Хотя после первого переливания крови от человека к человеку прошло более ста лет, были сконструированы специальные приборы для переливания крови, открыты группы крови, — операция переливания крови продолжала оставаться очень опасной и применялась крайне редко. О каждом случае переливания крови печатались специальные статьи в медицинских журналах.

Ученым тех лет мало было известно о воздействиях перелитой крови на человеческий организм.

В те годы кровь переливалась для того, чтобы возместить кровопотерю у больных и раненых.

Много лет доктор Богданов разрабатывал теорию обменных переливаний крови между людьми. В основу своей теории он положил опыты с простейшими одноклеточными организмами — парамециями, при слиянии которых образуется обновленный организм с повышенной жизнеспособностью. (А. А. Богданов подходил к медицине и естествознанию с идеалистических позиций. Теория «выравнивания крайностей» была ошибочной).

В обменном переливании крови ученый видел своего рода метод омолаживания, или, как он его называл, «метод выравнивания крайностей». Он предполагал, что обмен крови между старым и молодым человеком равносилен обмену жизненным опытом и в равной степени полезен обоим. Обменными переливаниями крови между молодыми и пожилыми людьми, между больными и здоровыми Богданов надеялся разрешить проблему борьбы с преждевременной старостью, со многими хроническими заболеваниями.

Любая теоретическая концепция либо принимается, либо отвергается только после экспериментальных исследований, В одном из опытов, поставленных на себе, доктор Богданов погиб.

Это был эксперимент по обменному переливанию крови между Александром Александровичем и студентом, больным тяжелой формой легочного туберкулеза. Врач хотел путем переливания собственной крови привить своему пациенту иммунитет против туберкулеза и если не вылечить окончательно, то хотя бы улучшить его состояние.

В день эксперимента Александр Александрович был спокоен, собран. Его распоряжения врачам и медицинским сестрам, участвующим в опыте, были отчетливы и кратки.

На один из операционных столов уложили больного студента. На другой лег Богданов.

Сестра ввела иглу в вену. Врач еще раз проверил группы крови Богданова и студента. Можно было начать переливание. Две сложные системы из стеклянных и резиновых трубочек соединяли локтевые вены Богданова и студента, лежащего на соседнем операционном столе. По одной из систем кровь должна была поступать от студента к Богданову, по другой—от Богданова к студенту.

Богданов глянул на фарфоровые пластинки, на которых врач поставил реакцию агглютинации, определяя группы крови, и распорядился:

— Приступайте к трансфузии.

«9 часов 10 минут, — записала медсестра в историю болезни. — Начато обменное переливание крови».

— Чувствую стеснение в груди и легкую боль в пояснице, — сообщил через несколько минут Богданов. — Продолжайте переливание.

Студент чувствовал себя нормально.

«9 часов 25 минут, — появилась запись в истории болезни Богданова. — Перелито 75 миллилитров крови. Отмечается стеснение в груди, боль в пояснице. Пульс 86 ударов в минуту — удовлетворительного наполнения и напряжения, ритмичный. Артериальное давление 160/75 миллиметров ртутного столба».

Прошло полчаса.

Студент чувствовал себя великолепно, а у Богданова появился озноб. Лицо его раскраснелось. Пульс подскочил до ста десяти ударов в минуту,

Сестра и врач встревожились. Врач выхватил из кармана халата кохеровский зажим, чтобы пережать трубку, по которой кровь поступала в вену.

— Не сметь! — остановил его Богданов. — Продолжайте переливание... Делайте подробные записи... Они пригодятся.

Через сорок минут Богданов потерял сознание.

«Перелито 650 миллилитров крови, — записала сестра в историю болезни. — Пульс нитевидный. Артериальное давление продолжает падать...»

Очнувшись, Богданов слабо улыбнулся. Лицо его заострилось. Оно стало одного цвета с простыней, покрывающей его тело. Губы сделались темно-фиолетовыми, словно их густо вымазали чернилами.

