— Я могу их остановить.

— Нет!

— Мне не требуется твое разрешение, — холодно говорит Ванек, — но это должно произойти сейчас, здесь, и будет гораздо хуже, если ты попробуешь мешать.

— Я не позволю вам командовать!

— Отлично. — Ванек закрывает глаза.

Машина дребезжит, ее заносит, стебли кукурузы и столбики ограждений мчатся мимо по обе стороны, сливаясь в единую линию. Лоб Ванека покрывается складками. Он морщится. Ощущаю сильную боль в голове, за секунды она нарастает до невыносимой.

— Что вы делаете?

А потом яркая вспышка света — и во все стороны распространяется ускоряющаяся рябь, похожая на тепловое искажение. Двигатель мгновенно выключается, выкручивая баранку из моих рук; машину несет влево, она ударяется о хлипкое деревянное ограждение. Доски разлетаются в стороны, автомобиль переворачивается. Слышу оглушающий удар, что-то бьет по лицу.

Вглядываюсь в темноту. Кажется, я лежу на левом боку. Вокруг лишь странные тени, тонкие стержни. Стебли кукурузы. Трясу головой, пытаясь прогнать туман.

В жутком хаосе посреди кукурузного поля разбросаны машины. Огни не горят, двигатели заглохли. После удара слух возвращается, в ушах звенит, но никаких иных звуков. Даже вой сирен и визг покрышек смолкли.

— Что вы сделали?

Чувствую твердую хватку на руке, кто-то отстегивает ремень безопасности и вытаскивает меня из машины, — видимо, это полицейский; но когда оглядываюсь вокруг — никого нет. Из других автомобилей никто так и не вышел. Видимо, меня вытащила Люси. Или Ванек. Но сейчас нет ни его, ни ее.

В течение нескольких секунд остаюсь в одиночестве.

Ближайшая полицейская машина стоит на колесах, но лобовое стекло в крови и трещинах. Ковыляю к ней, заглядываю внутрь. Полицейский за рулем мертв, его голова разбита. На пассажирском сиденье фэбээровец, которого я видел прежде, — агент Леонард, из его лица торчат осколки стекла, а шея согнута под жутким углом. Почему не сработали подушки безопасности? То, что заглушило двигатели, видимо, повредило и их. Это была вспышка света.

Поворачиваюсь, в отчаянии ищу Ванека.

— Что вы сделали?

Слышу стук-щелканье и кашель. Кто-то в перевернутой машине пытается открыть дверцу. Бегу в поле.

Лунный свет слаб, а от кукурузы еще темнее. Мчусь по междурядью подальше от полицейских, потом пересекаю несколько рядов и снова вперед. За спиной загорается огонь — один, другой, еще один, но я слишком далеко, лучи не достигают меня. Не вижу, где я и куда бегу, но тропинка свободна, и я мчусь со всех ног до самого конца ряда. Теперь вижу разрыв в зарослях. Там чуть светлее, чем в туннеле, по которому я бегу. Ускоряюсь, слышу вопли за спиной. Достигаю конца и скатываюсь по крутому склону холма. Сильно ударяюсь ногами и вскрикиваю от боли. Морщусь, лежа лицом в холодной грязи. Пытаюсь подняться.

— Не двигайся!

Замираю. Как полицейским удалось догнать меня? В это невозможно поверить — они были слишком далеко. Пытаюсь сохранять спокойствие.

— Кто вы?

— Я тот, у кого в руках ружье, сынок. А кто ты?

Значит, фермер. Вероятно, я оказался на его земле. Поворачиваю голову и вижу забор — вот обо что я ударился. Забор вокруг его поля или вокруг дома?

— Я не грабитель. И никому не хочу причинить вреда. Я попал сюда случайно, по пути на другую ферму.

— Случайно с целой сворой полицейских, которые гонятся за тобой, — усмехается он. — Так вот, мешок с дерьмом, если ты проник сюда, чтобы убить кого-нибудь из нас, то я прикончу тебя на месте…

— Убить? — мотаю головой, глядя в грязь. — Зачем мне кого-то убивать?

— Мы законопослушные граждане, — продолжает он. — Не позволим, чтобы нас задирали, и непременно сдадим тебя полиции. А теперь вставай.

— Мы? — Слышу, как приближаются полицейские.

Теперь вижу фермера: джинсы, темная куртка и шляпа. Лицо — размазанное пятно.

