Появилась нечистая братия, когда Диавол стал выделять из собственной сущности более мелких тварей, чтобы они делали для него работу: сбивали с пути праведников, соблазняли аскетов, подбивали на подлости честных и т. д.

Поначалу, после сотворения мира, змей справлялся и сам, так как людей было мало – единицы. Дело в том, что выбор меж праведным и неправедным могут делать только люди. Соответственно все остальные птички-кролики неподсудны, а самое главное – выделяют мизерное количество негативной энергии, в которой так нуждаются демоны. Даже нападение стада гиен на беззащитного олененка – ничто против похищения чужой диссертации. Клыками за плоть хватать и кусты ежевики могут, а утащить чужую идею: тут и артистизм, и немалая смекалка, и переживания – для демонов все это слаще эклеров.

Соответственно, когда количество людей возросло, враг рода человеческого поначалу купался в энергии, и силы его возросли многократно. Но трудно стало поспевать за растущим человечеством и пришлось создавать армию. Поначалу это были совсем простые существа, с ограниченной волей и недалеким умом, в просторечии – черти или бесы. Их дело простое – собрал энергии, отправь хозяину в геенну огненную. Но по мере усложнения задач нужны были более самостоятельные и умные исполнители. Так появились демоны. Первоназванные, или демоны первого чина, были спешно набраны из исчезающих богов, которые предпочли небытию и забвению службу темным силам. Немало помогли и Люцифер со своими падшими ангелами, чин ему, правда, не достался при всей его силе и влиянии, оно и понятно – перебежчик[58]. Но и этого оказалось мало, и дьявол решил создавать себе помощников. Некоторые, как Мерезин, были синтезированы с помощью магии из вечно свободных духов воздуха. Некоторые выделены почкованием, как Белиал, кой-какие воспитаны из людей – Абалдон и Астарот, а наш герой – наполовину дьявол, наполовину человек. Да-да, Маммона – сын дьявола и женщины, вернее сказать – ведьмы.

Традиционно совокупление с черным козлом, в которого вселяется сам отец зла, проводится каждую Вальпургиеву ночь[59] в каждом уважающем себя приходе дьяволопоклонников, но только мать Маммоны подошла к вопросу с полной самоотдачей: угрожая черной булавкой, намазанной ядом, она разогнала всех конкуренток и упражнялась всю ночь, число попыток стать матерью дьяволенка перевалило за десяток, а именно, их было тринадцать. А под утро Эвелина, так звали ведьму, вдобавок простояла на голове целый час. Подобная настойчивость не могла пропасть втуне, тем более что Эвелина провела таким образом шесть Вальпургиевых ночей. И все получилось – в ее чреве начал свой путь наш герой.

Как только дьявол узнал про сына, а это произошло с момента зачатия, за матерью, ведьмой Эвелиной, установили слежку, выделили охрану. Но не уследили: младенец утонул при купании, через три дня после родов[60]. Его душа тут же рухнула в ад, отягощенная тяжелой наследственностью. Лет через сто сынок созрел для деяний, и вот тут начались настоящие трудности. Чей ты сын, в демонском сообществе не наплевать (как и в любом другом), но дитяте хотелось состояться, доказать рогатому папаше, что отпрыск его не хухры-мухры с маслом. А мерило всего в демоническом мире – черная энергия, которую ты отправляешь ужасному властелину. И здесь не смухлюешь, очков не вотрешь, сколько пришло, ровно столько босс и почувствует.

Маммона, не чинясь, брался за любую работу, таскал души грешников к мучителям, топил печи в аду, наполнял котлы смолой. Но, несмотря на энтузиазм, очень быстро понял, что таким путем нарубить адской черняшки много не получится, ведь зарабатываешь только десятую часть от того, что даешь. Один старый чертяка, из адских мучителей, верно подметил: сюда всегда успеешь, приходи, когда ничего другого не получится.

Маммона сунулся в серьезные учреждения, к демонам при чине. Но они его не особенно жаловали, побаивались папашу. Судите сами: если сынок начнет делать успехи, можно и поста лишиться, а проявит себя как деградант и неудачник, князь тьмы начнет искать виновных. И снова глава ведомства – самый вероятный кандидат: зажал-де дитятины инициативы, задавил талант в зародыше, а там и до поглощения недалеко.

