— В центр, к любому банку, — скомандовала Лера и откинулась на заднюю спинку сиденья.
Водитель пошутил, хотя она с трудом его поняла:
— Раньше у нас на каждом углу был бар, а теперь еще и банк. — Через некоторое время такси по ее просьбе остановилось на площади Рамблас. Войдя в банк, Лера на своем плохом испанском втолковала служащему, что хочет сделать. У нее попросили документ. Российский паспорт возражений не вызвал. Оформив необходимые бумаги, она в сопровождении охраны спустилась на лифте в зал с сейфовыми ячейками. Выдвинутая ячейка была аскетична и напоминала маленький железный рот. Вся сумма в одну ячейку не уместилась, и Лере пришлось опять подниматься наверх и снова заполнять бумаги. Наконец вся валюта уютно разместилась в ротиках. «Сейчас вы скажете «ам», — улыбнулась она. Ячейки кляцнули зубами и закрылись. Резные номерные ключики сделали обороты, и первая часть Лериной проблемы была решена. Теперь наступила очередь второй. Она села в дожидавшееся ее такси и поехала на окраину города, туда, где находился интернат Игоря. По дороге она остановилась у ближайшей мастерской по ремонту ключей и сделала дубликат ключей от московской квартиры Стаса.
Частный интернат утопал в зелени. В классе Игоря было всего десять подготовишек. Два француза, три американца, один датчанин, один негритенок из Алжира и австралиец из Сиднея. Девятым был еще один русский — белобрысый мальчуган из Санкт-Петербурга. Недавно оторвавшиеся от материнских юбок и от вполне обеспеченных семей, они были похожи на царскосельских лицеистов. Смышленые, как на подбор, с приятными лицами, успевшие подружиться, несмотря на отсутствие единого языка. Обучение сына Лера оплатила на три года вперед, поэтому отношение к ней было особое. Директор был предупрежден о ее визите телефонным звонком, поэтому охрана на въезде беспрепятственно пропустила ее. Прежде чем встретиться с сыном, Лера пошла по прохладным коридорам к кабинету директора, но он уже шел ей навстречу, растянув губы в сердечной улыбке. Просьбы Леры были не чрезмерны, однако вызвали удивление: она вынуждена покинуть Испанию на неопределенный период по чрезвычайным обстоятельствам. Она требовала, чтобы Игоря ни на шаг не отпускали из интерната. Категорически возражала против посещений ее сына кем-либо. Она запрещала посещать Игорю арендованную ею виллу. Словом, она запрещала ВСЕ. Пусть на время ее отсутствия интернат станет для мальчика тюрьмой, но иного выхода не было. Недавно ребенок подвергся киднепингу, и нет абсолютно никаких гарантий, что покушение не повторится.
Лера была чрезвычайно строга с директором, хотя, очевидно, заплатив такие деньги, она имела на это право. Игорю разрешили выйти в парк и после щенячьих восторгов по поводу появления матери они пошли по аллее в глубь парка. Через какое-то время Игорь неожиданно сник, будто предчувствуя разлуку. Лере пришлось пуститься на обман: она все свалила на тетю Веру. Мол, та в Москве заболела и за ней некому ухаживать. Она просила Игоря быть мужчиной и сама еле сдерживала слезы, подступающие к глазам. Сын все понял. Может быть, не до конца поверил, но понял, что если бы не крайняя необходимость, мама бы его никогда не оставила. Его слезы сдерживали глаза одноклассников, прильнувшие к окнам.
— Раз надо, значит, надо, — стараясь не зареветь и не уткнуться в подол Леры, сказал он. У нее защемило сердце. Она присела на корточки и заглянула в сузившиеся от подступающих слез глаза сына.
— Родной, единственный! Сыночка моя ненаглядная! Ты не бойся! Я тебя никогда не оставлю! Ты же понимаешь, что важнее тебя в этой жизни у меня никого нет. Все будет хорошо! Честно, честно!
Они долго смотрели в глаза друг другу, и слезы из их глаз брызнули одновременно. Игорь обхватил мать за шею и заревел так, как не ревел никогда в жизни. Слезы, скопившиеся за время всех несчастий произошедших с ними, лились ручьем и обливали лимонного цвета креповый костюм. Наконец рыдания стихли. Игорь смущенно отвел глаза в сторону. Ему стало неловко — ведь он же мужчина.
— Поезжай мама. Я буду ждать тебя, — прошептал он, и мать с сыном пошли обратно по аллее к зданию интерната. Они шли, взявшись за руки, под взглядом девяти пар мальчишеских глаз, его одноклассников, соединенные любовью и пониманием, как когда-то пуповиной.
