Известно, например, что с XII в. на Западе стало получать все более широкое распространение шелкоткачество: искусство изготовления дорогих шелковых тканей было передано сюда арабами и греками, причем связующим звеном в перенесении шелкоткацкого дела в европейские страны послужила Сицилия. Хронист Оттон Фрейзингенский, между прочим, рассказывает, что король Рожер II Сицилийский, овладев (в конце 40-х годов XII в.)
Коринфом, Фивами и другими греческими городами, являвшимися с XI в. центрами шелкоткацкой промышленности, переселил в Палермо тамошних ремесленников, начал поощрять устройство шелкоткацких мастерских и т. д. Равным образом, можно считать установленным, что когда с XII в. в западных странах стали употреблять бумагу (ее изготовлению арабы научились от китайцев в VIII в.; в X в. она уже широко применялась в Египте, а также в городах Сирии и Палестины), государства крестоносцев никакой роли в качестве передатчиков этого новшества в Европу не сыграли. Европейской родиной бумаги были арабские Сицилия и Испания: из Сицилии, уже в конце XIII в. (не ранее 1270 г.) изготовление бумаги было перенесено в Италию, а из Испании — во Францию и отсюда (в XIV в.) — в Германию.
Если обратиться к торговле, то и здесь мы обнаруживаем, что хотя довольно много понятий, связанных с торговым делом, — арабского происхождения (магазин, тара, авария, цехины и др.), но ряд важных терминов, а также правовых установлений и в этой области заимствован не с берегов Восточного Средиземноморья, а из тех же Испании и Сицилии. Так, еще в X в. оттуда перекочевал в христианскую Европу вексель: позднее вексельные сделки превратились в неотъемлемый элемент западноевропейской торговли.
Наконец, и в сфере бытовой жизни на Западе наблюдается сходная картина: например, мытье горячей водой и устройство бань, о чем было упомянуто ранее, укоренилось не только под воздействием обычаев, усвоенных крестоносными франками в Сирии, Палестине, Византии, но и — в равной мере — благодаря влиянию, пришедшему из арабской Испании[104]. Прав К. Каэн, который в одной из своих новых работ прямо обвиняет в незнании истории Европы тех ученых, которые «в сентиментальных рассуждениях доказывали, будто восточные влияния обогатили Запад в результате крестовых походов»[105].
Но дело даже не в том, в какое время и откуда шли эти восточные влияния. Важно скорее другое — пути и каналы многообразного воздействия на Запад со стороны более развитого Востока определяли, в первую голову, международные хозяйственные связи, укреплявшиеся в XI—XIII вв., тот интенсивный товарообмен с Левантом, в котором все более активную роль приобретали города, поднимавшиеся на основе отделения ремесла от земледелия. Торговля, а не кровавые войны, обмен товарами и знаниями, продуктами ремесла и духовными ценностями, а не взаимное истребление во имя мнимо религиозных целей, — вот что вело к плодотворному для Запада соприкосновению с Востоком.
Разумеется, торговля занимала важное место и в экономической жизни государств, созданных крестоносцами. Мусульмане не без иронии говорили по поводу сребролюбивого западного купца: если бы он лишился одного глаза, то и тогда бы продолжал бывать на Востоке, чтобы вести свои дела.
Но эта интенсивная торговая деятельность на Леванте генуэзских, венецианских, марсельских, каталонских и других денежных людей обязана была своим значительным размахом главным образом внутреннему экономическому развитию Европы в XI—XIII вв. и в гораздо меньшей степени — привилегированному статусу торговых колоний во франкских государствах[106]. Характерно, что с течением времени, особенно с XIII в., западные купцы стали все чаще заключать взаимовыгодные торговые соглашения с Египтом и другими мусульманскими государствами, увидев в этом более прочную, по сравнению с колониальными привилегиями, основу для своего делового преуспеяния. В связи с этим и со стороны купечества также наблюдалось ослабление интереса к крестоносным экспедициям, которые только препятствовали нормальному извлечению барышей.
В чем на самом деле состояла роль крестовых походов в истории? Впрочем, было бы неверно полностью отрицать какую бы то ни было роль крестовых походов и крестоносных государств для развития средневекового общества на Западе. Они оказали известное влияние на судьбы западноевропейского феодального мира, но оно не было ни прямым, ни — тем более — определяющим.
Знакомство с Востоком несомненно содействовало переменам в образе жизни сеньоров. Рыцарь-крестоносец, вернувшись домой, не хотел жить по-прежнему. Награбленного хватало ненадолго, а он не прочь был теперь совсем сменить грубое домотканое платье на мягкие и красивые восточные одежды; украсить стены своего жилища коврами, заменить зеркала из отполированной бронзы или стали — стеклянными; пополнить свой простой стол изысканными блюдами, приправленными пряностями; самому пить и при случае дать своим гостям отведать ароматное восточное вино; блеснуть на турнире мечом с изящно отделанной бронзовыми инкрустациями рукоятью и ножнами из золота и слоновой кости; доставить соседу, с которым приятно провел время на охоте, корзину со свежими фруктами.
Потребности феодалов расширились, а вместе с тем появилось верное средство удовлетворить их — деньги. Все это не могло остаться без последствий и для тех, за чей счет сеньоры вели безбедную жизнь, т. е. зависимых крестьян. Формы эксплуатации теперь стали изменяться. Уже сам по себе уход землепашцев на Восток вызывал недостаток в рабочих руках: поневоле сеньорам приходилось смягчать участь оставшихся крестьян. Рост же нужды феодалов в деньгах приводит к тому, что крепостное право постепенно отмирает, оброки заменяются денежными взносами, часть крестьян получает свободу. Но эти явления происходили, конечно, прежде всего и независимо от крестовых походов, по мере развития ремесла, торговли, денежных отношений на Западе. То же самое относится, например, и к переменам в положении городов. Верно, что крестоносные сеньоры, стремясь перед отправлением на Восток запастись средствами, шли на отказ от своих сеньориальных прав в городах: за наличные деньги иные города покупали себе вольности. Но опять-таки освобождение городов из-под власти феодалов происходило, в первую очередь, независимо от крестовых походов: оно и началось еще до них. В конечном счете, крестовые походы способствовали течению этого и связанных с ним других процессов в жизни феодального общества, но не являлись их решающими предпосылками. Основа изменений, происшедших на феодальном Западе, коренилась во внутреннем развитии европейской экономики и социальных отношений. Ничего принципиально нового в общий ход эволюции феодального общества в Европе крестовые походы не внесли.
Крайнее преувеличение их исторической роли, свойственное буржуазным ученым, не оправдано. Можно в какой-то мере согласиться с мнением Ф. И. Успенского о том, что для Запада «выгоды» от крестовых походов были «неизмеримо ниже потерь и убытков», а «влияние крестовых походов на прогресс средневекового общества подвергается значительному колебанию, если принять во внимание естественный процесс эволюции, который и без крестовых походов мог привести средневековые народы к успехам на пути политического развития»[107]. Действительно, крестоносное движение стоило народам Европы громадных сил: во время этих изнурительных войн погибли миллионы людей, не говоря уже о колоссальных средствах, затраченных на проведение крестовых походов или перекочевавших в жадные руки римских первосвященников. В народных массах на Западе крестовые походы оставили по себе зловещую и печальную память. Не случайно в старинных французских народных песнях, сложенных во времена крестовых походов, звучит скорбь о бессмысленно павших, слышится протест против повторения в будущем подобного рода «священных войн».
