Эвбул принадлежал к хорошей фамилии и был далек от демагогии в низменном смысле этого слова; но при тогдаш­них условиях государственный деятель, достигший власти в Афинах, мог удержать ее за собою только в том случае, если опирался на городскую чернь, располагавшую большинст­вом голосов в Народном собрании. Уже Перикл был прину­жден создать себе такую опору путем предоставления толпе материальных выгод, и почти все афинские государственные люди, действовавшие после него, следовали его примеру. Естественно, что Эвбул не уклонился от установившейся практики, а блестящие результаты его финансового управле­ния давали ему возможность ассигновать пособия народу чаще и в большем размере, чем когда-либо до него. Но при этом он не оставлял в пренебрежении и прочие нужды госу­дарства. Он выплатил неуплаченные военные издержки, по­полнил арсеналы, преобразовал конницу, значительно уве­личил флот, построил в гавани множество новых портовых зданий, начал постройку большого арсенала в Пирее и цело­го ряда других общественных зданий. И все это он сумел сделать, не отягощая граждан прямыми налогами.

Эти блестящие успехи были, разумеется, в значительной степени обусловлены теми реформами, которые Эвбул про­извел в финансовом ведомстве; но главной причиной было то, что Эвбулу удалось в течение нескольких лет удерживать Афины от крупных войн. При многообразных интересах Афин, которые неизбежно затрагивались всяким политиче­ским осложнением, какое возникало в бассейне Эгейского моря и далеко за его пределами, это была очень трудная за­дача, — тем более что близорукая оппозиция неустанно вос­ставала против этой политики, называя ее трусливой и не­достойной Афин. Между тем эти упреки были совершенно несправедливы, ибо повсюду, где жизненным интересам Афин грозила действительная опасность, Эвбул, не колеб­лясь, пускал в ход все силы государства, как например, когда Филипп после победы над Ономархом подступил к Фермо­пилам, и позднее в Олинфийской войне. Он старался пре­дотвращать только бесполезное дробление сил. Так, он не поддался соблазну вмешаться в пелопоннесские распри, ко­гда там снова вспыхнула война между Спартою и союзника­ми Фив (выше, с.342). Ту же сдержанность сумел он сохра­нить и по отношению к азиатским делам, как ни была со­блазнительна представлявшаяся там, по-видимому, возмож­ность вернуть Афинам по крайней мере часть могущества, утраченного в союзнической войне.

Демократии в отложившихся союзных городах скоро пришлось поплатиться за разрыв с Афинами. Морская война и здесь потребовала очень тяжелых финансовых жертв и по­влекла за собою невыносимое отягощение богатых людей. Доведенные до отчаяния, зажиточные классы на Родосе, Ко­се и Хиосе восстали, и с помощью Мавсола им удалось свергнуть демократию и захватить власть в свои руки. Для охраны нового строя в городах были размещены карийские гарнизоны, так что Мавсол сделался фактически властели­ном предлежавших его государству островов. Афины про­глотили эту обиду, удовольствовавшись слабым протестом, так как в эту минуту были совершенно не в силах предпри­нять войну против могущественного повелителя Карии. Ко­гда вскоре затем Мавсол умер, оставив престол своей жене Артемисии, на Родосе вспыхнуло восстание; остров на ко­роткое время вернул себе свободу, и родосцы отважились даже напасть на саму столицу Галикарнас. Но смелое пред­приятие потерпело неудачу, и Артемисия вернула себе власть над Родосом. После этого изгнанные демократы обра­тились за помощью в Афины; здесь в Народном собрании многие настаивали на необходимости заступиться за них, но влияние Эвбула оказалось достаточно сильным, чтобы и на этот раз удержать Афины от вмешательства в карийские де­ла.

С Персией, правда, невозможно было установить доб­рых отношений, но, к счастью, царь был всецело поглощен своими собственными делами, и афинская политика с успе­хом старалась воздвигать перед ним всевозможные препят­ствия, насколько это было возможно без открытых враждеб­ных действий. Афинянин Диофант, предводитель наемни­ков, принял начальство над египетским войском, и ему глав­ным образом персы были обязаны тем, что поход, предпри­нятый около этого времени Артаксерксом III Охом в Ниль­скую долину, окончился неудачей. Когда затем Оронт, сат­рап ионийско-эолийской береговой провинции, вторично восстал против царя, Афины вступили в тесные отношения с ним (349/348 г.). При этом случае им удалось вернуть себе Митилену, которая, как мы знаем, после союзнической вой­ны отложилась от Афин (выше, с.214). Вследствие этого де­мократия была здесь низвергнута и на место ее установлено олигархическое правление, которое затем в свою очередь сменила власть тирана Каммеса. Теперь тиран был изгнан, и город снова вступил в Афинский морской союз; значитель­ная часть мелких общин на Лесбосе последовала этому при­меру.

