— Отнесем в кукурузу. Новопосвященные помогут — под нашим руководством они будут прятаться в поле, пока полиция обыскивает лагерь.

— Вы говорите — отнесем их? — Мысль о том, что придется держать личинку в руках, вызывает отвращение; усилием воли подавляю дрожь. — Вы и в самом деле считаете этот способ наилучшим?

Она пожимает плечами:

— Нет времени их будить, и под действием успокоительного они будут вести себя тихо.

— Нет, я имею в виду… — Замолкаю.

Что-то тут не так.

— Что вы имеете в виду?

— Я… — Не знаю, что сказать. Нельзя говорить о них, не выдав невежества, — Ванек должен знать все: кто они такие, как называются, на что способны. — Я имею в виду других. — Личинка все больше выползает из темноты, тень оборачивается слизью и мускулом. Показываю на нее. — Их.

Элли смотрит в проход на личинку, медленно продвигающуюся к нам.

— Майкл, скажите мне кое-что…

— Да?

Она переводит взгляд на меня:

— По-вашему, что вы видите?

Слишком поздно. Понимаю свою ошибку: она назвала меня Майклом и я отозвался. Элли знает.

Делаю шаг назад:

— Что вы хотите сказать? — Удастся ли мне отыграть? Спасти ситуацию?

Она подходит ко мне:

— Шизофрения у вас не прошла, я права? Доктор Ванек вовсе не освободился. Вы просто держите нас за идиотов.

Личинка — это галлюцинация, там ничего нет. Вот как Элли поняла, что я — это я. Смотрю на приближающегося монстра, он распахивает кольцо рта.

— Я… я Ванек, Элли. Амброуз Ванек. Вы меня знаете.

— А теперь вы знаете меня, — говорит она. — Как и все остальное. И поэтому мы не можем позволить вам снова уйти.

Напускаю на себя невинный вид:

— О чем вы?

— Доктор Ванек, вы слышите меня?

«Я здесь», — отвечает Ванек.

Он стоит рядом со мной, не дальше чем в десяти футах. Искоса поглядываю на него, и Элли прослеживает направление взгляда.

— Можете говорить? — спрашивает она.

«Не через него, — отвечает Ванек. Он сердито поглядывает на меня. — Не сейчас».

— Конечно могу, — отзываюсь я. — Весь вечер только этим и занимаюсь.

Червь подползает все ближе.

— Если вы меня слышите, — упорствует Элли, медленно двигаясь к тому месту, куда я косил глаза, — то знайте: мне нужно это сделать, чтобы помочь вам, а не навредить. У меня нет желания занять ваше место.

Делаю шаг к ней:

— О чем вы говорите?

«Прикончи ее, — требует внезапно побледневший Ванек. — Она сейчас набросится на тебя».

«Что?»

«Майкл, ты угроза ее власти и всему Плану. Элишка хочет убить тебя. Прикончи же ее».

— Мы уже давно поняли, что вы попались навсегда, — продолжает Элли. Она останавливается прямо перед Ванеком, смотрит сквозь него, но не на него. — Я прошу прощения, но иного выхода у меня нет.

«Проклятье! Делай же, что говорю!»

Бросаюсь в сторону, прячусь за деревянным столом. Голубоватая вспышка заполняет комнату. Чувствую боль в плече, словно от сильного удара электротоком, а мысли пляшут как сумасшедшие. Поворачиваюсь к Элли — она стоит, широко расставив ноги и тяжело дыша.

«Предательница! — кричит Ванек, его лицо превращается в красную маску гнева. — Как ты смеешь убивать соплеменников!»

Голубая молния выпрыгивает из лица Элли, и на долю секунды расплывчатое пятно обретает резкость. Передо мной Люси, старая и морщинистая, но вполне узнаваемая. Потом электрический разряд ударяет в меня, вырывая сдавленный крик и лишая контроля над телом, опрокидывает на пол. Мир искривляется и сворачивается вокруг, тело растет и сжимается, чувства словно взрываются. Хватаю ртом воздух, ощущаю спиной тяжесть — Элли придавила меня коленями и связывает руки за спиной.

«Встань! — рычит Ванек сквозь сжатые зубы. Он проглатывает боль и снова кричит: — Встань и прикончи ее!»

