В этот раз она поехала по туристической путевке. Руководитель группы удивился, увидев такое количество виз. Зачем ей Польша? Она, наверное, Варшаву как Москву знает?
«Все один к одному, — уже паниковала Лера. — Вернусь в Москву, пойду в церковь. Сделаю большое пожертвование. Игоря окрещу. Господи, пронеси. Господи, спаси и сохрани!»
На вокзале она встревоженно вглядывалась в лица провожающих, пытаясь поймать следящие за ней глаза, но вроде ничего подозрительного не обнаружила. Эта последняя поездка стоила ей колоссальных нервов. Куда исчезло ее откровенное пренебрежение к таможенникам? Зовущая улыбка? Уверенность в неотразимости для таможенников своих обнаженных полукружий грудей? Напряжение достигло предела. Уже не радовали покупки, сделанные в дорогих магазинах, приветливость и доброжелательность поляков, аппетитные витрины гастрономов… Хотелось одного — домой.
Руководитель группы поселил ее в купе одну. С одной стороны, вроде и хорошо, а с другой… И тут, что за напасть, таможенники будто почувствовали ее угнетенное состояние. Наконец-то сработала их пресловутая интуиция. На российской границе в купе вошли двое, глухо ударяясь автоматами о дверные косяки. Нагло расселись на соседней, пустой койке, разбросали по узкому проходу длинные ножищи в вонючих сапогах и стали ржать как мерины, ударяя друг друга локтями в ребра. Лера забилась в угол, поджав под себя ноги и прикрывая паспортом распахивающийся на груди халат.
— Ну, колись, чего везешь? Да не тушуйся! Нам же все про тебя известно. Наркотики? Котики-наркотики… — продолжал ржать первый, с гнилыми зубами.
— Чего молчишь? — подключился к разговору второй. — Давай рассказывай! По-хорошему говорю. Давай так: по-братски, поровну. «Тебе половина и мне половина», — фальшиво напел он старую мелодию.
— У меня нет наркотиков, — прошептала Лера, забиваясь еще дальше в угол.
— А что есть? — сплюнул длинную струю на вагонный коврик второй. — Че есть? У нас время много. Раньше чем через два часа состав не тронется. Мы ж тебя, голубушку, всю обшмонаем. Все шовчики распорем да наизнанку вывернем.
— Начнем, пожалуй, с личного досмотра, а, Петь? — снова заржал первый, и в уголках его губ появилась белая пенка, которую он жадно слизнул жирным языком.
Лера с ужасом глянула на столик, на котором стояла открытая бутылка шампанского с тремя белыми гвоздиками. Она снова перевозила камни в бутылке, в этот раз даже не потрудившись ее запечатать. Холодная испарина покрыла лоб, дикой болью пронзило виски. Лера была в полной растерянности и совершенно не понимала, как себя с ними вести и что делать. «Может быть, закричать, позвать на помощь? А кого звать? Руководителя группы? Пограничников? Они же и есть пограничники. Подонки! Что им от меня надо? — закусывая до боли нижнюю губу, думала она. — Что они знают? Да ничего не знают! Обкурились гады и тешатся».
— Я буду первым досматривать, — закатывался первый, расстегивая пуговицы на форменных брюках.
— Иди поссы лучше, — утирал от смеха слезы другой.
— Да как вы смеете! А ну-ка убирайтесь отсюда! — не выдержала больше Лера и стала подниматься с откидной койки.
Тот, что с гнилыми зубами, сдернул с ее плеча махровый халат и толкнул к стене.
— Раком вставай, раком, — сквозь сжатые зубы просипел он, тяжело наваливаясь на нее. — Руки ей держи, полотенце дай. Рот заткнуть надо. Не дай бог заорет, — прохрипел он напарнику, ударив Леру по голове кулаком, как приготовленную на заклание овцу. Бутылка с цветами полетела на пол и послышалось бульканье выливающейся из нее воды.
— Помогите! Пожар! — прокричала она волшебное слово, услышав которое в большинстве случаев люди приходят на помощь. — Пожар! Пожар! — визжала она, извиваясь в потных руках озверевших мужчин.
В дверь застучали. Кто-то побежал за проводницей. Голоса за дверью отрезвили потерявших над собой контроль мужчин. Второй набросил на Леру халат и открыл дверь.
— Чего расшумелись. Мы тут знакомую встретили, а у нее шутки такие. Давай по своим купе!
