятствуют их образованию. Еще 3 октября 89-го года ВЦСПС организовал по этому поводу митинг в Лужниках. Работяг привозили на автобусах. За участие в митинге предоставляли «отгул». Текст плакатов был разослан по предприятиям: «Наживаются, ничего не создавая!», «Скупают дефицитные товары» и так далее. ВС обсуждает предложение ВЦСПС запретить кооперативы». Хаос!
Ничего удивительного, что на этом фоне Горбачев не оценил степень новой опасности, угрожающей подорвать все государственное устройство. Я имею в виду организованную преступность. К тому же в это время уже разгорелась война между ним и Ельциным — было не до рэкетиров. Пусть ими занимается милиция и другие правоохранительные органы! Это была серьезная ошибка. Во все времена были шайки воров и банды со своими атаманами. Организованная преступность — нечто другое. Хотя основной сферой ее деятельности обычно являются рэкет и торговля наркотиками, теперь преступное сообщество несравненно более многочисленно, члены его специализированы — от разведчиков до профессиональных киллеров. Руководство — многоступенчатое. Рядовые исполнители не знают главу всего сообщества. Одна такая организация может терроризировать целый район или небольшой город — всех его предпринимателей, кооператоров, торговцев, общественные службы. Вот, к примеру, начало статьи Г. Рожнова под названием «Крыша», напечатанной в «Огоньке» (май того же 90-го года, № 19):
«В Воронеже событие: убит Брычев Вячеслав Михайлович. Славик. Брыч. Женат, молод, судим. Мясник центрального рынка. Похороны едва не державные. Траурный кортеж — десяток автобусов, семьдесят два легковых автомобиля. Отдельно — оркестры, венки, горы живых цветов (в начале марта!). На перекрестках вместо милиции — крепкие мальчики в кожаных куртках. Могила — на юго-западном кладбище, где уже не хоронят даже номенклатуру. В дни похорон и поминок — никаких комедий в кинотеатрах, никакой порнухи в видеотеках, пирушек в ресторанах — траур! Венков на могильном холме уйма, а на лентах надпись одна: «Славику от друзей».
Друзья стоят при прощании молча, прощаются с усопшим без слезинки, в голосе металл: «Мы отомстим. Смерть за смерть!»
Подумать только! Ведь Воронеж немалый город: серьезная промышленность (станки, самолеты, экскаваторы, радиоэлектроника, химия), девять вузов, в том числе университет, четыре театра и т. д. И вот — поставлен на колени!
Еще любопытная статья в том же «Огоньке» (июль 91-го года). Название «Обед у рэкетира», автор М. Корчагин. Действительно, обед в отдельном кабинете какого-то безымянного кафе на окраине Москвы. И беседа. По приглашению некоего, видимо, главаря организации, к которому журналиста доставили «два молчаливых парня в сверкающем «Мерседесе» (это 91-й год!). Цель беседы, — по словам хозяина кабинета, — опровергнуть небылицы, которые пишут о них, рэкетирах... В конце содержательного разговора любознательный журналист заглядывает в будущее:
— Поздно или рано на смену нынешним экономическим отношениям придут чисто рыночные. В связи с этим изменит ли советский рэкет свое лицо?
— Естественно. Мы мгновенно перестроимся. Мы уже будем нуждаться в умной «голове», хорошо разбирающейся в экономике. Это будет человек с чемоданчиком — с переносным персональным компьютером. Он станет нашим мозгом. Будет получать из нашей казны бешеную зарплату, а рэкетиры будут обеспечивать ему безопасность и необходимые условия труда.
— Чем же, к примеру, будет заниматься этот человек?
— Ну, допустим, он будет просчитывать доход того или иного предприятия, выявляя левый заработок. Мы, естественно, задействуем человека из местной бухгалтерии, которого «попросим» сообщать о всех сделках этого предприятия...