Лера на том же такси, нанятым ею на целый день, вернулась на виллу. Быстро собрала небольшой чемоданчик, не забыла прихватить теплое кашемировое пальто, помня, что в Москве еще стоит зима. Когда сборы были закончены, она села писать записку Стасу. Слова никак не хотели соединяться в предложения, и она боялась допустить какую-нибудь тактическую ошибку. Смысл записки заключался в следующем: мол, когда она звонила в Москву тете Вере, телефон не отвечал. Тогда ей пришлось позвонить соседям. Выяснилось, что тетя Вера тяжело заболела. Совсем плоха и ухаживать за ней некому. Ей срочно придется вылететь в Москву. Деньги она оставила в камере хранения банка на свое имя, так как боится, что за время ее отсутствия виллу могут ограбить. Ведь его, Стаса, почти не бывает дома. Как только что-то прояснится, она тут же вернется. Очень переживает из-за разлуки, но ей необходимо быть в Москве.
Быстро пробежав глазами написанное, Лера посмотрела на часы: время поджимало. Вот-вот должен вернуться Стас… Но больше почему-то ничего убедительного не придумывалось, а стрелки часов неутомимо двигались. Лера оставила листок на столе и выбежала к ожидавшему ее такси.
Она щедро расплатилась с таксистом и кинулась в здание аэропорта. Заказанный билет ее ждал. Время отлета примерно совпадало с временем возвращения Стаса домой. «Только бы он не прикатил в аэропорт, только бы пронесло, только бы пронесло!» — нервничала Лера, то скатывая авиабилет трубочкой, то, опомнившись, разглаживая его на колене. Ну, слава богу, кажется, все обошлось, однако успокоилась Лера только тогда, когда лайнер поднялся в воздух.
Несколько часов полета привели ее мысли в относительный порядок. Становилось все более ясным, что делать дальше и как добыть необходимую ей информацию. Самым тяжелым делом было возвращение пистолета. Любой ценой! Так, в переживаниях и с головной болью, Лера долетела до Москвы.
В это время Стас вернулся домой и после нескольких бесплодных звонков в дверь открыл замок своим ключом. Первое, что ему бросилось в глаза, был пластиковый рюкзачок, небрежно брошенный под столом. Увидя его, он оторопел. Потом взгляд его упал на записку, и строчки запрыгали у него перед глазами. Теперь он разрывался от своей беспомощности что-либо предпринять. Он пытался успокоиться, пересилить волнение. Даже съездил в ближайшее кафе и поужинал на скорую руку. И только когда было далеко за полночь, сон сморил его, и он, как был в одежде, так и уснул на нераскладывающемся диване, как-то беспомощно свесив неумещающуюся руку.
Москва радостно встретила Леру. На флагштоках трепыхались трехцветные флаги, украсившие город в чью-то честь. Отнюдь не дистрофичного вида дети резво катались с металлической горки, протирая до дыр штаны. На углу у супермаркета молодые мужчины пили пиво и весело чему-то смеялись. Вечно озабоченные женщины таранили прохожих тяжело груженными продуктовыми сумками — словом, все было как всегда. И снова, как в Барселоне, она села в такси и поехала ДОМОЙ.
Лера открыла дверь своим ключом, швырнула чемодан в прихожке и вбежала в комнату соседки. Та сидела у окна, равнодушно наблюдая чужую, не имеющую теперь к ней никакого отношения жизнь.
— Миленькая, родненькая! Тетя Верочка! — затормошила она старуху. И та словно просыпаясь от долгого сна, повернулась к ней и дрожащей тоненькой рукой коснулась Лериных волос.
Все в квартире было таким знакомым. Вещи стояли на своих местах, пахло чем-то родным, чего словами не объяснишь. После долгого разговора на кухне с чаем и бутербродами Лера рассказала тете Вере о своей жизни в Барселоне. Конечно, не обо всем: ей не хотелось омрачать и так невеселую жизнь старушки. Потом прошлась по квартире, то и дело бесцельно беря в руки разные предметы. Вот мамино зеркальце с инкрустированной ручкой, вот сломанная машинка Игоря, вот пасьянсная колода Павла Александровича. Она стала перебирать вещи в его комнате. Пора бы часть их кому-то отдать, подарить, только рука не поднималась. Ей казалось, что она не имеет права трогать что-либо в его комнате. Чудилось: вот сейчас откроется дверь и Павел Александрович замрет на пороге в немом удивлении. Открыв его альбом с фотографиями, которого никогда не видела прежде, Лера всматривалась в чужого, но чем-то очень знакомого молодого человека. «Может быть, сын? — подумала она, но тут же опомнилась. Помилуй бог, фотографии были черно-белыми и очень старыми. — Да ведь это же он сам, Павел Александрович! — изумилась Лера. — Какой красивый был. Как коротка жизнь! Что такое поколение? Двадцать лет? Но ведь человек живет в среднем лет семьдесят. Тогда что такое две тысячи лет? Тридцать человеческих жизней! Как быстро все происходит на земле! Казалось, Иисус Христос пришел к нам мессией очень давно, а на самом деле всего тридцать человеческих жизней назад! Как странно…
