«Между США и Великобританией существует заметная разница, — говорит Найджел. — Хотя в Британии аудитория намного меньше, зрители обычно остаются на весь концерт, в то время как в Америке, во время соответственно названных турне, Radiohead исполняла песню „Creep", и сотня-другая человек восклицали: „Ага, «Creep» , эта вещь мне нравится", — и тут же уходили после ее окончания. Они стали группой одного хита. Для Америки у них существовала одна грандиозная песня, а все остальное не прокатывало; например, они представили там „Stop Whispering", но такого эффекта, как „Creep", она не имела, [так что] многие американские поклонники знали только одну их песню».

Группа отдавала себе отчет, что успех в Америке периода «Creep» был раздут прессой. «Все было сильно поляризовано: будучи знаменитыми в Америке, мы оставались едва известными в Англии, — признался Джонни в телеинтервью. — В реальности мы находились где-то между этими двумя точками».

Музыкантам нравилось подчеркивать, что из первого выпуска «Creep» в Великобритании удалось продать 20 000 экземпляров в ходе турне — пусть это был не такой уж большой хит, но результат весьма неплох. И он совсем не соответствует заголовку «Evening Standard»: «Неизвестные британские поп-музыканты поражают США».

Турне «Раblo Ноbеу» продолжалось в общей сложности два года и едва не подорвало силы участников. Впервые с момента подписания контракта с компанией они стали задаваться вопросом, а стоит ли все это потраченных усилий. «К самому концу тура с „Раblо Ноnеу" казалось, что накопилась усталость и чувство неопределенности относительно будущего, — рассказывает Найджел. — Но я думаю, все, что им было нужно, это перерыв на отдых. Полагаю, выдержать помогло то, что они уже долго были вместе и многое сделали. Конечно, когда достигаешь такого пика раздражения и подавленности, в голову приходит мысль: „Хочу ли я заниматься всем этим дальше?", и если ты в группе месяцев шесть, говоришь: „К черту все! Ухожу в другую группу!" Но если ты провел в группе восемь лет или около того, тебе есть что терять».

Больше всего в турне «Раblо Ноnеу» участников подавляло то, что у них уже были новые песни, лучше прежних, а ими мало кто интересовался. У них уже давно была готова «High And Dry» и другие композиции, требовавшие реализации.

«Они начали играть „The Bends" в туре „Апуопе Can Play Guitar", — говорит Найджел, — хотя на самом деле могли бы исполнять ее уже в ходе тура „Creep". Это была самая ранняя из сыгранных ими вещей. Я болтался в студии, когда они делали демо-версию „High And Dry", и мне показалось, что это по-настоящему хорошая песня. В тот момент Том решил, что теперь будет делать то, что интересно ему самому. И если „Раblо Ноnеу" слишком заваливался в гранж — чтобы удовлетворить ожидания музыкальной индустрии, — то „The Bends" был совершенно независимым самовыражением: „Нет, я хочу сделать вот так..." »

Но в течение долгих двух лет никто не давал музыкантам шанса поступать так, как они считали нужным и правильным. «Creep» задала образ группы — и Тома в особенности, — и этот образ стал сильнее самой реальности.

Успех имеет свою негативную сторону, хотя, в конце концов, светлая сторона гораздо важнее. «Creep» по-прежнему остается блестящей песней. Но проблема в том, что значительная часть ее успеха заключалась в эпатаже, почти шоковом воздействии. Песня сочетала классическую мелодию и жесткий текст, что отлично подходило для эпохи MTV. Это прекрасно схвачено в сериале «Бивис и Батхед» , когда Бивис объясняет, почему песне необходимо «немножко отстоя», — можно сказать, такова была главная тенденция рока 1990-х гг. Став широко известной, «Creep» потеряла изрядную долю шокового воздействия, но с нами остался тот исключительный момент, когда Том поет: «Ruuuuuuuun!» и тянет ноту так долго, что, кажется, вот-вот сорвется.. . и затихает, чтобы возвращаться снова и снова.