— Все идет нормально... Врач вправе распорядиться своей жизнью. — Богданов шевельнул губами, и люди, стоящие вокруг операционного стола, скорее не услышали, а догадались, что он прошептал именно эту фразу: — Продолжайте, друзья...

После переливания девятисот миллилитров крови доктор Богданов умер. Смерть его наступила от гемолиза — растворения эритроцитов, Студента на каталке отвезли в палату. Через несколько дней он был переведен в туберкулезную клинику. (По-видимому, гемолиз произошел вследствие переливания «рови, несовместимой по резус-фактору, о котором в то время еще не имели представления).

Была зима 1942 года.

Вокруг Ленинграда все теснее сжималось кольцо блокады. От центра города до передовой было всего лишь несколько трамвайных остановок. С тупой методичностью враг обстреливал Ленинград, намереваясь стереть его с лица земли,

На крупномасштабных картах Ленинграда, напечатанных в Германии, город был поделен на квадраты. Некоторые квадраты заштрихованы: здесь располагались объекты, подлежащие первоочередному уничтожению. Один из таких квадратов приходился на Смольнинский район города. В Смольнинском районе, на 2-й Советской улице, в старинном трехэтажном здании размещался Ленинградский институт переливания крови. Кварталы, примыкающие к институту, подвергались ежедневному ожесточенному обстрелу. Корпус института был поврежден. Прекратилась подача воды, электроэнергии. Многие помещения института были разрушены полностью, но институт продолжал работать. Врачи и медсестры перебрались в подвалы и там продолжали ежедневную заготовку крови для фронта.

Когда прекращался обстрел, со всех концов города, отстояв по пятнадцать-шестнадцать часов у заводских станков, отдежурив в госпиталях, к зданию шли люди. Это были ленинградские доноры.

Однажды снарядом, разорвавшимся у дверей института, было убито несколько женщин-доноров.

Через несколько дней у полуразрушенного здания остановилась худенькая девочка лет десяти — двенадцати. Была она в старых подшитых валенках, в шерстяном платке, стянутом на спине узлом.

— Тебе что, девочка? — спросила санитарка.

— Скажите, тетенька, где здесь кровь для раненых сдают?

— Иди, иди! — рассердилась санитарка и замахала на девочку рукой. — Не берут у детей кровь.

— А у меня возьмут! — твердо сказала девочка. — Отведите меня к самому главному врачу.

— Что за шум? — поинтересовался пожилой мужчина, останавливаясь у входа в институт.

— Да вот, товарищ профессор, девчонка просит, чтобы кровь у нее взяли. Донором хочет стать...

— Моя фамилия — Брудковская. — Девочка посмотрела на военного снизу вверх и громко шмыгнула носом. — Моя мама была донором. Ее убило фашистским снарядом, когда она шла сдавать кровь.

Пожилой военный снял с переносицы пенсне, медленно протер стекла носовым платком.

— Я хорошо знал твою маму, девочка. Донор с универсальной группой крови.

— Да, — сказала девочка, — у нее была первая группа. И у меня тоже первая. Возьмите у меня кровь. Вы не смотрите, что я такая маленькая. Я — сильная. Я в госпитале каждую ночь дежурю.

— Да, да, спасибо... — закивал военный врач.

— Катя, — подсказала девочка.

— Спасибо тебе, Катя Брудковская. Накормить донорским пайком, напоить сладким чаем, — приказал он санитарке и вошел в институт.

Ленинградские доноры блокадных лет сдавали кровь безвозмездно. На сэкономленные ими деньги была построена эскадрилья самолетов. Эскадрилья называлась «Ленинградский донор».

Если бы собрать всю кровь, сданную ленинградцами за годы войны, то для ее отправки понадобилось бы сто пятьдесят вагонов — пять эшелонов!

Кровь ленинградских доноров спасла жизнь десяткам тысяч раненых. ...А Катя Брудковская стала донором уже после окончания войны, когда ей исполнилось восемнадцать лет.