Уже выпал первый снег, небо обложило тяжелыми тучами, а лужи по утрам сковывало звонко хрустящим при ходьбе ледком. Жизнь шла своим чередом. И однажды Саша радостно объявил, что его отправляют в командировку. В Каракумы. Завтра улетает.
В суетливых сборах прошел день. А ночью, в тишине спящего поселка, залился Рэм беснующимся лаем. Лера выглянула в окно и увидела, как пес носится вдоль забора, высоко подпрыгивая, пытаясь перемахнуть через ограду. Она достала из сумочки пистолет, проверила патроны и вышла в темень.
— Рэм! Ко мне! Хватит! Ты всех разбудишь. — Нехотя собака умолкла и, тяжело дыша, подбежала к хозяйке. — Молодец! Хороший пес! Отлично! — Лера провела рукой по вздыбленной на спине шерсти.
Пес собрался было по инерции огрызнуться, но опомнился и ткнулся мордой в ее голые ноги.
— Ну, кто там? Кто? Ах, чертушка! — Лера огляделась. Было тихо. Она приподнялась на цыпочки, пытаясь заглянуть за сплошную ограду, но не хватило роста, а открыть калитку она побоялась. — Если бы еще и говорить умел…
Пес заворчал, недовольно оглядываясь на забор, потом вернулся к Лере и лизнул ей ногу.
— Морда ты моя ненаглядная! Бывают же такие умные собаки!.. — Лера обхватила его лохматую голову и прижалась к ней лицом. — Бррр. Замерзла. Ну, вроде все успокоилось. Сторожи, Рэмушка, охраняй Игоря! — Пес взглянул ей в глаза и побежал к забору, нервно подрагивая кожей и давая резкую отмашку хвостом.
Павел Александрович ждал ее в дверях.
— Опять приходили?
— Видимо. Не знаю, что и думать. Убила бы эту скотину. Меня аж трясет всю. Эта неизвестность меня доконает. И игрушку мою сперли.
— Электрошок?
— Ну? Хорошо хоть пистолет со мной на работе был.
— А ты мне про пистолет не рассказывала.
— Чего рассказывать. Купила «Макарова» по случаю.
— Крутая ты, Лерка, у меня стала. Любого мужика за пояс заткнешь.
— Да не хочу я никого за пояс затыкать! Как ты не понимаешь? Это от безысходности. Я бы сама за кем-нибудь спряталась, да не за кем…
— А Саша?.. — заранее зная ответ, спросил Павел Александрович.
— Саша? — Лера мягко улыбнулась. — Саша для души… — Она снова огляделась. — Я бы от этой твари лучше откупилась. Хочу спокойно спать. Надоело все!
— Кому? От кого бы ты откупилась? Ну, на все воля божья. Всему приходит конец. Когда-нибудь и этому настанет. — Павел Александрович легонько подтолкнул Леру к дому. — Иди уж, а то замерзла вся, — сказал он, запирая дверь на два замка.
— Черт! Хоть прямо не живи здесь! Может, нам обратно в город переехать? А? Все спокойнее будет. Если бы ты знал, как мне страшно!..
— Подумаем. Ложись спать. Тебе завтра на работу.
Она передернула от холода плечами и пошла наверх. По дороге заглянула в детскую. Игорь тихо посапывал.
— Чижик ты мой, — прошептала Лера и пошла к себе.
В спальне было так тихо и уютно, что хотелось забыть о страхах, тревогах, мелочной суете. Она уткнулась лицом Саше под мышку и, вдыхая его запах, позавидовала безмятежности спящего. К ней сон не приходил.
«Может быть, нам за границу уехать? — думала она, бессонно уставясь в светлеющий квадрат потолка. — А что? Все бросить и уехать… Может, уговорить Сашу работу бросить? Он хотел докторскую писать. Не все ли ему равно, где? Здесь ли, на Майорке? Может, отпустят его с работы… по семейным обстоятельствам. Магазин можно закрыть, а можно и оставить. Пусть девчонки на свой карман поработают. Лишь бы аренду и налоги бандитам исправно платили. Может, получить двойное гражданство и в Испании купить бунгало? Тысяч за пятьдесят. Денег хватит. Как же было бы хорошо… Спокойно, во всяком случае. Море. Песчаный берег. Правда, насовсем из России уезжать не хочется. Ведь это наша родина, сынок, — вспомнился дурацкий анекдот. — Игорю нужно дать хорошее образование… Как же я хочу на море… Если бы я жила на море, у меня Маруськой яхту бы звали. Игорь с Сашей ловили бы рыбу, а я у плиты… Ну, у плиты можно и по очереди. Повесила бы на палубе гамак и качалось на солнышке под шум волн. Красота!.. Ну, хватит, размечталась. Спать! Спать!» Она поправила на Саше одеяло, прижалась к нему и уснула.