Более серьезные трудности представляло улаживание спора с Филиппом; оно и послужило тем подводным камнем, о который, наконец, разбилась политика Эвбула. Правда, владыка Македонии обнаруживал большую готовность при­мириться с Афинами, но условием мира он ставил отказ ют Амфиполя, о чем Афинское народное собрание не хотело и слышать. Ввиду этого приходилось продолжать войну. Од­нако для наступательных действий против Македонии, кото­рых требовали ораторы оппозиции, Афины не имели средств, а блокада македонского побережья, как ни была она стеснительна для Филиппа, разумеется, не могла привести к положительным результатам. Правда, общая опасность, гро­зившая со стороны Филиппа, сблизила теперь Афины с Керсоблептом Фракийским; старые противники заключили дружбу и союз, и фракийский Херсонес, самое уязвимое ме­сто Афинского государства, был, казалось, обеспечен против неприятельских нападений. Естественным последствием сближения между Афинами и Керсоблептом было то, что противник последнего, Амадок, примкнул к Македонии; его примеру тотчас последовали Византия и Перинф, враждо­вавшие с Керсоблептом из-за пограничных дел. И вот, после своей победы над Ономархом Филипп вторгся во Фракию, чтобы защитить своих новых союзников, и Керсоблепт ока­зался не в силах отразить это нападение. Филипп беспрепят­ственно проник до Пропонтиды и приступил к осаде Гиерон-Тейхоса, главной крепости фракийского царя. Тщетно Кер­соблепт ждал помощи из Афин; ему не оставалось ничего другого, как покориться Филиппу и послать своего сына за­ложником в Македонию. Харидем принужден был оставить Фракию и вступил на службу Афин, которые уже раньше даровали ему у себя право гражданства. Только тяжкая бо­лезнь, постигшая Филиппа, спасла Херсонес от македонско­го нашествия.

Таким образом, Филипп повелевал теперь от Геллеспон­та до Фермопил; по размерам территории, народонаселению, военным и финансовым ресурсам его держава далеко превосходила все другие греческие государства[8]. Вся Эллада — одни с надеждою, другие с тяжким опасением — взирала на новую державу, достигшую такого могущества в течение немногих лет. Разумеется, нигде эти опасения не были так сильны, как в соседней с Македонией Халкидике. Много лет назад она вступила в союз с Филиппом, чтобы вытеснить афинян с македонского побережья; эта цель была достигну­та, и халкидцы сполна получили свою долю в плодах побе­ды; но еще в гораздо большей мере возросло могущество Филиппа. Если во время заключения союза оба союзника были приблизительно равносильны, то теперь это равенство исчезло, и Халкидика была нулем в сравнении с Македон­ской державой. Поэтому халкидцы начали искать опоры против Филиппа в Афинах. Уже непосредственно после фессалийских побед Филиппа между обоими государствами был заключен мир на условии сохранения каждою из договари­вающихся сторон ее наличных владений; Афины отказались от Потидеи, а Олинф взамен признал права Афин на Амфиполь. Это было явным нарушением союзного договора меж­ду Филиппом и халкидцами, в силу которого обе стороны могли заключить мир с Афинами не иначе как совместно. Филипп сначала оставил нарушение договора безнаказан­ным; он хорошо понимал, что, открой он враждебные дейст­вия против Олинфа, Халкидский союз целиком бросится в объятия Афин. Притом, в халкидских городах и даже в са­мом Олинфе существовала сильная партия, справедливо по­лагавшая, что истинные интересы Олинфа требуют заключе­ния самого тесного союза с Филиппом, хотя бы для этого Олинфу пришлось отказаться от своей самостоятельности. Ввиду этого Филипп ограничился пока военной демонстра­цией на халкидской границе; его расчет оказался верным: его приверженцы в Олинфе получили перевес, и Аполлонид, глава противной партии, был изгнан. Теперь Филипп решил,