Между тем Византия оказывала царю энергичное со­противление. Прибывший вскоре под начальством Хареса афинский флот в 40 триер дал возможность осажденным вздохнуть свободнее; от Хиоса, Родоса и Коса также пришла помощь, а Афины прислали еще и вторую эскадру под на­чальством Фокиона и Кефисофона. Благодаря этой поддерж­ке византийцы успешно отражали все атаки неприятеля; ру­ководивший осадными работами инженер Филиппа, фессалиец Полиид, тщетно напрягал все свое искусство; царю не оставалось ничего другого, как снять осаду и увести свое войско внутрь Фракии. Лишь с трудом ему удалось провести свой флот через проливы мимо гораздо более многочислен­ного неприятельского флота (осень 340 г.).

Неудача, которую Филипп потерпел под Византией, грозила уничтожить плоды всех успехов, достигнутых им во Фракии в течение трех последних лет. Поэтому он еще всю зиму провел в завоеванной стране, а весною (339 г.) пред­принял поход через Гемос против племен, обитавших на правом берегу нижнего Дуная, которые в последнее время возобновили свои разбойничьи набеги во Фракию. Скифы, сидевшие у устьев Дуная, были разбиты наголову; их царь Атеас пал, и македонянам досталось в добычу большое чис­ло скота и рабов. Обратный путь Филипп избрал через стра­ну трибаллов, в нынешней Болгарии. И здесь ему пришлось вынести ожесточенную борьбу, причем он сам был ранен в бедро; но войско проложило себе путь в Македонию. Честь оружия была восстановлена: Фракия была ограждена от на­бегов и северным варварам доказано, что македоняне в от­крытом поле непобедимы. До смерти Филиппа мир в бал­канских странах уже более не был нарушен.

Между тем как царь был занят на севере, Демосфен имел достаточно времени не спеша приготовиться к войне. Блестящие военные успехи, достигнутые на Эвбее и у Гел­леспонта, доставили ему в Афинах безграничную популяр­ность, и это дало ему возможность устранить множество во­пиющих беспорядков в области администрации, не раз пара­лизовавших активную силу государства. Прежде всего он заставил избрать себя „комиссаром для флота" (έπισάτης του ναυτιχου) и в силу этого полномочия преобразовал триерар­хию, причем бремя, падавшее на средний класс, было облег­чено, а повинности, приходившиеся на долю богатых, значи­тельно увеличены. Теперь он мог, наконец, сделать послед­ний шаг к осуществлению своего финансово-политического идеала — отменить раздачу праздничных денег на время войны; суммы, предназначавшиеся до сих пор для пополне­ния кассы теорикон, были направлены в военную казну, чем устранена была язва, так долго истощавшая афинские фи­нансы. Отменены были и все другие не безусловно необхо­димые траты, и особенно приостановлена до заключения мира постройка общественных зданий.

Однако результаты военных действий были далеко не блестящи. Дело шло так же, как в предыдущую кампанию; благодаря своему превосходству на море Афины с успехом блокировали неприятельские побережья, но для энергичного наступления против Македонии им совершенно не хватало сил. Дело в том, что второстепенные государства, с которы­ми Афины вступили в союз в течение последних лет, — Эв­бея, Мегара, Коринф и Ахея, — в военном отношении имели ничтожное значение. Афины и теперь не были в состоянии выставить сухопутное войско, которое могло бы помериться с войском Филиппа в открытом поле.

Все зависело от поведения Беотии. Пока это государст­во оставалось нейтральным, Аттика была вполне обеспечена против нападений Филиппа; стань оно на сторону Афин, по­следние были бы равносильны царю и на суше, а вступи оно в союз с Филиппом, Аттика до самых стен столицы была бы открыта для неприятельского нашествия. Между тем, как мы знаем, Афины уже более четверти века находились в крайне натянутых отношениях с Фивами; если между обоими со­седними государствами дело и не дошло до открытой войны, то афинская политика при всяком удобном случае противо­действовала интересам Беотии, и если планы Эпаминонда в конце концов потерпели крушение, то вина в этом падала в значительной степени на Афины. С другой стороны, Филипп оказал Фивам очень важные услуги. Он смирил фокейцев, которые в течение десяти лет победоносно сопротивлялись всем силам Фив, ему Фивы были обязаны восстановлением своего господства в Орхомене и Коронее, которых они соб­ственными силами не были в состоянии вернуть к покорно­сти. Притом, царь располагал в беотийской столице очень влиятельными личными связями еще с того времени, когда он юношей в качестве заложника несколько лет прожил в Фивах. Правда, в последнее время добрые отношения между Фивами и Филиппом начали портиться. Фивы не могли простить царю, что он удержал в своих руках ключ к Фермопи­лам, крепкую Никею, которою до Священной войны владели Фивы, а главное, они все более чувствовали, что усиление Филиппа низвело Беотию на уровень второстепенной держа­вы. Сюда присоединялось еще то обстоятельство, что Де­мосфен, руководивший в данную минуту афинской полити­кой, был фиванским проксеном и уже много лет добивался установления дружественных отношений между обеими со­седними демократиями. Это семя начало теперь всходить.

Ввиду этого Филипп и его сторонники в Фивах постара­лись создать такое положение дел, которое сделало бы неиз­бежным разрыв между Беотией и Афинами. Лишь только Афины объявили войну Филиппу, он приступил к делу. Удобный повод был найден без труда: во время Священной войны Афины возобновили в Дельфах старый жертвенный дар, посвященный богу после битвы при Платее, с такой надписью: „Из добычи, взятой у мидийцев и фиванцев, когда они пошли войною против эллинов". А по ортодоксальным представлениям воздвигнуть такой памятник, пока святили­ще находилось во власти грабителей-фокейцев, значило со­вершить кощунство. Поэтому решено было на ближайшем собрании амфиктионов, осенью 340 г., потребовать наложе­ния на Афины штрафа в 50 талантов; роль обвинителя взяли на себя локрийцы из Амфиссы, которые благодаря Филиппу и фиванцам освободились от владычества фокейцев и по­этому всецело находились под беотийским и македонским влиянием. Если бы — чего с уверенностью можно было ожидать — Афины не подчинились приговору и отказались уплатить штраф, против них должна была быть объявлена священная война, в которой Фивам, как наиболее постра­давшей стороне, неизбежно пришлось бы принять участие.

Но, к счастью, представителем Афин в Дельфах был на этот раз подходящий человек. В числе послов, отправленных Афинами на священное собрание, находился Эсхин, и ему, при его близком знакомстве с амфиктионовым правом и дельфийской историей, без труда удалось ранить противника его собственной стрелой. Ибо сами локрийцы совершили тяжкое религиозное преступление, вспахав округ Крисы, который, согласно состоявшемуся полтораста лет назад по­становлению амфиктионов, вечно должен был оставаться невозделанным в память кары, постигшей тогда этот город за совершенное им ограбление храма. Блестящей речью Эс­хин увлек собрание, и тотчас решено было подвергнуть Амфиссу экзекуции. Когда же локрийцы встретили силу силою и даже оскорбили священных амфиктионов, в Фермопилах было созвано экстраординарное собрание для решения во­проса о наказании святотатцев.

Эсхин мог гордиться своим успехом; он отвратил от Афин опасность священной войны. И какая перспектива от­крывалась перед Афинами, если бы они воспользовались новым положением вещей и отважились принять участие в походе против Амфиссы! Афины могли смыть пятно, ле­жавшее на них еще со времени Священной войны, и даже война с Филиппом легко могла бы быть прекращена на поч­ве общего уважения к дельфийскому святилищу и при по­средничестве фессалийцев. Тогда афиняне и македоняне могли бы совместно обратить свое оружие против оплота персидского царя в Элладе — против Фив, которые Филипп должен был видеть у своих ног, прежде чем приступить к осуществлению своих национальных планов.

Одну минуту казалось, что дело примет именно такой оборот. Афиняне одобрили образ действий Эсхина и в мину­ту первого энтузиазма были готовы извлечь меч на защиту дельфийского бога. Демосфен, конечно, воспротивился это­му всею силою своего влияния, и при отвращении афинян к походам ему легко удалось убедить народ, что наилучшая политика в амфисском деле — политика нейтралитета. Вви­ду этого Афины не приняли участия в упомянутом выше экстраординарном собрании амфиктионов; то же сделали Фивы, находившиеся в тесной дружбе с Амфиссою; таким образом был сделан первый шаг к сближению между обеими великими демократиями.