Через пятнадцать минут Лера стала подавать первые признаки жизни. Взгляд стал осмысленнее, она даже попыталась что-то сказать, но сил не хватило. Тело было сухим и покрасневшим. Мужчина опять отвел ее в предбанник, налил чай и насильно заставил выпить большую кружку.

Она лежала на белом дереве лавки и смотрела в потолок. Сознание стало проясняться, но думать ни о чем не хотелось. Напротив сидел незнакомый голый мужчина, она сама была в чем мама родила, но это ее почему-то сейчас совсем не волновало.

— Ты кто? — спросил мужчина, заметив ее изменившийся, осмысленный взгляд.

— А ты? — еле слышно прошептала она.

— Я лесник. Вадим. Свисток тебя в лесу нашел. Собака моя. Ты почти голая была, в одной рубашке. Замерзла совсем. Еще бы час, и я уже ничего не смог бы поделать.

Лера отвернула голову к стене.

— Если не хочешь, не рассказывай. Скажи хоть, как зовут.

— Валерия. Лера. Я из дачного поселка.

— Из Лихих Горок?

— Угу.

— Не боись, прорвемся. Пойдем дальше лечиться. — Вадим поднялся с лавки. — Теперь дойдешь сама, а то замучился таскать тебя. Я бывший спортсмен-конник. После ранения у меня, видишь, нога сохнет. Ну да ничего, не смертельно. Вставай. Давай помогу!

Еще трижды водил ее Вадим в парилку, добиваясь, чтобы она начала потеть. Наконец прозрачные капли покатились по шее, груди. Вадим взял замоченный в эмалированной кастрюле веник и, погоняв им горячий воздух, стал прикладывать его к Лериной спине.

Сначала движения его были осторожны, потом все сильнее и быстрее заходил по телу березовый букет, оставляя на коже зеленые монетки листьев. Вадим будто священнодействовал. Он совершал ритуал. Обряд очищения. Он окатывал ее холодной водой и снова тащил в парилку. Потом принес снега и обтер всю с головы до пяток, потом промассировал спину и ноги и снова отправил в парилку. Это действо длилось не менее пяти часов, но для Леры время остановилось. Понемногу она приходила в себя.

Сознание стало возвращаться. И первым делом вместе с сознанием пришел стыд. Ей вдруг стало страшно неловко от того, что она раздета. Эта близость с другим, чужим человеком была так странна, так интимна, так… волнующа. Она старалась не смотреть на него, но глаз невольно натыкался на спокойную мужскую плоть, и Лера прятала глаза.

Наступил завершающий момент лечения. Лесник положил Леру на лавку в помывочной и жесткой, хорошо намыленной мочалкой стал тереть ее тело. Она старательно закрывала глаза, но ее безвольная рука случайно билась о его мужскую гордость, и с каждым разом она чувствовала, что ЭТО меняет форму.

Рука Вадима замедлила движение у нее между ног, и если бы она была сейчас без сознания, неизвестно, совладал ли бы он с собой. Она крепко сжала ноги и сквозь стиснутые зубы прошептала:

— Не надо.

Он промолчал. Выскочил на воздух, упал в снег и вернулся уже в спокойном состоянии. А Лера как лежала на лавке вся красная и распаренная, так и осталась лежать. Он окатил ее теплой чистой водой из шайки, укутал простыней, вставил ее ноги в валенки, надел тулуп, затем оделся сам и повел в дом, на мягкую, пахнущую березовым листом кровать.

Она крепко уснула и проснулась только от солнечных лучей, которые ей били прямо в глаза. Свисток барабанил по полу хвостом, Вадим пил чай. Было тихо и покойно.

— Мне домой пора, — сказала Лера. — Мои, наверное, уже бьют тревогу. Ты проводишь меня?

— О чем речь? — отозвался хозяин. — Надо подумать, во что тебя одеть.

— Ты хоть понимаешь, что спас мне жизнь? — Лера подняла на него полные благодарности глаза.

— Понимаю. Значит, за тобой должок.

— Спасибо. Что я могу для тебя сделать?

— Да это я так… Не надо мне ничего. Давай лучше собираться.

