Беотия была теперь беззащитна, путь в нее открыт по­бедителю. Здесь все были точно поражены параличом, и да­же Фивы не думали о сопротивлении; действительно, откуда можно было ждать помощи, если бы Филипп подступил к городу и начал осаду? Не оставалось другого выхода, как принять те условия, которые предлагал царь, как ни были они тяжелы. Беотийекий союз был расторгнут, разрушенные Платея и Орхомен восстановлены, в Кадмею вступил маке­донский гарнизон, изгнанники вернулись, демократическая конституция была отменена, противники Филиппа казнены или изгнаны. Фивы были вычеркнуты из числа самостоя­тельных греческих держав.

В гораздо более благоприятном положении находились Афины. Правда, известие о поражении при Херонее и здесь вызвало панику, и здесь многие, считая все потерянным, бе­жали с семьями за границу. Но огромное большинство граж­дан, и в особенности вожди, не потеряли присутствия духа. После битвы при Херонее, разумеется, уже нельзя было ду­мать о продолжении войны на суше, ни даже об обороне Ат­тики, исключая укрепленные пункты. Но морское владыче­ство Афин еще не было поколеблено, и, опираясь на него, можно было, в случае надобности, решиться вынести осаду. Два года назад Филипп не сумел взять даже Византии и Перинфа, так как оказался не в состоянии отрезать им сообще­ние с морем; итак, можно ли было ожидать, что нападением со стороны суши удастся одолеть такую первоклассную кре­пость, как Афины? Ввиду этого город был приведен в обо­ронительное состояние, сельское население с его наиболее ценным имуществом перевезено для безопасности в город, все граждане до 60 лет призваны к оружию; мало того: по предложению Гиперида было решено даровать всем союзни­кам, которые будут сражаться за Афины, право гражданства, всем рабам свободу, призвать обратно изгнанников, вернуть права тем, кто по приговору суда был лишен политических прав. Руководство обороною предположено было вручить старому вождю наемников Харидему, непримиримому врагу Филиппа, который не мог простить царю, что он сверг с пре­стола его шурина Керсоблепта Фракийского.

Но когда минули первые минуты ужаса, афиняне начали приходить в сознание. Они были готовы, если бы это пона­добилось, продолжать войну до последней капли крови; но действительно ли Филипп был намерен довести дело до крайности? Было очень вероятно, что Афины устоят против атаки Филиппа: но открытую страну во всяком случае при­шлось бы оставить на произвол врага, а что это значило — афиняне хорошо знали по рассказам отцов и дедов. Сюда присоединился страх за участь двух тыс. афинян, взятых в плен при Херонее, — все людей из среднего сословия, от­части из высших кругов столицы. Вследствие этого партия мира снова взяла верх; осуществление мер, предложенных Гиперидом, было отсрочено, избрание Харидема в главно­командующие предотвращено с помощью Ареопага. Вместо Харидема руководителем обороны был назначен Фокион, который всегда высказывался за соглашение с Филиппом и поэтому не получил команды при Херонее. Демосфен чувст­вовал, что узда ускользает из его рук; чтобы не быть свиде­телем того, чему он не мог помешать, он взял военный ко­рабль и уплыл из Пирея, под предлогом необходимости со­брать деньги с союзников и обеспечить городу снабжение провиантом.

Филипп также готов был войти в соглашение с афиня­нами. Он не имел никакой охоты испытать под Афинами то же, что испытал перед Византией, а главное — он хорошо понимал, что продолжение войны неминуемо приведет Афины в объятия персидского царя. И вот сам победитель тотчас после сражения протянул побежденному руку для мира.

Среди взятых в плен при Херонее находился один вы­дающийся афинский политический деятель, Демад, сын Демея из Пеании. Происходя из низшего класса, он в молодо­сти не имел случая приобрести риторическое и философское образование; всеми своими успехами на политическом по­прище он был обязан своему незаурядному прирожденному дару красноречия и школе Народного собрания. В этой шко­ле он сделался реалистом; он знал своих сограждан насквозь и потому не заблуждался насчет того, что время крупной политики прошло для Афин. Как раз такой человек был те­перь нужен царю; по поручению последнего Демад отпра­вился в Афины, чтобы начать переговоры.