В три часа на следующий день Лера встретилась с Сашей у метро, и они поехали к нему домой собираться. Квартира оказалась коммунальной, но совсем не такой, как у них с Павлом Александровичем и тетей Верой. В одной комнате жил алкоголик, и смрад оттуда шел невыносимый. Вторая вообще пустовала, прописан тут был молодой парнишка, получивший ее в наследство от бабушки, но предпочитавший жить у родителей. Комната Саши была похожа на дарвиновский музей: ее населяли скелеты каких-то доисторических ящериц, обломки раковин, камни с отпечатками несуществующих уже в природе растений. Все было запущенным: пахло пылью и прогорклым кофе.
— Ты меня простишь за этот кавардак? — смущенно сказал Саша, потирая затылок. — Видишь, у меня даже кровати и той нет. В спальнике сплю… Уже не сплю, — поправился он. — Мне действительно ничего не надо было. Целыми днями работа, работа и работа… ведь, кроме нее, ничего не видел. И тут ты… — Он ткнулся носом ей в ухо, неожиданно спросил: — Знаешь, как ежики разговаривают?
— Нет, — покраснела Лера.
— Шу-шу-шу, — пропустил он воздух сквозь зубы. — Шу-шу-шу. — От этого звука у нее по спине пробежали мурашки, она напряглась и приникла к нему. Оказалось, для того, чтобы быть вместе, кровать не нужна, сойдет и спальник.
— Посиди, а я пока соберусь, — сказал Саша после близости и стал забрасывать в видавший виды рюкзак походные принадлежности.
Лера отвезла его в аэропорт и, пока не объявили посадку, гладила его волосы и не могла на него наглядеться.
— Ты тут без меня не балуй, — шутливо наставлял Саша.
— Что ты! Я теперь ни на кого смотреть не могу. Один ты перед глазами.
— Наверное, так и должно быть. Это и называется счастьем. Не помню, я говорил тебе или нет… Я тебя люблю.
Они попрощались, и Саша пошел на посадку. Лера немного подождала и, сев в свою Маруську, поехала на работу.
Немного посидев в салоне, Саша вдруг почувствовал какую-то смутную тревогу, не отпускающее душу беспокойство. Что-то заставило его немедленно выйти из самолета, вернуть билет в кассу, дать телеграмму, что приедет через три дня, и вернуться к себе в комнату. Он лег на спальник и погрузился в свои мысли, пытаясь разобраться, что с ним происходит. Выходила не очень-то красивая история. Он, взрослый мужик, имеющий два высших образования, кандидатскую степень, незаменимый сотрудник на работе, хороший друг, оказался в роли приживальщика. «Какая глупость, — думал он. — Я же действительно сел ей на шею. Что я могу ей дать? В сложившейся ситуации меня можно назвать потребителем. А ведь я всегда считал себя донором. Будто это я всем даю. А тут… У нее же все есть. Зачем я ей, со своими научными заморочками? При моей смехотворной зарплате, практически без жилья. Голый, босый! Подобрала, приютила, обогрела. А что я? Идиот! Какой же я идиот!»
Он мучился, страдал всю ночь, но так и не смог прийти к какому-то твердому решению. Днем он вышел на улицу и стал бесцельно бродить по улицам, среди не замечающих его людей. Ему никто не был нужен, да и в нем, похоже, никто не нуждался. Саша собрался было посидеть в баре, но, глянув на цены, ужаснулся, а пустые, холеные лица завсегдатаев вызвали лишь раздражение, и он ушел. Голова была пуста. Все мысли, и хорошие и плохие, так измотали его за ночь, что думать уже ни о чем не хотелось. Прохожие нечаянно задевали его локтями, чего не случилось бы, двигайся он с ними в одном темпе. Людской поток прижал его к витрине магазина, и он, зацепившись взглядом за бархатные коробочки, так и не смог оторвать от них глаз. Магазин оказался ювелирным. И тут шквал мыслей обрушился на него. «Вот он, выход! Я попрошу Леру выйти за меня замуж. И сразу станет все ясно. То ли в ее жизни я просто прихоть богатой женщины, то ли она меня действительно любит и я ей необходим, независимо от моего материального положения. Да! Я хочу жениться. Как это очевидно! Как просто! Жениться и быть всегда вместе. Всегда! До смерти! Только она одна сможет нас разлучить. Я куплю кольца и просто открою перед ней коробочку, и все сразу станет понятным. Да или нет. Я все пойму по ее глазам». Саша достал все свои деньги, там были и командировочные, и отпускные. Их хватило в обрез, но хватило. Расплатился, положил коробочки в карман и снова стал мерить своими длинными ногами московские улицы.