Члены тургруппы, увидев представителей власти, неохотно стали расходиться, только проводница стояла около дверей, укоризненно поглядывая на красные лица пограничников.
— Ребята, давайте по-хорошему. Я ведь тоже могу сообщить кому следует. — Она подобрала валявшийся на полу загранпаспорт и протянула глядящим на нее исподлобья виновникам происшествия. — Ставьте, ставьте свои печати и идите отдыхать. Намаялись небось за день. Работа-то у вас собачья какая.
Второй достал печать, дыхнул на нее влажным горячим воздухом и ударил по документу.
— А ты, стерва, смотри больше нам не попадайся! — словно гадюка из-под колоды, прошипел первый, и оба ушли, громко бренча карабинами по стенам.
Лера сидела на койке, едва прикрытая халатом, и невидяще глядела на проводницу.
— Может, тебе чаю дать? — участливо спросила та, погладив Леру по спутавшимся волосам. И тут Лера не выдержала. Она уткнулась лицом в живот чужой женщине и зарыдала горько-горько.
— Все. Хватит. Устала. Я больше так жить не могу! — сквозь рыдания выплескивались из нее слова.
Женщина ни о чем не спрашивала. Только гладила усталой рукой ее по голове и смотрела в окно на железнодорожный переезд. Там жила своей жизнью окраина страны. Прошла за белой с сережками козой девочка с хворостиной в руке. Тетка в потертой телогрейке крутила ручку колодца. Еще одна развешивала белье на веревке, привязанной к деревьям. Их жизнь была такой будничной, размеренной, что проводница про себя подумала: она тоже устала, и, если бы было кому поплакаться, она бы тоже уткнулась в чей-нибудь живот и отвела душу.
«Я словно Маша из чеховских «Трех сестер», — подумала Лера. — В Москву. В Москву, в Москву», — с грустной улыбкой вздохнула она.
Свое решение Лера приберегла напоследок, после получения денег. Для пана Мстислава ее сообщение было ударом. Хотя он, как и она, понимал, что, сколько веревочке ни виться… Ювелир сидел на своем леопардовом канапе, понуро свесив голову.
— Как же так, пани Валерия? Как же так? Я к вам привык… Мне… будет вас не хватать. А может быть… — Он опустил лицо в ладони. — Может быть, вы выйдете за меня замуж? Я теперь богатый человек. Что вашему Игорю делать в Москве? А мы можем эмигрировать в Испанию. У меня там двоюродный брат живет. А? Пани Валерия?
Вдруг он упал на колени и стал целовать ее запыленные туфли на высоких каблуках. Лере стало невыносимо жаль этого подслеповатого человека, к которому она тоже привыкла. Но мысль, что ей придется с ним спать, поставила все на место.
— Пан Мстислав, ради бога, простите, но я… Я вас не люблю. — И она потрепала его начинающие седеть черные кудри.
Поляк встал, прижался лицом к стене и замер на мгновение.
— Валерия, я в первый раз в жизни сделал предложение, и мне… отказали. Как жаль. А я так надеялся… Но я все равно должен подарить вам этот подарок, пусть он и не будет свадебным. Пусть будет прощальным.
Открыв сейф, он достал бордовую маленькую коробочку и протянул ее Лере.
— Не отказывайтесь, не обижайте меня. Я сделал это сам.
Лера открыла крышечку и увидела изумительной красоты перстень с четырехкаратным бриллиантом, оправленным в платину. Работа была необычной. Это был модерн, стилизованный под старину. Камень был великолепен. Таких больших Лера еще никогда не видела. Он надел перстень ей на палец.
— Помните обо мне.
Она подалась навстречу и прикоснулась губами к его худой щеке и со словами «Спасибо! Простите! Прощайте!» вышла из салона.
Через час она присоединилась к группе московских туристов и уже осматривала достопримечательности Варшавы, надеясь больше никогда сюда не вернуться.
Деньги на этот раз она упаковала в термос, еще в Москве аккуратно отделив ножом пластмассовый корпус от колбы. Потом заклеила стык клеем «Момент» и залила в ресторане горячим кофе. Когда проходили таможенники, она разливала по стаканчикам ароматнейший напиток и не выпускала термоса из рук. Таможня и на этот раз благополучно ее миновала. Потом она сбегала в туалет. Разбила термос и перепрятала деньги в гигиеническую прокладку. Она стала неистово креститься, бессмысленно глядя в заплеванное сливное устройство. Потом в каком-то порыве состроила в мутном зеркале себе страшную рожу, крикнула:
