Таким образом, постепенно миссии расцвели, вопреки присутствию бежавших из порта Джаксона каторжников, разлагающе действовавших на туземное население. В 1831 году «Журналь де миссион еванжелик» указывал на два заслуживающих внимания учреждения, находящихся одно в Киди-Киди, на берегу пролива, вливающегося в море вблизи бухты Островов, другое — в Пай-Хия, на берегу реки Кава-Кава. Туземцы, обращенные в христианство под руководством миссионеров, проложили дороги сквозь огромные лесные чащобы, перебросили мосты через бурные потоки. Каждый миссионер в свою очередь отправлялся проповедовать в отдаленные поселки, строя там тростниковые или из древесного лыка часовни, школы для молодых туземцев; на скромных кровлях этих строений развевался флаг миссии, на котором виднелся крест и слова «Rongo-Pai», то есть «Евангелие» на местном наречии.

К сожалению, влияние миссионеров распространилось лишь на ближайшие окрестности, а все кочевники остались вне сферы их влияния. Людоедство исчезло лишь среди обращенных в христианство, да и то опасно было подвергать этих новообращенных слишком большим соблазнам. В них кровавый инстинкт еще не угас. Кроме того, новозеландские племена непрерывно враждовали между собой.

Новозеландцы не похожи на кротких австралийцев, которые отступают перед нашествием европейцев, — новозеландцы сопротивляются, защищаются, ненавидят захватчиков, и эта неукротимая ненависть побуждает их в данное время набрасываться на захватчиков-англичан.

Будущность этих двух больших островов поставлена на карту. Их ждет либо немедленное приобщение к цивилизации, либо вековое невежество. Все решит оружие.

Так Паганель, горя нетерпением поскорее добраться до Новой Зеландии, восстанавливал в памяти ее историю. Но ничто не давало ему права называть два острова «континентом». И если некоторые слова документа вновь воспламеняли воображение географа, то два слова «конти» мешали дать новое истолкование документа капитана Гранта.

31 января, спустя четыре дня после отплытия, «Макари» не прошел еще и двух третей расстояния от Австралии до Новой Зеландии. Билль Галлей мало занимался судном, предоставляя все своим подчиненным. Он редко показывался на палубе, и никто не жаловался. Пусть бы он просто проводил все время у себя в каюте, никто не возражал бы, но грубиян хозяин ежедневно напивался джином и бренди. Команда охотно следовала его примеру, и никогда ни одно судно не было так предоставлено воле волн, как «Макари» из залива Туфолда.

Эта непростительная беспечность заставляла Джона Манглса быть настороже и беспрерывно наблюдать за ходом судна. Мюльреди и Вильсон не раз бросались выправлять руль, когда бриг кренило сильно набок. Нередко Галлей обрушивался за это на обоих матросов с грубейшей бранью. Те были мало склонны терпеть его грубость и были не прочь скрутить пьяницу и засадить его на дно трюма на все время перехода. Но Джон Манглс не без труда сдерживал справедливое негодование своих матросов.

Однако такое положение судна сильно заботило молодого капитана. Но, не желая тревожить Гленарвана, он поделился своими опасениями лишь с майором и Паганелем. Мак-Наббс, правда в иных выражениях, но дал ему тот же совет, что Мюльреди и Вильсон.

— Если вы полагаете нужным, Джон, — сказал майор, — то, не колеблясь, берите на себя командование кораблем, или, если вы предпочитаете иное выражение, то руководство судном. Этот пьянчуга, когда мы высадимся в Окленде, снова станет хозяином брига и пусть тогда, сколько его душе угодно, переворачивается и тонет.

— Конечно, мистер Мак-Наббс, я так поступлю, если это будет безусловно необходимо, — ответил Джон Манглс. — Пока мы в открытом море, достаточно того, что ни я, ни мои матросы не покидаем палубы. Но если этот Билль Галлей не протрезвится при приближении к берегу, то, признаюсь, я окажусь в очень затруднительном положении.

— Сможете вы держать правильный курс? — спросил Паганель.

— Это будет трудно, — ответил Джон. — Подумайте, ведь на этом судне нет ни одной морской карты.

