Право вступления в брачные отношения, по закону XII таблиц не допускавшиеся между патрициями и плебеями и разрешенные им в силу закона Канулея лишь с 445 г. до н. э., было несколько ограничено и для вольноотпущенников. Они не могли вступить в брак ни с дочерью своего патрона, ни с дочерью сенатора, если только эти последние не упали так низко, что к их позору нельзя было уже ничего прибавить; точно так же был запрещен брак между сенатором или его сыном и вольноотпущенницей. То же запрещалось или по меньшей мере советовалось патрону. Закон считал более приличным для него, если бы она стала его кон-кубиной (наложницей). Право голоса, казавшееся неотделимым от звания гражданина, на практике было странным образом ограничено для вольноотпущенников. Не имея обычно земельных участков, они, само собой разумеется, были записаны в городские трибы. То, что вначале являлось лишь довольно распространенным фактом, было признано правилом цензорами, может быть, начиная уже с Фабия (304 г. до н. э.), прозванного Великим за восстановление нарушенного революционными мероприятиями Аппия равновесия в распределении граждан, а может быть, только в начале второй Пунической войны. В непосредственно предшествовавшей ей переписи вольноотпущенники были объединены в четырех городских трибах. Поэтому во всех собраниях по трибам они имели только четыре голоса из 35. Такую же незначительную роль, несмотря на их богатство, они играли в собраниях по центуриям, с тех пор как организация по классам была приспособлена к делению на 35 триб. Наконец, им запретили выполнение общественных обязанностей. Приписанные к своим прежним господам на время выполнения ими своих служебных обязанностей в качестве ординарцев и помощников и допущенные к занятию низших должностей, глашатаев, рассыльных, ликторов и гораздо реже счетоводов, они не имели доступа к высшим магистратурам, и закон Визелия (23 г. до н. э.) определял наказания для тех, кто занимал их обманным путем. Они даже не имели права служить в войске, если не были освобождены от всяких обязательств служебного характера по отношению к своему господину. Одни только денежные повинности налагались на них без всякой меры, и во время гражданских войн злоупотребления достигли таких пределов, что вольноотпущенники восстали, распространяя повсюду грабежи и пожары (31 г. до н. э.). Впрочем, этими ограничениями нередко пренебрегали, и преимущества граждан были распространены и на вольноотпущенников при содействии или без него со стороны государства. Они были допущены в войска; опасности, грозившие государству, как и смуты гражданских войн, призывали их туда, как и рабов. На народных собраниях они стали фигурировать вне тех тесных рамок, в которые их заключили. Сульпиций, агент Мария, продавал всем желающим право зачисления в сельские трибы. Они получили доступ и ко всем почетным должностям. Аппий хотел ввести в сенат сыновей вольноотпущенников. Цезарь не раз осуществлял этот проект во время гражданских войн. Впрочем, в третьем поколении печать происхождения этого нового разряда граждан стиралась вплоть до имени: они становились свободнорожденными; они так тесно сливались с остальной массой народа, что в конце концов местный народный элемент исчез в массе бывших рабов. Но в этой массе народа, ставшей столь однородной, под этими старинными именами, возрождавшимися вместе с вольноотпущенниками, они не ускользали от взгляда настоящих римлян, открывших им доступ к гражданству. Мы выше привели жестокие и высокомерные слова, брошенные Сципионом в ответ на ропот толпы.
Каким же образом произошло это превращение? Как могло рабство дать такое количество вольноотпущенников, которое оказалось в состоянии заполнить опустевшие кадры древнего Рима?
Увеличение числа актов отпущения на волю не предполагало обязательно такого общественного настроения, которое благоприятствовало бы пропаганде свободы, как это, по-видимому, вытекало из самого факта. Интерес господина, являвшийся, как мы это видели, главным фактором, определяющим условия рабского существования, не ставил этому никаких препятствий. Каковы же на самом деле были результаты этих освобождений, как бы многочисленны они ни были? Обновление штата рабов. Меняли раба, причем часто расходы падали на нового вольноотпущенника, так как нередки бывали случаи, когда господин освобождал раба за плату, сумма которой не только равнялась, но иногда даже превышала его покупную стоимость. Обычно личность раба, проведшего несколько лет в этом состоянии, имела ценность только для него самого. Если господин употреблял полученные деньги для той же цели, то число его рабов не уменьшалось, а число его вольноотпущенников увеличивалось. Что касается раба, то хозяин мог найти себе новичка вместо своего ветерана; как вольноотпущенник, этот старый раб доставлял ему новые доходы. Мы уже видели, что вольноотпущенник в силу общих обязанностей относится к своему патрону с уважением и оказывает ему материальную поддержку, становится для него источником доходов в частной жизни и помощником в общественной жизни. Он должен был отдавать ему свой голос во время выборов и свою долю из общественных раздач (некоторые господа ставили это условием отпущения на волю). Обычные обязанности вольноотпущенника господин умел увеличивать дополнительными требованиями. Он мог, как это видно из предыдущего, выговорить себе определенную часть из получаемых им доходов; также, как правило, ему принадлежала известная доля из его наследства. Вполне понятно, что при таких барышах, получаемых взамен некоторых уступок, обычно окупавшихся в первые же дни, обычай отпущения на волю рабов сильно распространился, причем это проявление гуманности не ставило больших требований к чувству бескорыстия со стороны господина. За отсутствием подобных мотивов им могло руководить также и чувство тщеславия. Многие граждане, умирая, отпускали на волю всю массу своих рабов лишь для того, чтобы на похоронах их катафалк сопровождала более многочисленная толпа новых вольноотпущенников. Число вольноотпущенников сильно возрастало в эпохи войн и завоеваний, когда на рынке легко возобновлялся этот человеческий товар, который изымался из потребления и торговли в результате отпущений на волю. Цицерон утверждал, что хороший раб мог выкупить свою свободу по прошествии шести лет. Не так обстояло дело с одним бедным скороходом, «который бегал с таким усердием, бегал шесть лет и четыре месяца» и получил волю… только в день своей смерти!
Это либеральное движение, с которым так хорошо уживались частные интересы, не содержало в себе ничего такого, что бы противоречило интересам государства или по крайней мере интересам того класса, который к концу республиканского периода держал в своих руках власть. Раб вытеснил свободного человека из сельского хозяйства, вольноотпущенник занял его место в городах, но римскую знать мало беспокоила эта перемена. Она создала себе свой обособленный мир, высшее общество знатных и богатых лиц; народ находился вне этих пределов. Институт рабства, менявший его облик в результате непрекращающегося притока вольноотпущенников, казалось, шел навстречу ее желаниям, вновь возрождая под ее патронатством древнее, давно угасшее поколение клиентов. Это было почти то самое положение, какое предлагал Аппий, когда народ покинул город: вместо непокорных плебеев – клиенты в Риме, а рабы в войсках. Превращение произошло как бы само собой. После этих народных движений и угроз, раздававшихся со Священной горы, теперь осталась только тень прежнего трибуната. Но институт патронатства, полезный при несовершенном общественном строе, где слабый, не пользуясь защитой закона, нуждался в покровительстве сильного, был совершенно лишним при режиме равенства. Он нарушал равновесие, он становился опасным, когда в дальнейшем он стал укрепляться благодаря этим самым неизбежным узам. Он создавал вокруг немногих знатных фамилий незаконную силу в недрах самого государства, силу раболепную и слепую, над которой они вскоре потеряют всякую власть, так как в третьем поколении клиенты ускользают из-под их власти, становясь свободными. Договор кончается, и клиенты сохраняют только свои рабские привычки. Свободные следовать за кем угодно, они продаются расточительным честолюбцам. Итак, мы встречаем вновь под новой оболочкой это страшное орудие, которое уничтожило как аристократию, так и все те вольности, право защищать которые они оставили за собой.
