— Голод? — повторил Джон Манглс.

— Да, голод. Но главная потребность — есть мясо и тем питать свое тело и кровь азотом, который содержится в живом мясе. Не плохо питать легкие корнеплодами и крахмалом. Но тот, кто хочет быть сильным и деятельным, должен впитывать в себя пищу, способствующую образованию органических тканей и укрепляющую мускулы. До той поры, пока маорийцы не станут членами «Вегетарьянского общества», они будут питаться мясом, и мясом человеческим, — повторил Паганель.

— А почему не мясом животных? — спросил Гленарван.

— Потому что в этой стране почти нет животных — это надо знать: не для того чтобы оправдывать новозеландцев, но чтобы объяснить причины их людоедства. В этом негостеприимном крае редко встречаются не только четвероногие, но даже птицы. Поэтому маорийцы во все времена питались человеческим мясом. У них существует даже «сезон людоедства», как в цивилизованных странах — охотничий сезон. Тогда у новозеландцев происходят великие битвы, иначе говоря — великие войны, после которых целые племена подаются на стол победителей.

— Итак, Паганель, вы полагаете, что людоедство в Новой Зеландии исчезнет, как только на ее лугах начнут пастись стада овец, быков и свиней? — спросил Гленарван.

— Очевидно, так, дорогой сэр. И потребуются еще долгие годы, чтобы маорийцы отказались от человеческого мяса, они предпочитают его всем прочим, и еще долгое время потомкам будет нравиться то, что любили их предки. По словам маорийцев, мясо новозеландцев имеет вкус свинины, только еще душистее. Что же касается мяса белокожих, то оно менее вкусно, ибо белые употребляют в пищу соль, что придает их мясу особый привкус, который лакомкам-людоедам не нравится.

— Они очень привередливы, — заметил майор, — а в каком виде они едят это мясо — в жареном или вареном?

— Да зачем вам это нужно знать, мистер Мак-Наббс? — воскликнул Роберт.

— А как же, мой мальчик! — серьезно ответил майор. — Если мне когда-либо суждено кончить жизнь в зубах людоеда, так я предпочитаю, чтобы меня сварили.

— Почему?

— Чтобы быть уверенным, что меня не съедят еще живым.

— А если вас заживо сварят? — озадачил его географ.

— Да, скажу я вам, это выбор, пожалуй, не легкий, — ответил майор.

— Ну как бы то ни было, но знайте, Мак-Наббс, что новозеландцы едят людей только в жареном или копченом виде. Они люди благовоспитанные и большие гурманы. Но что касается меня, то, признаюсь, я не хотел бы быть съеденным. Окончить жизнь в желудке дикаря! Фу!

— Словом, из всего этого я делаю вывод, что нам не следует попадаться им в руки, — заявил Джон Манглс. — Будем надеяться, что когда-нибудь их обратят в христианскую веру и это смягчит их жестокие нравы.

— Да, будем надеяться, — ответил Паганель, — но уверяю вас, что дикарь, который однажды отведал человеческого мяса, не легко впоследствии откажется от этой пищи. Я приведу вам два примера, а вы судите по ним.

— Послушаем, Паганель, — сказал Гленарван.

— Первый случай описан в «Хроник де ла Сосьетэ» в Бразилии. Португальскому миссионеру пришлось как-то натолкнуться на тяжело больную старую бразильянку. Ее дни были сочтены. Иезуит приобщил ее к нескольким истинам христианского вероучения. Затем, утолив, так сказать, ее духовный голод, он предложил своей пациентке некоторые европейские яства. «Увы, — ответила старуха, — мой желудок не переваривает никакой пищи. Существует только одно блюдо, которым я очень хотела бы полакомиться, но, к несчастью, здесь никто мне не может его достать». — «Что же это такое?» — спросил иезуит. «Ах, сын мой! Это рука маленького мальчика. Мне кажется, что я с удовольствием погрызла бы маленькие косточки».

— Вот как! А разве они вкусные? — спросил Роберт.

— На это тебе даст ответ вторая история, которую я расскажу, — ответил Паганель. — Однажды некий миссионер начал осуждать жестокий и противный всякому божескому закону обычай пожирать человеческое мясо. «И, кроме того, оно, по всей вероятности, отвратительно на вкус», — добавил он. «Ах, отец мой! — ответил дикарь, с жадностью взглянув, на миссионера. — Говорите, что ваш бог воспрещает вам питаться человеческим мясом, но не говорите, что это не вкусно. Если бы вы только попробовали!..»

Факты, сообщенные Паганелем, были неоспоримы. Жестокость новозеландцев не подлежала сомнению. Высаживаться на их побережье было опасно. Но будь эта опасность во сто крат большей, все-таки приходилось идти ей навстречу. Джон Манглс сознавал необходимость безотлагательно покинуть судно, обреченное на близкую гибель. Из двух опасностей — одной бесспорной, а другой только возможной — ясно было, какую выбрать. Рассчитывать на то, что путешественников подберет какое-нибудь судно, было легкомысленно: «Макари» находился в стороне от пути судов, плывущих в Новую Зеландию. Обычно они проходят либо севернее, в Окленд, либо южнее, в Нью-Плимут, а бриг сел на мель между этими двумя пунктами, близ пустынных берегов И-ка-на-мауи. Берега опасные, редко посещаемые. Суда избегают их, и если ветер заносит их сюда, то они стремятся поскорее уйти из этих мест.

— Когда мы двинемся в путь? — спросил Гленарван.

— Завтра в десять часов утра, — ответил Джон Манглс, — в это время начнется прилив, и он отнесет нас прямо к берегу.

Постройка плота была закончена на следующий день, 5 февраля, около восьми часов утра. Джон Манглс приложил все усилия, чтобы оборудовать его наилучшим образом. Плот, сколоченный для завозки якорей, не мог, конечно, доставить на берег и пассажиров и съестные припасы. Тут нужен был плот более солидный, легко управляемый, способный выдерживать плавание в девять миль. Такой плот можно было соорудить только из мачт.

Вильсон и Мюльреди принялись за работу. Они перерубили весь такелаж, а затем взялись за грот-мачту.

Нижняя часть мачты, стеньга и брам-стеньга были распилены и разъединены. Теперь главные части плота были уже спущены на воду. Их присоединили к обломкам фок-мачты. Все эти длинные шесты крепко-накрепко связали между собою канатами, а между ними Джон Манглс распорядился укрепить полдюжины пустых бочек — они должны были приподнять плот над водой.

На этот прочный фундамент Вильсон набил из решетчатых люков нечто вроде пола, таким образом волны могли перекатываться через плот, и вода, не задерживаясь, стекала сквозь решетки. К тому же крепко привязанные вокруг плота пустые бочки из-под воды образовали род борта, защищая плот от крупных волн.

В то утро Джон Манглс, заметив, что дует попутный ветер, распорядился установить посредине плота мачту. Ее укрепили с помощью вантов и подняли на нее парус. У задней части плота для управления им было установлено большое весло с широкой лопастью.

Столь тщательно и обдуманно сколоченный плот должен был выдержать удары волн. Но если ветер переменит направление, возможно ли будет управлять плотом, доплывет ли он тогда до берега? Вот в этом был вопрос.

В десять часов началась погрузка. Прежде всего на плот снесли съестные припасы в таком количестве, которого хватило бы до самого Окленда, ибо в этом бесплодном крае нельзя было рассчитывать достать что-либо съестное.

Из припасов, купленных Олбинетом, на бриге сохранилось только небольшое количество мясных консервов. Этого, конечно, было недостаточно, пришлось запастись незамысловатым продовольствием брига: плохими морскими сухарями и двумя бочонками соленой рыбы. Стюард был очень огорчен этим.

Продукты сложили в герметически закупоренные, непроницаемые для морской воды ящики, которые спустили на плот и прикрепили к основанию мачты толстыми найтовами. Столь же заботливо погрузили в безопасное место ружья и боевые припасы. К счастью, у путешественников были в достаточном количестве карабины и револьверы.

Погрузили также небольшой якорь на случай, если не удастся добраться до берега в продолжение прилива и придется ждать следующего.