Чувствую чьи-то пальцы на руке — это Люси.

— Майкл, ты не один. Не слушай его.

Ванек смеется:

— Воображаемый друг. Ах, как страшно!

— Вы такой же воображаемый, как и я, — отрезает Люси.

— Тогда почему же я все еще контролирую ситуацию?

Я поднимаю глаза, ловлю его тяжелый взгляд, заставляю себя смотреть прямо.

— Если вы так сильны, то почему остаетесь в моем мозгу?

Он бьет меня — сокрушительный удар в лицо, и я отлетаю к стене.

— Не смей издеваться надо мной!

Люси набрасывается на него сзади, но он легко скидывает ее. Она чуть не падает в открытую яму, в последний момент успевает ухватиться за край кровати и откатиться в сторону. Я опираюсь на стену, поднимаюсь.

— Ванек, вы заперты в моей голове, о чем сами и сказали. — Отхожу от стены. Ноги все еще не совсем послушны, но я делаю шаг в его сторону. — Это значит, что вы слабее, чем утверждаете. Это значит, что я могу вас победить.

— Это не моя слабость, — кричит он, бросаясь ко мне навстречу, — твоя! — Ванек снова бьет меня, и я падаю на стулья, больно ударяясь грудью. — Твой разум разрушен! Я не могу контролировать твое тело, потому что этого никто не может делать — оно представляет собой безнадежную развалину из нарушенных связей и перепутавшихся проводов. — Попытку подняться он пресекает новым ударом, я бьюсь головой о стену. — Ты бесполезный мешок с дерьмом!

Отползаю как можно дальше, разбрасывая стулья, пытаясь загородиться ими от него. Люси ползет навстречу, протягивает руки, обнимает и подбадривает. На щеке у нее царапина после столкновения с Ванеком.

Доктор качает головой:

— Если бы двадцать лет назад я знал, что твой разум такой больной и бесполезный, то убил бы тебя на месте и соединился с кем-нибудь другим.

Меня трясет, я пытаюсь восстановить дыхание, сориентироваться.

— Все в порядке. Ты по-прежнему владеешь ситуацией. Он может орать и беситься сколько угодно, но все равно владеешь ситуацией ты, — шепчет Люси, поглаживая меня по щеке.

— Ты в такой же ловушке, как и я, — рычит на нее Ванек. — Лучше не зли меня.

— Нет, — говорю я. — Она права.

— Заткнись!

— Вам никуда не деться. — Опираясь на упавший стул, поднимаюсь на ноги. Левый глаз, похоже, распух, а в ребрах пульсирует боль. — Мне казалось, шизофрения — это часть того, что вы со мной сделали. Я ошибался — это дело случая, и вы не были готовы к такому повороту. Вы даже не можете выбрать себе новое тело, потому что не в состоянии выйти из моего мозга. Что бы вы ни говорили, вы всего лишь пленник, а я не бесполезен, потому что я — ваша тюрьма.

— Я могу контролировать тебя.

— Иногда, но довольно редко и не в полной мере. Другие… «Дети Земли», или кто уж вы там, могут полностью овладевать телами, в которых поселились, всего за несколько лет, потому что поняли, как работает нервная система: какие электрические импульсы отвечают за чувства, какие — за мышцы, а какие — за воспоминания. Но я шизофреник — ни одна из моих систем не действует по усвоенным вами законам, а половина из них порождает сплошные иллюзии. Вы слышите звуки, которых нет, видите несуществующих людей. Воспринимаете мысленные сигналы, которые посылаются из никуда и в никуда отправляются, причем второе «никуда» ничуть не похоже на первое. Это такая паутина, которую вам никогда не распутать. — Я смотрю на него и усмехаюсь. — Я вас вижу и слышу, чувствую ваши удары, но никто, кроме меня, даже не подозревает о вашем существовании. Вы ни с кем не можете вступить в контакт. А что касается реального мира, то для него вы всего лишь еще одна галлюцинация.

Он ревет и снова бросается на меня, но на сей раз я готов к нападению и отражаю удар. Ванек отлетает назад.

— Вы живете в моей голове, Ванек! Вы не можете мне повредить!

— Но я могу, — раздается голос.

Поворачиваюсь в сторону кухни и вижу Элли в дверном проеме. Одна рука безжизненно висит вдоль тела, а в другой она держит пистолет. Размытое лицо забрызгано кровью, я словно смотрю на нее через грязное стекло.