27 августа 1993 года группа Radiohead должна была выступать на фестивале в Рединге. Однако утром Том Йорк проснулся с ларингитом, от голоса остался лишь слабый хрип. Рэйчел позвонила Крису и Брюсу сообщить, что Том петь не сможет, а сам он тем временем мрачно сидел и бренчал на акустической гитаре, сочиняя новую песню. Мелодия получалась очень красивой, но последовавшие за ней стихи входили в контраст с ее гармоничностью. Они вобрали в себя горечь предшествующих месяцев в карьере Radiohead, погружения в «Creep» — песню, которая их одновременно спасла и измучила. И вот это странное, почти изможденное состояние подарило Тому и его поклонникам незабываемую метафору «Му Iron Lung» («Мое железное легкое») .

Этот образ Том хранил в голове с тех пор, как в университете увидел рисунок ребенка с «железным легким». Такие приборы в первой половине XX в. позволяли дышать больным, перенесшим полиомиелит. Несчастный ребенок помещался внутрь гигантской металлической трубы, так что только его голова оставалась снаружи; внутри трубы создавался вакуум, который заставлял поврежденные легкие расширяться и втягивать воздух. Устройства спасали жизнь, но некоторые люди проводили годы в плену металлического каркаса.

В сентябре 1993 года, когда «Creep» в Великобритании вышел заново, а Том полностью восстановил голос, Radiohead ничто не держало в своей стране. Музыканты вернулись в Америку, где Том по большей части сидел в хвосте гастрольного автобуса и сочинял песни. Теперь участники группы не так уж много разговаривали между собой. Вернувшись к песне «Му Iron Lung», Том решил, что мелодия слишком красивая для такого текста. Со злорадным удовольствием он дописал вторую половину песни, такую же жесткую и необузданную, как и слова. Как позднее заметили многие слушатели, примерно то же самое Курт Кобейн сделал с «I n Utero» — смешал сахар своих мелодий с толченым стеклом, словно намеренно саботируя любую возможность успеха в мейнстриме.

К концу года, когда Radiohead наконец надолго вернулись домой — впервые за два года, — Том купил «дом, который построил „Creep"», на проценты, полученные от проката песни. Но он был совершенно вымотан.

«Стоит добиться какого-либо успеха, проваливаешься в собственную задницу и теряешься там навсегда, — заявил он в интервью Стюарту Бейли для «NME» . — По возвращении в Оксфорд я был невыносим. Я уверился в своей роли чувствительного творца, который должен пребывать в одиночестве, этакая мелодраматическая, страдальческая личность, только и способная создавать музыку. Это абсолютно противоположно правде. Такие вещи случаются с каждым, но нельзя позволять этому состоянию наваливаться на тебя. Иначе ты просто не человек».

Давление на Тома, олицетворявшего для многих «парня из „Creep"», сильно отличалось от того, что переживали другие участники группы. «Эд, Колин и Фил оставались вполне бодрыми и свежими, — вспоминает Найджел, — потому что они меньше находились в лучах рампы, и им удавалось легче справляться с ситуацией. Они оставались теми же симпатичными и застенчивыми парнями. Том, может быть, несколько отличался от них по настроению из-за внимания к его персоне, но все же нельзя сказать, что его личность изменилась в мгновение ока».

Позднее Колин описывал тот период в конце турне «Раblо Ноnеу» скорее как «надлом», нежели «распад». Но они не рухнули в бездну. Просто после двух лет скитаний им нечего было сказать.

Несколько месяцев они ждали возвращения в студию, но когда тур закончился, они были совершенно не в состоянии начинать следующую запись. К счастью, успех «Pablo Honey» обеспечил им немного времени. Они также успели связаться с одной из ключевых фигур в музыке инди, продюсером Джоном Леки. На него «Раblо Ноnеу» не произвел особого впечатления, а вот демо-версии других песен, вроде «High And Dry» и «The Bends», присланные ребятами, — совсем наоборот. Леки только что закончил серию изматывающих, невероятно затянувшихся сессий записи припозднившегося второго альбома Stone Roses, но если он искал для себя на будущее задачу полегче, он ошибся. В конце февраля 1994 года группа Radiohead пришла в студию «RAK» в западной части Лондона, но почти сразу дела пошли не лучшим образом. Стороны просто не желали слышать друг друга.