– Хочу…

Любовным утехам они предавались почти каждый день из той недели, что волею судьбы Алексею было предначертано провести в орде хана Сейид-Ахмета. И чем дальше, тем больше узнавал молодой человек любимую жену хана Гульнуз-ханум, женщину амбициозную, властную, способную для достижения своих целей на все. Как успел понять Лешка, влияние на великого хана должна была иметь только она, и никто больше! Ни младшие жены, ни племянницы – хохотушки Хасия и Зухра. Только она одна! И тут вдруг появилась танцовщица Нашчи-Гюль! Не девственница – позорница, и вот с этой позорницей Сейид-Ахмет проводит в последнее время и дни и ночи!

Пытаясь уйти от столь деликатной темы, Алексей умело переводил беседы в другое русло, с большим удовольствием впитывая в себя различную информацию относительно ханского двора и прочих татарских орд. Много чего узнал – Гульнуз-ханум оказалась вполне сведуща во многих вопросах. Об убийстве в Казани хана Улу-Мухаммеда своим братом Кара-Якубом – после чего Кара-Якуб и освободил из плена Владимирского и Московского князя Василия за огромный выкуп и несколько городов в придачу. И о том, как закончил свои дни братоубийца Кара-Якуб, заколотый своим племянником Махмудтеком, и о «проклятом литовце» Хаджи-Гирее – вечном сопернике Сейид-Ахмета в борьбе за Крым, и о злобных происках завистливых ногайцев – наследников Едигея – из Мангытского юрта. В общем, старший тавуллярий понял так, что проблем у татар – выше крыши. Однако было похоже, что на Руси – куда как больше, ибо о всех русских князьях (а особенно «о пьянице Василии») Гульнуз-ханум отзывалась с превеликим презрением, исключая лишь Дмитрия Юрьевича Шемяку. Тот-то был воин – об этом все знали, а вот бек Васька – прохиндей, каких мало. Правильно его ослепили, надо было еще и оскопить – совсем бы хорошо было! По крайней мере, именно так утверждала Гульнуз, оказавшаяся женщиной весьма жестокой и самолюбивой. До чего дошло – уже рассказывала Лешке (нет, скорее, просто проговаривала вслух) все те ужасы, какие неминуемо обрушатся на голову распутной паскудницы Нашчи-Гюль – и в самое ближайшее время. Подставить, опорочить перед великим ханом и предать самой лютой казни – Гульнуз уже в деталях представляла себе – какой! Сначала отдать самым мерзким рабам – для забавы, потом отрезать грудь, посадить на кол и – медленно-медленно – сдирать с еще живой кожу.

Лешка даже говорить не мог от ужаса – ничего себе, садистка эта Гульнуз! А ведь поначалу не скажешь. Этак она и с ним может расправиться, чтобы все шито-крыто. А ведь к тому, наверное, и шло!

Жалко было Настю – эта подлая и хитрая сучка Гульнуз казалась вполне способной воплотить свои планы в жизнь. Вполне…

Нужно было что-то думать и, прежде всего, спасать Настю. И отыскать наконец Креонта! Прохор, во время одной из встреч, признался, что потерял след лазутчика где-то в татарском кочевье. Креонт… Шпион султана Мурада. Шпионил в Константинополе, шпионит и здесь. И уже, наверное, подобрался к самому хану, напросился на приватную беседу. Недаром же лазутчик что-то показывал младшему нукеру Сейид-Ахмета Али. Что? Какой-то тайный знак? Пайцзу? Все может быть… Если туркам удастся примирить меж собой Хаджи-Гирея и Сейид-Ахмета – дело плохо. Уж куда лучше для Византии, если Сейид-Ахметова орда нападет на Крым. Тогда – в случае осложнений – Хаджи-Гирею будет не до помощи туркам!

Креонт отыскался на следующий день, с помощью все той же Гульнуз-ханум: Лешка нарочно завел разговор о великом хане, о его встречах, о государственных делах – мол, наверное, денно и нощно трудится великий хан на благо своей орды, не видит ни отдыха, ни покоя, ни жен своих, все дела да всякие важные встречи.

– Вот плыл с нами на барке один турок, чернявый такой, узколицый – совсем простой человек, бродяга, а поди ж ты, хвастал, что хочет встретиться с самим ханом! Врал, наверное… Кстати, он отлично метает ножи – я сам видел, а еще рассказывали, будто он страшный колдун и знает толк в ядах.