— Думал, вы мертвы.

Ванек разражается невеселым смехом.

— Говорил тебе, что она жива.

Элли делает шаг вперед:

— Мне очень жаль, доктор Ванек, но это единственный способ остановить его. Я скорблю оттого, что вы умрете вместе с ним, но не пожертвую нашим народом ради вашего спасения. — Она сглатывает кровавую слюну. — Я воспользуюсь пистолетом, чтобы избежать дальнейших неприятностей.

Люси становится передо мной со стороны Ванека.

— Я не могу защитить тебя от нее, — кивает она на Элли, — но если попробует напасть Ванек…

— Если и нападу, то только на Элишку, — перебивает Ванек. — Я пришел сюда не для того, чтобы погибнуть от ее руки!

— Не трогайте ее! — кричу я. — Если попытаетесь, она застрелит меня и тем самым убьет нас обоих.

— Он наверняка в бешенстве. — Элли устало опирается на дверной косяк. — Ванек, в отличие от нас остальных, всегда был эгоистом. Вот почему он потребовал, чтобы ему предоставили новое, молодое тело. — Она жестоко улыбается. — И на его примере мы видим последствия корысти.

— Элли, опомнитесь! — Я с мольбой смотрю на нее. — Вы собираетесь уничтожить целую цивилизацию. Неужели мы не можем найти какой-нибудь компромисс?

— А разве люди ищут компромисс со скотом? — спрашивает Элли. — Они что, заключают соглашения с насекомыми? Люди для нас сплошные неприятности — инфекция в стаде. Теперь необходимо произвести отбраковку, а потом получить здоровую популяцию — так же хладнокровно, как вы разводите в аквариуме золотых рыбок.

— Мы можем сотрудничать! Вы хоть понимаете, какое великое событие — найти разумную жизнь прямо здесь, у нас под носом. Нам необходимо обсудить массу вопросов, поделиться культурными достижениями, лучше узнать друг друга.

— Мы узнавали человеческую культуру с того самого дня, когда ваши агрессивные технологии вынудили обратить на вас внимание, и не нашли ничего мало-мальски ценного. — Она смотрит в потолок, словно разглядывает небеса за ним. — Майкл, мы слышали пение звезд до того, как вы оглушили мир электрическим треском. Мы чувствовали, как Земля шевелится внутри нас, и ощущали танец Солнца и Луны в небесах. Разве может что-нибудь сравниться с этим?

— У нас есть… — Я не договариваю.

А что у нас есть? Сам я жил в страхе, ненависти и забвении; в школе надо мной издевались; потом беспомощного кидали с одной работы на другую; собственный отец бил меня. Двадцать лет жизни без надежды на покой или счастье. И вот теперь я ищу убедительные аргументы в защиту человечества и не нахожу ничего.

— У нас есть любовь, — говорит Люси.

Смотрю на нее — она стоит передо мной в измятой и окровавленной одежде. Люси, и без того маленькая, кажется еще меньше рядом с громадной фигурой Ванека. Хрупкий плод больного воображения, готовый пожертвовать всем, чтобы спасти меня. Меня! Ребенка, о котором никто не заботился. Взрослого, которого все хотели забыть. Люси любит меня.

Ее голос звучит твердо и яростно:

— Вы хоть знаете, что такое любовь? Представляете, что любовь способна сделать с вами? Раскрыть вас, повергнуть в прах или очистить душу и дать радость, какой вы не знали прежде? — Люси произносит с гордостью, и я понимаю, что говорю вместе с ней, отражаю ее слова. — Вы были семьей, Элли: Амброуз и Элишка Ванек. Неужели это для вас ничего не значит? Даже если у вас нет собственных эмоций, неужели вы ничего не получили от тел, в которых поселились, — никаких чувств, никаких воспоминаний, никаких надежд, никакой мечты?

— Ничего! — рычит в ответ Элли.

— Но ведь он испытывал к вам какие-то чувства. — Делаю шаг вперед. — Мысли Ванека были в моей голове, его воспоминания смешались с моими. Одно из них, вероятно, это воспоминание о любви к вам. — Смотрю на Люси, она поворачивается ко мне, ее карие глаза влажны от слез. — Иначе почему моя идеальная подружка — самая совершенная женщина, какую мог изобрести мой мозг, — имеет ваше лицо?