Когда порядок восстановился и явилась возможность на свободе поразмыслить о падении государства, то причину его увидели в упадке общественного духа и прежде всего в гибели свободного населения и беспорядочном, безудержном росте числа вольноотпущенников. Особенный страх внушало это последнее обстоятельство. Подумывали даже о том, чтобы избавиться от вольноотпущенников таким же способом, как некогда избавились от плебеев, отослав их в колонии. Но независимо от этого стали изыскивать и другие средства.
Чтобы ограничить право отпущения на волю, выдвинули несколько причин неправомочности господина или недостойности раба. Нельзя было отпускать на волю раба в ущерб правам кредитора, города или государственной казны, было запрещено отпускать его, чтобы спасти от пытки, – это значило бы обманывать закон; нельзя было отпускать раба, обвинявшегося в уголовном преступлении, под предлогом недостойности раба в силу предшествовавшего клейма по приговору суда. С другой стороны, раб, являвшийся соучастником господина в преступлении похищения человека, мог получить свободу не раньше чем по прошествии десяти лет. В этой милости навсегда отказывали рабу, присужденному к пожизненному наказанию, и даже тому рабу, который по желанию своего господина был завещан или продан с условием никогда не отпускать его на волю. Но эти редкие исключения из общего правила нисколько не уменьшали злоупотреблений. Отпущения на волю продолжали быть столь же многочисленными и беспорядочными и толпами выбрасывали на улицы этих новых граждан, так плохо подготовленных к использованию своих прав. Многие склонялись к тому, чтобы лишить их решительно всех гражданских прав. «Многие, – пишет Дионисий Галикарнасский, – возмущаются, видя этих недостойных вольноотпущенников, и осуждают обычай, предоставляющий подобным людям права суверенного города, призванного повелевать миром. Что касается меня, то я не считаю, что из-за этого следует отменить обычай из опасения, что это будет причиной еще худшего зла для государства. Я полагал бы более желательным насколько возможно ограничить его, чтобы такое огромное количество бесчестных и грязных людей не наводняло больше республику. Цензоры или по крайней мере консулы (так как тут необходимы магистраты, облеченные большой властью) должны ознакомиться с теми, кого отпускают на волю, с их происхождением, со способом и причинами их освобождения, подобно тому как производят чистку сенаторам и всадникам. Те, которые будут признаны достойными стать гражданами, будут внесены в списки и распределены между трибами с правом жить в городе. Что же касается этой толпы негодяев и развратников, то их следует удалить из города под благовидным предлогом выселения в колонию».
Август не пошел так далеко, как это предлагал Дионисий Галикарнасский; однако, сохранив все предыдущие ограничения, он издал еще новые, более общего характера. Закон Элия Сенция установил новый случай неправомочности как для господина, так и для раба. Господину, не достигшему 20 лет, не разрешалось отпускать на волю, а рабу, не достигшему 30 лет, – выходить на волю без соблюдения самых строгих формальностей: посредничества претора, разрешения комиссии магистратов и серьезного основания. Серьезные основания могли распространяться только на рабов определенных категорий: на отца или мать, на сына или дочь, на побочных братьев и сестер; на учителя, кормилицу или питомца, на раба, которого хотели сделать своим доверенным, или женщину, на которой хотели жениться, при условии, что брак состоится не позднее чем через шесть месяцев. Кроме этих ограничений по возрасту закон Фурия Каниния (8 г. н. э.) урезал право завещательного отпуска на волю. Согласно требованию закона, рабов разрешалось отпускать на волю не целыми толпами, а только персонально, каждого в отдельности. Он устанавливал также число, пропорциональное количеству рабов, каким должна была ограничиваться щедрость завещателя. Господин, имевший меньше чем 10 рабов, мог отпустить половину; имевший от 10 до 30 – треть, от 100 до 500 – пятую часть и ни в коем случае больше 100 рабов. Кроме этих ограничений, касавшихся прав отпущения на волю, были установлены известные иерархические ступени в положении вольноотпущенников. Отпущенные на законном основании получали права гражданства, для вольноотпущенных на «внезаконном» основании было вскоре установлено латинское право, независимо от того, не желал ли господин прибегнуть к выполнению установленных и освященных форм отпуска на волю или фактически не мог, как, например, в том случае, если раб не достиг 30-летнего возраста или если господин, являясь его собственником, все же не имел права полной квиритской собственности. Наконец, независимо от формы отпущения, в положение «подданных» становились все рабы, осужденные за преступления, публично наказанные, заклейменные, заключенные в тюрьму или преданные на съедение диким зверям, если они почему-либо получали впоследствии свободу. Мы уже рассмотрели, каково было положение первых двух групп и каким образом из первой переходили во вторую. Что касается третьей группы, то она, неся одинаковые повинности со второй, никогда не могла возвыситься до разряда граждан.
