Нашарив под столешницей спрятанный ключ, Джордано ядовито ухмыльнулся.

Марко Манчини[1] мной бы гордился.

Джордано волновался, но его внешнему спокойствию мог позавидовать первоклассный хирург. Никаких лишних движений, вставил ключ, набрал код и вскрыл сейф. В сейфе он увидел рядком конвертов сорок, не меньше. В одном из них, предположительно, и лежал компакт-диск, помеченный тремя буквами "А.Н.Г.". Этот конверт Джордано мог определить на слух. Десятки раз он слышал шорох этого пакета и ровно столько же визуально ощущал его пальцами.

Он перебрал пальцами каждый конверт, но тактильный контакт ничего не дал. Нужного на месте не оказалось. Ничего не понимая, он на мгновение замер.

Она всегда возвращала конверт в сейф!

Внезапно его взгляд упал на рабочий стол. Он потянул ящик стола на себя.

Дьявол! Заперт!..

Чтобы открыть замок при помощи двух английских булавок, Джордано понадобилось пять секунд. В ящике на стопке папок лежал желтый конверт. Прикоснувшись к нему, пальцы ощутили до боли знакомый шорох. Затем он вытер со лба капельки проступившего пота и вскрыл конверт.

24 мая. Часом раньше.

Сейшельские острова. Остров Маэ. Виктория. Международный аэропорт.

Прежде чем выйти на посадочную полосу, "Боинг 747" сделал круг, облетая весь остров. Такой маневр давал пассажирам отличную возможность полюбоваться массивной вершиной Морн-Сейшеллуа, бесчисленными бухтами и заливами, а также спектром всех цветов морской воды и коралловых рифов. С высоты птичьего полета взгляд пассажиров охватил группу разбросанных вокруг Маэ гранитогнейсовых островов и переключился на посадочную полосу.

"Боинг 747" шел на посадку тяжело и стремительно. Выпустив шасси, он пролетел еще восемьсот метров и соприкоснулся с землей.

Здесь, на островах, природа во всей красе демонстрировала свои чудеса. Беспрерывно меняющаяся под ярким солнцем океанская гладь. Фантастически выветренные и разрушенные волнами скалистые берега. Горные вершины, окутанные облаками и туманом. Бесконечные рощи пальм. Заросли тропической зелени, из полога которой высятся кроны деревьев-великанов. И, наконец, пляжи с тончайшим коралловым песком.

Средняя годовая температура на Сейшелах – плюс двадцать шесть градусов по Цельсию – особых жалоб не приносит: постоянные ветра с океана смягчают жару. Сезоны мало отличаются один от другого – в основном направлением ветра да числом дождливых дней.

Между тем в салоне идущего на посадку авиалайнера разыгрывался спектакль. В воздухе чувствовалось напряжение, точно на затылок легла чья-то холодная и невидимая рука. Некая парочка молодоженов явно переигрывала и притягивала к себе потоки внимания.

Молодого француза, невольного участника этого спектакля, можно было назвать красавчиком. Для своих тридцати пяти лет он выглядел совсем юным. Таких, как Жан-Пьер Лефевр, слабый пол по обыкновению называл лапушкой. Жантильные черты. Узкие губы, нос с горбинкой, курчавые темные волосы, заплетенные в длинную косичку. Да, этот человек был до неприличия красив, и данное обстоятельство не могло не сводить с ума женщин. Но только не ту, что сидела рядом с ним в качестве молодой супруги. И на то у нее имелись свои основания.

В жилах этой двадцатипятилетней особы текла румыно-польская кровь. Люсьен Эманеску была хороша собой. Но этого, пожалуй, недостаточно для описания ее внешности. Всякий наметанный глаз определил бы ее патологической шлюхой. Именно так и не иначе.

И если она и была шлюхой, то довольно дорогой. В арсенале достопримечательностей она имела немало аргументов, способных привести самого немощного мужчину в состояние боевой готовности. Крутые бедра, осиная талия, крепкая высокая грудь и очаровательная мордашка. Своей внешности она уделяла особое внимание и при удобном случае чистила перышки, словно это был последний день в ее жизни. Ее пшеничного цвета волосы спускались чуть ниже плеч, а голубые глаза, удачно гармонируя с ними, создавали впечатление невинной овечки. Но кто бы знал, что в головке этой овечки созревает коварный план…

Люсьен обвила руками шею супруга и прильнула к его щеке.