Еще через сто лет Маммона понял, что мафию нельзя победить, но ее можно возглавить. Стало ясно – без собственного ведомства чин не получить, ресурс в виде разрешения плодить сущности и вербовать смертных тем более не светит. Но, чтобы получить ведомство, надо иметь обширные владения в человеческих отношениях.

Здесь вылезла настоящая проблема: все сферы человеческой жизни жестко поделены между восьмерыми чиновными демонами и Люцифером. Просто иголку некуда воткнуть, чего ни коснись – вожделение, богатство, власть, – все греховные помыслы принадлежат конкретному демону. Но, унаследовав от матери упорство и отвагу, от отца изобретательность и ум, наш герой не сдавался. Он стал внимательно изучать уклад жизни людей. Особенно ему понравилась торговля, он видел в ней немалый потенциал. А главное, торговля сама по себе никому формально не принадлежала. Всю негативную энергию от сделок поглощали те демоны, которые курировали предмет обмена: если обменивали землю на вола, то выделенная энергия делилась между Абалдоном (по его ведомству проходит земля) и Белиалом (домашний скот и дикие звери), если же в обмене крылся обман, подключался Пифон.

И тут двухсотпятидесятилетнего подростка осенило: все, что происходит в мире людей, демоны приводят к единому эквиваленту: негативной энергии, она для демонов мерило всего. Дальше проще, метнулся к родителю, изложил суть идеи: создать эквивалент стоимости – деньги, и вот уже вожделенный чин и ведомство.

Маммона сам не ожидал, сколь плодотворной окажется его идея. И теперь по праву главенствует над демонами-искусителями. Другие чиновные демоны-управленцы его не особенно жалуют: без малолетнего выскочки теперь не обойдешься. Торговля, это бы еще ладно, но ни война, ни толковый кризис, ни даже стихийное бедствие – ничего не проходит мимо Маммоны, все приносит сыну босса дивиденды (что неудивительно: дивиденды тоже он изобрел).

Пришествие денег изменило мир в корне, результат этих изменений виден каждому. Трудно сказать что-то новое о деньгах, поэтому обратимся к уже сказанному: «Деньги заколдовывают людей. Из-за них они мучаются, для них они трудятся. Они придумывают наиболее искусные способы потратить их. Деньги – единственный товар, который нельзя использовать иначе, кроме как освободиться от них. Они не накормят вас, не оденут, не дадут приюта и не развлекут до тех пор, пока вы не истратите или не инвестируете их. Люди почти все сделают для денег, и деньги почти все сделают для людей. Деньги – это пленительная, повторяющаяся, меняющая маски загадка».[61]