Такова совокупность мероприятий, направленных во время правления Августа против вольноотпущенников и вполне согласующихся с общей его политикой. Будучи главой государства, он с неудовольствием взирал на то, как господа, на законном основании, руководимые скупостью или тщеславием и нисколько не заботясь об интересах общества, расточали эти гражданские привилегии, которыми, как он старался показать, он сам так дорожил. Вознесенный к власти волной революционных движений, он боялся дальнейшего их развития и видел вечную угрозу этого в быстром росте числа новых граждан, которые только и ждали какого-нибудь неожиданного ниспровержения установленного порядка, чтобы возвыситься в свою очередь. Кроме того, если весь государственный строй покоился еще на основе гражданских прав, то, казалось, нельзя было без большого риска сменить весь материал, из которого слагалось государство, так сказать, камень за камнем. Август, создавая империю, испугался подвижности и непостоянства той почвы, на которой он собирался ее воздвигнуть. Он стремился придать народной массе более постоянный характер и думал достигнуть этой цели, ограничивая право отпущения на волю. При этом он не замечал, что переменчивость римской народной толпы была результатом двойного течения. Один поток увлекал свободного человека, другой ставил на его место вольноотпущенника. Устранить один поток, не уничтожив другой, – это значило подойти не к реформе, а к образованию пустого места.
Но если проведение реформ было делом трудным, то пустота была немыслима. Волна рабства под влиянием завоеваний и роскоши поднялась слишком высоко. Она переливалась через край благодаря отпущениям на волю, и не было никакой силы, которая могла бы остановить ее. Август, всячески стараясь преградить ей дорогу, не решался открыто бороться с этим течением, и если в своей приписке к духовному завещанию он рекомендовал Тиберию эту политику умеренного сопротивления, то сам он был вынужден плыть по течению, которое вскоре увлекло за собой и империю.
Отныне это стало высшим законом в государстве. Суверенная власть перешла в руки императора. Государство, в силу сложившихся обстоятельств, постепенно с неизбежной последовательностью отождествлялось с императорским двором. Но кем же управлялся этот двор? Вольноотпущенниками и рабами.
Итак, рабы и вольноотпущенники роковым образом забирали в свои руки власть. Август опять-таки сделал попытку отстранить их, прибегнув к хитрости. Произведя переворот в своих интересах, он, однако, не желал ниспровержения классового общественного порядка. Он хотел сохранить прежнюю иерархию, но так как сенаторы вполне справедливо считались со стороны власти, ставшей На их место, элементом неблагонадежным, то Август стал искать себе опору и новых агентов своей власти среди сословия всадников. Всадникам он предоставлял придворные должности, которым предстояло в скором времени стать высшими государственными должностями. Но и его собственный двор был не чем иным, как обычной иерархией организованного персонала рабов и вольноотпущенников с добавлением одной лишней ступени. Но при распределении должностей это различие ступеней не всегда соблюдалось. Вольноотпущенники встречались с рабами как в занятиях ремеслами, так и в личной придворной службе. Они встречались и при исполнении самых высоких функций наблюдения и управления. Вольноотпущенники и даже рабы занимали такие административные должности, которые, казалось бы, должны были быть уделом всадников. После первых двух царствований для них перестали существовать преграды. Они заставляли давать себе всадническое достоинство, невзирая на древний закон, требовавший свободы двух поколений. Клавдий щедро раздавал это звание всем категориям своих прежних слуг. Они заставили открыть себе доступ в сенат, они добивались назначения правителями провинций и целых царств, и даже не покидая службы при дворе, они могли повсюду распространять свое влияние. Будучи прокураторами в императорских провинциях и заведуя доходами императора, они часто захватывали и судебную власть наместников. Занимая должность министра двора и связанные с императором личной службой, заведуя финансами, приемом прошений, рассмотрением жалоб и секретариатом, они забрали в свои руки руководство всякого рода делами. Они управляли от имени Клавдия, они управляли еще и при Гальбе, продавая чины и должности и всюду протягивая свои проворные жадные руки как слуги старого хозяина. Плиний Младший, характеризуя этот период Империи, говорит, что большинство императоров до Траяна было господами граждан и рабами вольноотпущенников.
