– И ты здравствуй! А так и здоровее видали, и то не убегали! – пошутил в ответ хохол.

– Спасибо за точный выстрел!

– Да не за что, я промахнулся.

Поболтали за семечками[26], имя свое он мне не сказал, в Хохляндии в розыске, потому и в Россию сбежал. Чего натворил, рассказывать не захотел, я особо и не спрашивал. Захочет, сам расскажет. Кличка у него Кудло, главным пушкарем у князя Всеволода числится. Показал мне свой арсенал, я чуть не расхохотался: два единорога, мортира и небольшая пушка для стрельбы каменной картечью – тюфяк. Я ему немало рассказал про артиллерию своего мира: про нарезной ствол, про снаряды и капсуль, про патроны.

Кудло был в полном восторге. Он даже дар связной речи утратил: только ойкал да айкал. Притащил мне какой-то пергамент, попросил нарисовать. Я, конечно, чем смог помог, только чертежник из меня тот еще. Но, надо сказать, Кудло все понял, пожал мне руку и побежал в сторону кузни. Кстати, слово «артиллерия» произошло от английского «лучник» – арчер.

Поболтался еще по двору, занятия себе не нашел и двинул к дому, там меня ждал обед. После обеда, как водится, заснул, с некоторой опаской. Но заснул без сюрпризов, проснулся как человек.

Так прошло еще два дня, бродил, болтал с местными. Кудло из кузни почти не выходил, с энтузиазмом колотил по багровому железу, что-то там мастерил.

На третий день ко мне зашли Осетр с Лехом, попросили пойти с ними. Пришли на майдан, и Осетр предложил с Лехом на кулачках потягаться: ну ясно – проверочка.

Лех особых ухищрений не использовал, шел вперед, нанося размашистые удары руками то слева, то справа, то снизу, ногой норовил пнуть в голень. Бокса он не знал, но когда промахивался, то раздавался звук, как будто розгой машут – вжик, вжик. А если я принимал удар на предплечье или плечо, все тело сотрясалось, и если бы не развитое за годы тренировок чувство равновесия, я бы наверняка оступился или упал.

Он очень быстро понял, как я нырком вниз ухожу от его бокового удара, и перестал проваливаться, да еще сразу стал бить другой рукой снизу. Я начал пыхтеть и задыхаться (все же пьянки и излишняя жратва не приводят в хорошую физическую форму). Я встретил его пару раз в корпус, в солнечное и в печень. Правда, результата особого это не возымело, Лех хоть и снял броню, но как будто сделан был из железа, только крякнул в ответ и стал бить чаще и быстрее, изнуряя меня. Я отвечал короткими прямыми и боковыми ударами, но в челюсть или в нос попасть не мог.

Удары мои, если и проходили, то вскользь, он мне в голову тоже ни разу не попал. Но ситуация в целом была угрожающей. Я ощущал, что устаю. Пот стал заливать глаза, несмотря на полотняную повязку, я стал реже отвечать Леху.

А он как заведенный наносил и наносил свои удары, как будто гвозди вколачивал, причем стал их наносить в одному ему известном порядке – то слева, то справа, то два подряд с одной стороны. Долго так продолжаться не могло, и я все-таки пропустил справа увесистую плюху, аж в глазах потемнело.

Но тут и Лех ошибся, руки опустил, видимо, посмотреть захотел, как я падать буду, и я тут же ему провел прямой в челюсть. И снова он меня удивил: поняв, что не успевает увернуться, он стал падать назад на спину, одновременно выставив вперед ногу, на которую я наткнулся, и мы разлетелись в разные стороны.

Тут дядька Осетр поединок наш, к моей радости, прервал.

– Рано тебе с Лехом-то на равных, хотя кой-чо умеешь, раз целых полчаса продержался. Но ты, как крестьянин, силен, но не вынослив, и нет в тебе настоящего стремления к победе. Стал быть, в обучение к Косматке пойдешь. Заодно и воинский урок освоишь. Токо сразу предупреждаю: ты черных мыслей про Косматку не думай, он у нас все слышит. Ну, с богом, Лех, отведи.

Я еще подумал: собраться бы, с Зарей повидаться. Но виду не подал: дисциплина, да и с Осетром особо не поспоришь – уж больно дядька серьезный.