Очнулся я от сильного запаха бензина и от вспышек света. Ноги-руки затекли, не пошевелиться. Находился я в каком-то небольшом, ограниченном стенками и крышкой пространстве, в позе зародыша, руки скованы спереди наручниками. Хреновы любители, кто же такого здорового мужика спереди сковывает. Впрочем, им же хуже, мне же проще. На секунду я запаниковал: вдруг я в гробу. Не имея талантов Беатрикс Кидо из «Убить Билла»[62], можно и окочуриться. Но, как только успокоился, понял, что я в багажнике той самой «шестерки», которая у Витькиного дома стояла. Это все объяснило: и запах бензина, и вспышки света. У «шестерки» бак в багажнике, и бензопровод прямо у меня под носом. А поскольку машина старая, крышка багажника неплотно прилегает: резинки износились, а может, их и вовсе нет, а крышка от бесконечных закрываний изогнулась дугой. И едем мы по трассе, время позднее, а свет фар встречных машин сквозь щели пробивается – отсюда и вспышки света. Что щели есть и свет загорается на пару секунд через примерно три-четыре секунды – просто замечательно. Не задохнусь и что-нибудь увижу, да и вообще веселее. При моих габаритах двигаться в таком положении непросто, ну да ничего, мне в полный рост выпрямляться пока ни к чему. Поднес руки к лицу, в стробоскопе встречных фар осмотрел наручники. Обыкновенные полицейские железки. Руки отекли – страшно смотреть: пальцы как сардельки. И снова неплохо, для того, что мне предстоит сделать, чувствительность только помешает. Сцепил я сардельки кое-как в замок и стал локти кверху тянуть. Цепь натянулась, но выдержала. Я передохнул – и снова, цепь снова выдержала. Ничего, посмотрим кто кого. И стал я тянуть и тянуть, раз за разом делая это все резче, насколько позволяло пространство. Поначалу я рывки считал, но потом сбился где-то на пятидесятом и включил голову. Не в том смысле, что еще что-то придумал, а в самом прямом – стал головой в сцепленные руки упираться и давить, одновременно разводя локти в стороны. Работка, я вам скажу, та еще. Руки болели нестерпимо, из-под наручников скупыми струйками закапала кровь, тело покрылось потом, лоб распух. Но я не сдавался: ставки высоки, куда они меня везут – не знаю, а вот зачем – догадываюсь. Должна же цепочка разойтись, у нее звенья незапаянные. Когда уже казалось, что воздуха в моем узилище нет, на руках раскаленные обручи, а в жопе можно ложки полоскать, я решился посмотреть на результат. Среднее каленое звено (всего их три) разошлось совсем чуть-чуть, мало для того, чтобы ее расцепить, но вполне достаточно, чтобы в щель просунуть зуб. Клыки из металлокерамики вполне подойдут. Еще одно усилие, нижний зуб не выдержал и откололся, но задачу свою, как хороший солдат, выполнил: звено разошлось, я расцепил руки и рухнул на дно багажника, с бешено колотящимся сердцем, но довольный. А за зуб вы мне еще ответите – пополнил я счет своих похитителей. Теперь карманы. Как я и думал, эти придурки меня обыскивать не стали. В связке ключей есть брелок в виде крошечного ножа. Я поковырялся в замке наручника на левом запястье, открыть его совсем нетрудно, надо только сдвинуть вниз крошечный стерженек, брелок жалобно тренькнул, и его крошечное лезвие сломалось, обломок глубоко впился мне в руку, я чуть не закричал от боли, но, прокусив себе губу до крови, сдержался. Записал на счет своих попутчиков и это. Отдохнул минуту и продолжил операцию по собственному спасению: отыскал обломок ножичка и снова засунул в замочную скважину на левом запястье, на этот раз все получилось: стерженек ушел вниз, и я освободил левую руку. А потом, слегка повозившись, – правую. Пришлось потратить несколько минут на то, чтобы растереть руки, которые тут же заныли со страшной силой. Но это хорошая боль – что болит, то живет. Потом я занялся ногами, я тер и щипал их, разгоняя кровь, а они отзывались противными мурашками, но я не останавливался, пока не почувствовал каждый пальчик. Затем я распрямил проволочное кольцо, которое держало связку ключей, и сделал двухсторонний крючок. Верхнюю часть я вогнал под ребро жесткости крышки багажника, в нижнюю вцепился пальцами – не нужно, чтобы капот зевнул во всю пасть раньше нужного момента. Упереться спиной в крышку и подтянуть колени к локтям – пара пустяков по сравнению с предыдущими упражнениями. Теперь лишь бы пол выдержал, я стал выгибать спину и распрямлять руку и ноги, стало светлее, и в щель ворвался освежающий ветер, я не останавливался, и замок не выдержал. Мой крючок сработал так, что крышка не открылась. Теперь можно было осмотреться, и я приподнял капот. Машина неслась по какой-то трассе со скоростью не меньше ста километров в час, за ней ехали автомобили, некоторые догоняли и обгоняли ее, так что спрыгнуть на ходу – верная смерть. Теперь только ждать. Для такого дела, которое у меня с моими попутчиками впереди, людная трасса совсем не подходит. И верно, минут через десять-пятнадцать «шаха» резко сбавила ход и свернула на проселочную дорогу, запрыгала по ухабам. Следом никто не свернул, так что мне пора. Я отпустил крючок и вывалился на дорогу, прижав к животу руками колени. Дорога оказалась грунтовой, так что я даже не ушибся. Резко вскочил и убежал в придорожные кусты, присел и прислушался. Машина через десяток метров остановилась, захлопали дверцы, зазвучали удивленные и рассерженные голоса, клацнули затворы пистолетов. Подходящая музыка, если хочешь ничего не слышать, я развернулся и, стараясь не шуметь, потихоньку двинулся в окружающий лес. Неподалеку гудела трасса, но свет через густые ветви деревьев и кустов не проникал. Я постоял полминуты с закрытыми глазами, чтобы привыкнуть к темноте, огляделся. Вокруг слабо прорисовывались силуэты лесных обитателей: елей, берез да осин. Среди путаницы подлеска просматривался провал, оказалось – тропа, и я затопал по ней, подальше от моих «перевозчиков». Ничего, даст бог, свидимся.