Лера не отходила от Игоря ни на минуту, пыталась выпытать подробности похищения. Но он ушел в себя, ни о чем не говорил, только смотрел на игру вуалехвосток в огромном Сашином аквариуме. В заботах о сыне горе от потери двух близких людей куда-то, скорее временно, ушло за спину. Она возвела бетонную стену между прошлым и настоящим, и эта стена не давала ей расслабиться, выплакать горе, омыть его слезами.

Хоронить Павла Александровича нужно было на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой его матери. Буквально за неделю до кончины он говорил Лере об этом. Игорю рассказали о смерти крестного, он и на это никак не отреагировал, по-прежнему был тих и печален. Тетя Вера как-то сразу постарела еще больше и все повторяла, что скоро и ее очередь.

В тоскливом унынии у Леры совсем опустились руки. А ведь, кроме нее, заниматься официальными делами было некому. Если бы можно, она напилась транквилизаторов и исчезла из мира недели на две. Но такой возможности не было. По инерции она звонила в морг, администрацию кладбища, нотариальную контору, ДЭЗ… Похороны Павла Александровича прошли более чем скромно. В его записной книжке не оказалось телефона ни жены, ни детей. Может быть, он знал их на память, а вернее всего, вычеркнул их и оттуда. Вернувшись после похорон домой, посидели за скромным столом втроем, выпили по рюмке и разошлись по спальням, каждый вспоминая о покойнике хорошее и доброе, молясь о том, чтобы душа его упокоилась с миром.

Несколько лет назад они все вместе приватизировали свои комнаты, и как выяснилось, Павел Александрович завещал свою комнату ей. Лера оставила Игорька с тетей Верой, велев ей не отпускать его от себя ни на секунду, а сама поехала в город. Как же хотелось кому-то все рассказать, хотелось, чтобы ее пожалели!..

В квартире давно никто не убирал, вещи покрылись толстым слоем пыли, телефон все время молчал, мобильный был отключен. Она посмотрела в окно. Внизу ходили люди, ездили машины, дети качались на качелях. Жизнь продолжалась. От порыва ветра взметнулось вверх голубиное перышко и, плавно покачавшись, стало планировать вниз. Лера не могла оторвать глаз от пушинки. Как зачарованная смотрела на этот полет. Почему-то вспомнился Павел Александрович, и снова захотелось плакать.

«Как им там, на небесах, дорогим моим человекам? Может, Павел Александрович объяснит Саше, что я не нарочно это сделала?.. Ведь они сейчас ТАМ вместе. — Она отвела взгляд от окна и, взяв альбом, стала перебирать фотографии. — Как бы хотелось лечь в больницу. Чтобы внимательные медсестры поправляли подушку, кормили из ложки и все время интересовались здоровьем. Хочется, чтобы пожалели… Как же хочется! Единственный человек, который смог бы сделать такое, — это Стас…» Лера ходила по неубранной квартире босиком, распущенные волосы рассыпались по голым плечам, шелковая черная рубашка едва прикрывала тело. Сбоку она поползла по шву, но Лера, как и тетя Вера, этих огрехов теперь не замечала.

Она присела в коридоре на пол и поставила телефон между ног. Порылась в брошенной рядом сумке, ища телефон бандита, и, найдя наконец, набрала несложную для памяти комбинацию цифр. Когда ей ответили, она попросила передать Стасу, что ждет его звонка.

Тот позвонил через пятнадцать минут. Оба понимали, что необходимо сразу прийти к какому-то компромиссу, в чем-то уступить, война за лидерство закончилась, они нужны друг другу. Ей нужна его спина. За нею можно спрятаться, защититься. Пусть это будет не та любовь, которой она любила Сашу, но пережить трудное время, Лера понимала, одна она не сумеет. И если Стас ей поможет, она будет жить с ним, пусть из благодарности. Его устраивал этот вариант. Все, что у него было прежде, он брал приступом, атакой, и это всегда срабатывало. Лера не от случай: все время со дня их знакомства он ждал, и она пришла к нему сама.

— Мой час настал? — после минутной паузы спросил он.

— Да. Ты мне необходим.

— Прямо сейчас?

— Да.

— На дуэль никого вызывать не надо?

— К сожалению, уже нет.

— Через десять минут буду.

— Я в городской квартире.

— Знаю. Жди.

Лера не потрудилась даже расчесать волосы, так и пошла открывать дверь, неубранная и нечесаная. Перед Стасом стояла убитая горем женщина, похожая на надломленную ветку. Но ему не было это неприятно.