Лех пошел вперед, и я следом. Лех шел размашистым шагом, крепко ставил ногу, я заторопился. Шли молча: я устал, и говорить не хотелось, Лех тишину сохранял по понятным причинам. Очень быстро мы вышли из Славена, пересекли посады, углубились в лес.

Я подумал: вдруг зверье, а мы без оружия, а потом даже стыдно стало: два сына неба идут по лесу и волчишек боятся. Да от нас, поди, такие толчки по земле идут, что все зверушки на стрельбище не подойдут.

Вот надо же – «стрельбище», то есть на выстрел из лука, я уже и думать стал как местные. Хотя, признаться, уютно мне здесь, как будто домой вернулся. Идем по лесу, птички поют – благодать! Взять бы топор и где-нибудь здесь, подальше от всех, срубить себе дом и баньку, Заренку с собой позвать и поселиться здесь. Я от этих мыслей – иииих – даже зажмурился, так мне хорошо стало. Но тут же споткнулся и вернулся на землю. Может, у Зари жених есть из нормальных, да и как мы с ней… Ну в общем, есть проблемы…

Когда стоишь перед группой агрессивно настроенных личностей, втайне радуешься, что размер у тебя вот какой, а иной раз, поди ж ты, думается: а был бы как все, может, оно и лучше.

Задумался я и налетел на Леха, потому что тот резко остановился и прижал палец к губам: тихо, мол.

Я прислушался к звукам окружающего нас дневного леса, но вокруг было столько всякого пения, шуршания и прочего звучания, что я ничего не смог понять и только молча ждал решения Леха. Лех показал мне на придорожные кусты. Я их аккуратно переступил и залег. Лех мне кивнул, тихо двинулся вперед и быстро исчез из виду. Не было его довольно долго, с полчаса, а потом он вернулся и жестом велел следовать за ним, только пошли мы с ним прямо через лес, все глубже углубляясь в чащу.

Здесь уместно привести «Сказания лесных эльфов» – историю Зуафара:

«В Ивовом распадке жил эльф Тарнак, из дельных мужей. Он отстроил большой хутор и назвал его Колючим Шаром, потому что стены были из колючих кустов. У него была жена Гудрин и трое сыновей Тужар, Джаган и Зуафар. Парни росли пригожие и многообещающие. Как то заведено у лесных эльфов, сыновья ходили в лесную стражу. Пришла очередь младшего – Зуафара. Он с братьями пожевал таркана, чтобы не хотелось спать и слух обострился, и отправился охранять хутор, на западные склоны Ивового распадка.

Зуафар постоял в густом подлеске, ожидая пока таркан начнет действовать. Через десять выдохов он услышал лес: каждый шорох, каждый запах, который приносил ветер. Даже землеройки в земле стали ему понятны. Теперь пришла очередь обоняния и зрения, на все есть свое растение. Подошел Зуафар к огромному ясеню, малому Иггдрасилю[27], взял тонкий второй корень[28], заострил его и вонзил в руку. Через двадцать выдохов он вынул корень из руки и упал, так сильно сок древа древ стиснул его вены. Когда поднялся, стал силен как дуб и всевидящ, как будто сидел на вершине горы. С каждым шагом пальцы ног его уходили в землю и пили воду земли, волосы уходили в небеса невидимой кроной, впитывая солнечный свет, руки легко скользили вдоль тела, ощущая стволы его братьев. Теперь готов был лесной стражник.

И так вышло, что в ту пору черные мрассу шли на Славен через лес. Зуафар их услышал, и почувствовал, и смотрел на них глазами лесных соек, и чувствовал их запах носами волков. Мрассу не угрожали Ивовому распадку, что взять им с эльфов. Да и если подошли бы они близко, никогда бы не увидели Колючий Шар и его жителей.

Как только Зуафар почувствовал чужих, подошел к осинам, обнял своими новыми руками первый встретившийся ствол и прижался «кроной». Понеслась весть отцу и братьям. Затих Колючий Шар. Слились эльфы с ивами, одеревенели лица, руки и тела, затихло дыхание и стук сердца. Дышат телом, как деревья корой, – не шелохнется воздух, не дрогнет рука, дети леса слились с Отцом[29].