Он в удивлении опускает ружье:

— Неужели… Неужели это вы?

— Узнаете меня?

— Это вы! Столько лет прошло, но вы все же вернулись!

Удалось! Он протягивает руку, прикасается к плечу. Ощущаю электрический разряд — безболезненный и до странности знакомый.

— Наконец-то вы снова дома. — Он поворачивает голову, и я вижу, как воздух вокруг нее рябит и искажается. — Питер, созывай совет! Скажи им, что доктор Ванек вернулся!

Делаю шаг назад, смятение повергает в прах мои надежды.

— Кто?

Он внимательно смотрит на меня:

— Амброуз Ванек. Ведь это вы, разве нет?

Невозможно. Прикасаюсь к своему лицу — оно на месте. Черты вроде бы мои. Что сделает фермер, если скажу, что я кто-то другой? Ружье по-прежнему при нем. Делаю еще шаг назад, но полицейские все ближе. Их голоса громче, свет — ярче. Они почти на краю поля. Снова смотрю на безликого фермера:

— Откуда вы меня знаете?

Он подается ко мне:

— Вы еще… не полностью здесь? Вы контролируете себя?

Контролирую себя? Ванек говорил в машине, что хочет завладеть моим телом и контролировать его.

Возможно, а скорее наверняка, это происходит у меня в голове. Мозг из ничего сконструировал весь этот сценарий, взяв бредовые претензии Ванека и сплетя их в бессмысленное, но в то же время единое целое. Не могу сказать, реальность это или нет, потому что нет точки отсчета, внешних данных, которые задали бы контекст. Отдал бы что угодно, лишь бы все это оказалось дурным сном. Чтобы сейчас проснуться в больнице Пауэлла, съесть тарелочку овсяной каши, поиграть с Линдой в продавца и покупателя. Вернуться к прежней жизни. Она, эта жизнь, была ужасна, я ее ненавидел, но она принадлежала мне! При правильном лечении она была бы моей всегда. Единая устойчивая реальность без всяких монстров, без убийств и заговоров, которую я не отдал бы никому.

Больше не буду убегать. Я пришел сюда, чтобы найти ответы.

Киваю фермеру:

— Контролирую. Но сейчас мне нужна ваша помощь. Можете спрятать меня?

— Конечно. — Он тащит меня к забору. — Скорее! Они не могут пройти на территорию без ордера. Ах, доктор, это так здорово! Вы должны увидеть лагерь — нам удалось многого добиться!

«Многого». Это заявление предполагает перемены; он думает, что я был здесь прежде. Не об этом ли говорил Ванек, настойчиво призывая вспомнить события двух потерянных недель? Что, если Ванек в самом деле завладел моим телом и заявился сюда? Это могло бы объяснить, почему меня называют его именем. Потом, когда полиция нашла нас, мы выпрыгнули из окна, а на сеансе томографии личность Ванека случайно стерли. Медицинская процедура снова сделала меня главным. Могло ли это случиться? Возможно ли такое вообще?

Мы перебираемся через забор, и я улыбаюсь фермеру. По другую сторону очень плотно растут высокие деревья с густыми кронами.

— Вам удалось многого добиться всего за несколько месяцев?

Он останавливается в удивлении, наклоняет голову:

— За несколько месяцев?

Теперь я удивлен еще больше:

— А разве больше времени прошло?

— Вероятно, в вашем несвободном состоянии это и могло показаться парой месяцев. Но на самом деле гораздо больше.

Едва услышав ответ, я понимаю, что знал его заранее. Но все равно уточняю, хотя и не без страха:

— И сколько же?

— Двадцать лет.

Двадцать лет. Фермер говорит не о недавнем посещении, он ведет речь обо мне, о Майкле Шипмане. Это ферма, на которой жил Милош Черни. Сюда привезли мою похищенную мать, здесь ее и убили. Здесь родился я.

Он думает, что я был Ванеком, еще даже не став самим собой.

— Покажите, — говорю я. — Покажите мне все.

Никаких сомнений, в меня что-то внедрили. А именно Ванека. Потом ждали двадцать лет, когда он начнет контролировать мое тело. Так происходило прежде, так происходит и сейчас с другими, а меня спасла… шизофрения! Нарушение химического баланса в мозгу. Забавно.

Насколько велик их План? Сколько еще людей они собираются подчинить… И что именно подчиняет нас? Что такое доктор Ванек? Что бы за этим ни стояло, я должен все выяснить и остановить их.