Элли подается вперед, тянется к веревке. Я выбрасываю руку назад, максимально выворачиваю тело, чтобы локтем попасть ей в лицо. Она падает на бок. Веревка отлетает в сторону и оказывается перед личинкой. Та нюхает веревку, ее покрытая слизью пасть засасывает воздух. Я переворачиваюсь и запрыгиваю на Элли, прижимаю ее к полу.

— Дети! — кричит она, пытаясь сбросить меня.

Бью ее в лицо, чувствую, как рука гудит, насыщаясь энергией. От этого удара возникает боль — как у меня, так и у Элли. Боль невероятным образом передается мне вместе с волной страха, отчаяния и безумной, неистовой злобы.

— Слезь с меня! — Элли приподнимается, и я снова бью локтем, впечатывая ее голову в пол.

Движения замедляются, она хрипит, разевая рот. Сжимаю голову Элли обеими руками. Эмоции, мысли, воспоминания словно электротоком бегут по рукам. Вижу темноту и землю; чувствую смятение и боль. Из меня вырывается вопль отчаяния, такого древнего, что мозг при соприкосновении с ним распадается на части. Это ощущение обездвиживает меня, держит в клещах невыразимой тоски, и я изо всех сил пытаюсь вырваться. Но не могу. Наши разумы переплелись, и их не разомкнуть. Заставляю руки сместиться вперед, чувствую, что они продвинулись на долю дюйма. Значит, получается. Погружаюсь в вечность без эмоций и чужих мыслей. Внезапно взрываюсь резким движением и бью Элли головой о деревянный пол. Она обмякает.

Мне не хватает воздуха. Отпускаю разбитую голову, отползаю в сторону, наблюдая за неподвижным телом. Личинка исчезла. Веревка лежит нетронутая на полу.

Неужели я убил Элли? Ползу вперед, боясь, что она вскочит в любой момент или личинка вырвется из ее груди кровавым снарядом. Но нет, это у нее в лице, а не в груди. Что это — личинка? Микрочип? Я мог бы размозжить ей голову и выяснить. Можно раз и навсегда покончить с этим — узнать, что там у них внутри.

Не так ли умирали и другие члены секты — избитые до смерти безумцем, одержимым яркими галлюцинациями?

Неужели я и в самом деле убийца?

Ручка двери поворачивается. Сюда кто-то идет.

«Запри ее! — кричит Ванек. Он рычит и показывает на дверь. — Быстро — или увидят!»

Дверь открывается, и я в суматошном броске прыгаю к ней. В образовавшейся щели появляется лицо:

— Элли?

Врезаюсь в створку, захлопываю ее. Тот, кто заглядывал, скорее всего, не мог увидеть тело Элли.

Теперь голос больше взволнованный, чем недоумевающий:

— Элли?

«Скажи им, что ты — я, — подсказывает Ванек. — Они поверят — их воспитали в вере ко мне».

— Это я, — говорю тут же, — доктор Ванек. Вам что-то нужно?

— Доктор, мы слышали крик. У вас все в порядке?

Отвечаю первое, что приходит в голову:

— Элли хочет отменить эвакуацию.

«Нет! — восклицает Ванек и бросается ко мне».

— Идите и другим передайте, — продолжаю я. — Нам нужно, чтобы все оставались в лагере.

«Ты не смеешь! — вопит Ванек, кидаясь к двери, но я прикрываю ручку своим телом. — Нам необходимо эвакуироваться, — настаивает он. — Предательство Элли не отменяет этого!»

— Но ее смерть отменяет, — говорю я, осаживая его взглядом. — Теперь тут командую я, и я хочу закрыть всю контору — лагерь, детей, процесс. Весь этот кошмар. Полицейские вернутся, увидят все и положат этому конец.

«И что, по-твоему, будет с тем, кто теперь командует? — спрашивает Ванек. — Погладят по головке и отпустят?»

— Они ничего не знают о вас, — отвечаю я. — Полицейские видели, что я появился час назад. ФБР наблюдало за мной долгие годы. У них столько доказательств моего неучастия, что они даже послали человека разобраться с этим.

«Значит, совет в полном составе отправится в тюрьму, — подводит итог Ванек. — Твоими стараниями. Что ты собираешься делать с ними? — Он обводит рукой погруженные в сумерки ясли. — Две, может быть, три сотни детей. Спасти их невозможно — процесс необратим. Судебная система разместит их по больницам и воспитательным домам по всему миру. „Дети“ рассеются по всему миру — на такой результат мы даже не смели надеяться. Думаешь, у нас нет людей в полиции? В судах? Майкл, ты уже проиграл».