– Узколицый, говоришь? Чернявый? – озабоченно переспросила Гульнуз. – А ведь верно, рыскал вчера такой вокруг ханского шатра, напрашивался на встречу. Али, младший племянник хана, говорил, что он показывал ему золотую пайцзу. Наш господин, конечно, принял бы его, если б с утра не ускакал на охоту.

– Значит, еще примет…

– Так тебе кажется, что этот человек опасен?

Старший тавуллярий безразлично пожал плечами:

– Откуда я знаю? Тем более, мне нет никакого дела до великого хана – у него, в конце концов имеются верные нукеры, стража… А этот чернявый парень, да, он, наверное, колдун – я сам видел, как он заговаривал на лету птиц – и те камнем пали в реку! Но что с того? Птица птицей, а человек – тем более великий хан – это совсем другое.

– Нет. – Ханша помотала головой. – Тут ты не прав – черному колдуну все равно. Ты точно видел, как он заговаривал птиц?

– Ну да, своими глазами. Да не один я – еще плотники видели, да их старшой, Прохор. Ты б велела их расспросить – они бы сказали, что надо.

Плотники сказали, что надо, точнее – то, чему их научил Алексей, встретившись, как обычно, с Прохором. Да, да, все они хорошо видели, как колдовал – и неоднократно – худой узколицый турок по имени Хасан. Как ловил золотой пластинкой луну или солнце, как плевал, бормотал что-то… Колдун! Как есть колдун.

Старший тавуллярий довольно потирал руки – пока все складывалось удачно, но вот что будет дальше. Ну, схватят Креонта, сразу вряд ли казнят, посадят в яму или закуют в колодки, допросят – а вдруг тому удастся оправдаться и каким-то образом подтвердить свои полномочия? Надо бы сделать так, чтобы… Убить? Это нужно было делать раньше – теперь убийство уж точно вызовет подозрения. Значит, нужно обставить все так, будто бы Креонт – или как там его на самом деле зовут – бежал, убоявшись раскрытия своей колдовской сущности. И бежал – безо всякой надежды на возвращение.

Вечером Алексея с Карваджем снова пригласил в свой шатер великий хан. Сейид-Ахмет был задумчив и не очень весел, хотя, как всегда, улыбался, шутил. А потом спросил про Креонта – слыхал я, мол, про одного колдуна – это правда?

– Правда, государь, – встав, Алексей поклонился. – Истинная правда – его черное колдовство видел не только я. Султан Мурад – великий мистик и, говорят, тоже не чурается колдовства.

– Вот и я об этом наслышан! – поджал губы Сейид-Ахмет. – Мурад жаждет моей смерти, я это чувствую! О, этот шелудивый литовский пес Хаджи-Гирей давно стакнулся с ним. Ублюдки!

– Кстати, а где сейчас этот колдун? – быстро спросил Лешка.

– В юрте старого Калчиглы. Дожидается встречи со мной. Если б я был дурак – то его бы пригласил. Ничего, сейчас велю его схватить и допросить! А потом – жестокая казнь, чтоб другим неповадно было!

– О, великий хан, пожалуйста, не делай этого! – истово взмолился Алексей. – Разве ты ничего не слыхал о турецких черных колдунах?

– О магрибских слыхал, – признался хан. – О турецких вроде бы нет.

– О, они еще страшнее! Их нельзя просто так схватить – колдун тотчас же обратится в кошку, а затем – в коршуна, и уж тогда непременно отомстит обидчику. Нет, нужно просто изгнать его – и он никогда здесь больше не появится, зачах-нет – и черная душа его растает в кровавом зареве ада!

– Изгнать? – Сейид-Ахмет недоверчиво прищурился. – Так просто?

– Нет, вовсе не просто, великий государь! Нужно заманить его в определенное место, и зажечь там высушенную коноплю – этот дым страшен для колдуна! И дать ему уйти – обязательно на север…

– А если он туда не пойдет?

– А на всех остальных тропинках нужно разбросать дикий чеснок – колдуны его не терпят!

– Зажжем, – кивнул великий хан. – Разбросаем. Заодно посмотрим, какой он колдун!

– О, если он почует коноплю и чеснок – вы сразу увидите! И лошадь, не забудьте сначала подарить ему черную лошадь – уж таково поверье! Черная душа ускачет только на черной лошади!