— Неужели?

— Уверяю вас. «Макари» плавает только между Иденом и Оклендом, и Билль Галлей так привык к этим местам, что ему не нужны никакие вычисления.

— Он, очевидно, воображает, что его бриг сам знает дорогу и идет куда надо, — сказал Паганель.

— Ну, я что-то не верю в суда, которые сами выбирают правильный путь, — отозвался Джон Манглс. — Если только Билль Галлей будет пьян, когда мы подплывем к берегу, то он поставит нас в очень затруднительное положение.

— Будем надеяться, что вблизи берегов этот пьяница образумится, — промолвил Паганель.

— Значит, если понадобится, то вы не сумеете ввести «Макари» в Оклендский порт? — спросил Мак-Наббс.

— Без точной карты побережья это невозможно. Берега там очень опасны. Это ряд небольших, неправильных и причудливых фьордов, как фьорды Норвегии. Там множество рифов, и чтобы избежать их, надо иметь очень большой навык. Как бы ни было крепко судно, оно неминуемо разобьется, если киль наткнется на одну из таких подводных скал.

— В таком случае плывущим на судне придется искать спасения на берегу, не так ли? — спросил майор.

— Да, мистер Мак-Наббс, но только в том случае, если погода будет благоприятной.

— Рискованный выход, — отозвался Паганель. — Ибо берега Новой Зеландии очень негостеприимны, так что нам на суше грозит такая же опасность, как и на море.

— Вы намекаете на маорийцев, господин Паганель? — спросил Джон Манглс.

— Да, друг мой. Среди моряков, плавающих по океану, репутация маорийцев установлена прочно. Это не робкие австралийцы, но смышленое, кровожадное племя, людоеды, от которых пощады не ждите.

— Следовательно, если бы капитан Грант потерпел крушение у берегов Новой Зеландии, то вы не посоветовали бы нам разыскивать его? — спросил майор.

— На побережье — да, — ответил географ, — там, может быть, удалось бы найти следы «Британии», но внутри страны — нет. Всякий европеец, рискнувший проникнуть в этот опасный край, попадает в руки маорийцев, а любой пленник маорийцев обречен на верную гибель. Я настоял на том, чтобы мои друзья пересекли пампу, пересекли Австралию, но я никогда не стал бы уговаривать их пускаться в путь по тропам Новой Зеландии. Да сохранит нас судьба от этих свирепых туземцев.

Опасения Паганеля имели полное основание. Новая Зеландия пользуется ужасной славой, и почти каждое открытие какой-либо новой земли отмечено кровавой датой.

Перечень мореплавателей, погибших мученической смертью, очень велик. Первыми в этом кровавом перечне каннибализма можно назвать пять матросов Авеля Тасмана, убитых и съеденных туземцами. Та же участь постигла капитана Туклея и всех матросов его шлюпки. Так же были съедены новозеландцами пять рыбаков судна «Сидней-Ков», захваченных в восточной части пролива Фово. Следует перечислить еще четырех матросов шхуны «Братья», съеденных в гавани Молине, многих солдат из отряда генерала Гейтса, трех дезертиров с судна «Матильда», чтобы подойти к печальной судьбе капитана Мариона дю Френа.

11 мая 1772 года, после первого путешествия Кука, в бухту Островов вошли два французских судна: под командой Мариона «Маскарен» и «Кастри» под командой его помощника, капитана Крозе. Лицемерные новозеландцы встретили вновь прибывших чрезвычайно радушно. Они даже притворились робкими, чтобы приручить их, пришлось их одаривать, оказывать услуги, ежедневно дружески общаться с ними.

Их вождь, смышленый Такури, если верить Дюмон-Дюрвилю, принадлежал к племени вангароа и был родственником туземца, предательски захваченного в плен Сюрвилем два года тому назад.

В стране, где долг чести требует от каждого маорийца кровавой мести за оскорбление, Такури, конечно, не мог простить обиду, нанесенную не только ему, но и его племени. Он терпеливо выжидал появления какого-нибудь европейского судна, обдумывая свою месть, и привел ее в исполнение с чудовищным хладнокровием.