– Пьер! Я в восторге! Взгляни, какая красота за окном! Лучше свадебного подарка ты и не мог придумать.

Если не считать, что это ты сама придумала, подумал он про себя и добавил:

– Звезда моя, Люсьен, милая. Ну… – Жан-Пьер Лефевр попытался сбросить ее руки со своей шеи, однако эта затея закончилась тем, что женщина сцепила руки в замок и запечатлела на его губах продолжительный поцелуй. Жан-Пьер с силой оторвал от себя женщину. Этот спектакль продолжался уже добрых полчаса, и она ему изрядно надоела.

– Да отпусти же! – Пьер предательски покраснел. Голос его супруги в салоне авиалайнера звучал намного громче, чем того требуют рамки приличия.

– Ну уж нет, мой милый, – на полтона выше произнесла Люсьен, – я всю жизнь ждала этого дня и стану вести себя так, как душа моя того просит. Мне плевать на мнение окружающих. Я хочу тебя, прямо здесь. Сейчас!

С этими словами она плюхнулась Пьеру на колени и, не сводя с него хитрых глаз, улыбнулась. Разрез ее юбки, плотно облегающей бедра, опасно приоткрылся. Красивая ножка оголилась как раз до тех самых мест, где она теряла свое прелестное название и переходила в более интимное. Пьер торопливо запахнул ее юбку и, скинув женщину с колен, пересадил к окну.

– Звезда моя, что с тобой происходит сегодня? Не слишком ли ты импульсивна. – Пьер говорил шепотом и почти дышал ей в лицо. – Ты превращаешь наши отношения в аттракцион. Если не объявишь антракт по приезду в отель, твоя чудная попочка познакомится с моим кожаным ремнем.

– Хорошо, пусть будет по-твоему! – лицо Люсьен брезгливо исказилось, словно ей предложили отведать болотную жабу. – Ремень и задница никогда не были друзьями!

Последняя фраза прозвучала достаточно громко, что только безнадежно глухой, будь он в салоне, не обернулся бы.

Внимание присутствующих было приковано к Люсьен, и единственным исключением был сидящий впереди мужчина. Ему было не больше пятидесяти, и он не был глухим.

К этому времени «Боинг 747» сошел с полосы приземления и встал в безопасную зону. Однако никто из пассажиров и не пытался сдвинуться с места.

Постороннему взгляду могло показаться, что время в салоне замерло и все вокруг утонуло в ином слое реальности – в реальности восковых фигур с застывшими на лицах от предвкушения чудес живыми улыбками.

Между тем причиной оцепенения, вдруг охватившего пассажиров, был находившийся перед молодоженами сухожильный мужчина.

Внезапно он поднялся с кресла и развернулся к супружеской паре. Потухшим немигающим взором посмотрел на Люсьен, а затем на Жан-Пьера.

Где-то на краю сознания Пьер поймал себя на мысли, что и сам является невольным участником театра восковых фигур, единственной и безапелляционной свободой которых остается одна – осознавать. Пьер не был гуру, но внезапно осознал, что одна из ловушек в этой вселенной – это поманить духовное существо красивым фантиком и, загнав в грубую материальную структуру, превратить его в овощ.

– Месье… – загадочный тип выдержал паузу и, то ли сожалея, то ли предвкушая наслаждение, на едином выдохе произнес: – К вашей радости или нет, но к заходу следующего дня я откушу этой шлюхе язык. А с вами я еще встречусь.

Желваки незнакомца ходили, словно уже пережевывали откушенный язык. Жан-Пьер от негодования мысленно сжал кулаки.

Я тебя убью и помочусь на труп тут же – чтобы видели все!

Но этого не произошло. Через мгновение мутная пелена захлестнула сознание Пьера. А спустя еще мгновение его тело обмякло, и он не помнил уже ничего, впрочем, как и все остальные пассажиры. Неведомая сила выхолостила из их памяти события последних минут и вернула течение времени в привычное русло.