При том настроении, которое теперь, после избрания Фокиона, господствовало в городе, Афины охотно приняли предложения Филиппа; виднейшие члены партии мира, Фокион, Эсхин и сам Демад, были отправлены послами к царю. И действительно, вскоре состоялось соглашение. Афины со­хранили полную самостоятельность и всю свою территорию, включая внешние владения; только фракийский Херсонес они должны были уступить Македонии, взамен чего получа­ли обратно Ороп. Правда, морской союз должен был быть расторгнут и Афины должны были вступить в общий эллин­ский союз, который Филипп имел в виду организовать. Зато царь обещал не переходить со своим войском аттической границы и тотчас после принятия мира народом без выкупа отпустить на свободу херонейских пленников.

На такие выгодные условия никто в Афинах не смел на­деяться, и они действительно были беспрекословно утвер­ждены Народным собранием. После этого Филипп отослал военнопленных и приказал своему сыну Александру и двум своим славнейшим генералам, Антипатру и Алкимаху, пере­везти в Афины останки павших при Херонее. В благодар­ность за это афиняне воздвигли царю статую на рынке и да­ровали ему и Александру свое право гражданства, а обоим остальным послам — сверх того еще и проксению, которую царю и наследнику престола было бы неприлично предло­жить. Установление дружеских отношений между Афинами и Филиппом, к чему последний так давно стремился, каза­лось наконец достигнутым.

Теперь, разумеется, и второстепенные государства по­спешили заключить мир с победителем. В Халкиду, Амбракию и Акрокоринф вступили македонские гарнизоны; в про­чем же царь постарался избегнуть ненужной жестокости и даже разрешил фокейцам восстановить их города, разру­шенные после Священной войны. Только Спарта отказалась вступить в эллинский союз и обязаться военной помощью Филиппу. Поэтому царь вступил в Лаконию и опустошил всю долину Эврота до Гифея, которая со времени Эпаминонда ни разу не видела врага. Спартанцы были слишком слабы, чтобы решиться на открытое сражение для защиты своей страны; но они и теперь отвергали всякую мысль о подчинении. Царь оставил их в покое; он не хотел разру­шить славный издревле город и, вероятно, считал выгодным для себя, чтобы соседние со Спартою пелопоннесские госу­дарства и впредь видели свою единственную опору в Маке­донии. Зато он отнял у спартанцев все пограничные земли, которые они в прежние времена отвоевали у своих соседей. Аргос получил Кинурию и вообще все прибрежье своего за­лива да Заракса; Мессения получила Денфелиатиду на за­падном склоне Тайгета; Тегея и Мегалополь — Скиритиду и устья Эврота. Владения Спарты были ограничены собствен­но Лаконией, областью между Тайгетом и Парноном. Прав­да, она никогда не признала эти мероприятия Филиппа за­конными и при всяком удобном случае пыталась вооружен­ной силой вернуть себе утраченные округа; но если эти по­пытки иногда и увенчивались успехом, в общем погранич­ные линии, установленные Филиппом, оставались с тех пор без перемен.

Теперь царь мог приступить к политическому преобра­зованию Греции. По его приглашению в Коринфе собрался конгресс делегатов всех государств, расположенных к югу от Фермопил, и всех островов, входивших доныне в состав Аттического морского союза; в конгрессе не приняла уча­стия одна Спарта. Прежде всего был провозглашен всеоб­щий мир. Все греческие государства должны быть свободны и независимы и беспрепятственно пользоваться существую­щими конституциями. Насильственные перевороты внутри отдельных государств не должны быть более терпимы, част­ная собственность должна быть неприкосновенна. Для руко­водства общими делами и как высшая судебная инстанция для всех союзных тяжб было учреждено общеэллинское со­юзное собрание, в которое каждая из общин, участвовавших в союзе, присылала по одному представителю и которое за­седало в Коринфе. Между Македонией и Эллинской федера­цией был заключен оборонительный и наступательный союз, и высшее военное начальство на суше и на море вверено Фи­липпу. Далее, было определено, сколько войска и кораблей должна выставлять каждая община; других повинностей со­юз не наложил на своих членов, и в особенности им была категорически гарантирована свобода от всякой денежной дани. Всякий гражданин союзного города, который в качест­ве наемника на службе чужой державы обнажил бы оружие против союза или Филиппа, должен был, как изменник, под­вергнуться изгнанию и конфискации имущества. Было ясно, что этот пункт направлен против Персии, которая благодаря ему лишалась возможности вербовать наемников в Элладе. Ибо если формально между Филиппом и Персией еще суще­ствовал мир, то никто не сомневался в том, что македонский царь намерен повести объединенную Грецию на националь­ную войну против варваров.