Фортификационное искусство, разумеется, старалось не отставать от успехов осадного искусства. Очень много сде­лал в этой области особенно Дионисий. Искусно воспользо­вавшись выгодами местоположения Сиракуз, он обратил свою столицу в неприступную крепость; замок Эвриал на вершине Эпипол, служивший ключом ко всей системе укре­плений, был защищен против нападений высеченными в ска­ле рвами, а подземные ходы, также высеченные в камне, да­вали возможность гарнизону производить внезапные вылаз­ки. Совершенно таким же образом Дионисий укрепил свою пограничную с карфагенскими владениями крепость Селину, только здесь, ввиду рыхлости почвы, пришлось укрепить рвы каменной кладкой. Аттика была защищена цепью по­граничных крепостей, тянувшейся от Элевсина через Панактон и Филу до Рамна; кроме того, важный Лаврийский гор­нозаводской округ был огражден против нашествий рядом укреплений. Несравненно грандиознее была система укреп­лений, созданная Хабрием вдоль восточной границы Египта; об эти твердыни дважды разбился натиск персов.

Изобретение орудий повлияло также на характер мор­ской войны. Боевые корабли V века, триеры, были настолько малы, что на их палубе невозможно было устанавливать не только башни, на которые поднимались бы орудия, но и са­ми машины. Поэтому теперь начали строить суда больших размеров, т.н. тетреры и пентеры, — впервые в Сиракузах при Дионисии во время приготовлений к освободительной войне против карфагенян. Правда, при этом пришлось отка­заться от одного из преимуществ трехъярусных судов — от большей подвижности, но зато, ввиду более прочной конст­рукции новых судов, удары неприятельских орудий были теперь менее опасны. Сообразно с этим изменился и харак­тер морских сражений; если в эпоху Пелопоннесской войны участь битвы зависела от опытности кормчих в лавировании, то теперь не менее важную роль стало играть действие ору­дий. Однако первые пробы с судами нового типа оказались неудачными; при Катане маневрировавшие по старому спо­собу карфагеняне разбили флот Дионисия. Государства гре­ческой метрополии на первых порах отклонили и эти новше­ства. Афины лишь во времена Александра начали строить тетреры и пентеры; зато с этих пор искусство кораблестрое­ния и здесь начало быстро развиваться, и на флотах эпохи диадохов триеры все более уступают место судам четырех- и пятиярусным.

Все это давало стратегии возможность разрешать такие задачи, которые раньше были ей совершенно не под силу. Укрепления в значительной степени утратили свое прежнее значение, с тех пор как сделалось возможным посредством осадных машин в течение нескольких месяцев принудить к сдаче даже сильно укрепленный город, тогда как раньше для этого требовалась часто многолетняя блокада, а укрепления, свободно сообщавшиеся с морем, и совсем не могли быть взяты. Благодаря этому военные операции сделались более энергичными. Теперь перестали остерегаться предпринимать походы в неблагоприятное время года. Уже спартанский царь Клеомброт вторгся в Беотию среди зимы, правда — ввиду исключительных обстоятельств; точно так же Эпами­нонд несколько лет спустя вторгся в Лаконию зимою, а Фи­липп при своих походах вообще обращал мало внимания на время года. В значительной степени этим усовершенствова­ниям в области тактики и стратегии Филипп был обязан по­корением Греции, Александр — завоеванием Азии.

Новое военное искусство предъявляло к полководцам очень высокие требования. Поэтому со времени Пелопон­несской войны начал образовываться класс профессиональ­ных военачальников — прежде всего в наемных армиях. Афины и в этой области выказали себя духовной столицей Греции; знаменитейшие вожди наемников в первой полови­не IV века — Ксенофонт, Ификрат, Хабрий, Тимофей, Дио­фант, Фокион — были афиняне; из неафинян можно назвать разве только Харидема из Орея, которому позднее были да­рованы в Афинах права гражданства, и братьев Ментора и Мемнона из Родоса. Военные успехи Афин со времени Ко­ринфской войны объясняются в немалой мере тем, что госу­дарство всегда имело в своем распоряжении таких перво­классных полководцев, и надо поставить в великую честь афинским кондотьерам, что они всегда были готовы служить отечеству с величайшим самоотвержением, хотя совершенно не могли рассчитывать на материальное вознаграждение и, напротив, могли ждать суда и смерти, если вследствие не­достатка в денежных средствах их труды не увенчивались успехом. Поэтому было вполне справедливо, что афинский народ по крайней мере не скупился на почести для своих полководцев — воздвигал им статуи, освобождал их от ли­тургий, даровал им право участвовать в обедах, которые на счет государства устраивались в здании Совета. Но, с другой стороны, не следует забывать, что почти все эти люди приоб­рели свои первые военные лавры именно на воинской службе. Если потом дома нечего было делать, то они в качестве вож­дей наемных войск вступали на службу к иноземным госуда­рям, с которыми Афины как раз в ту минуту находились в хо­роших отношениях, — к персидскому царю или его сатрапам, к египетским или фракийским царям. Здесь их осыпали по­честями и золотом. Уже Ксенофонт, если бы захотел, мог сде­латься зятем фракийского царя Севта И; Ификрат действи­тельно женился на дочери Котия I, то же сделал позднее Харидем, который благодаря этому после смерти Котия I сде­лался фактически владыкою царства одрисов. Харес достиг княжеской власти в Сигее на Геллеспонте.

Исключением является лишь Ксенофонт, старейший из этих кондотьеров. Силою вещей, почти против своей воли, и во всяком случае против своего ожидания, он был поставлен во главе наемной армии; в качестве ее вождя он достиг более блестящих успехов, чем какой-либо полководец до него в таком же положении; но он пренебрег этой карьерою, кото­рой был обязан своей эллинской славой. Ему не было суж­дено послужить своими трудами отчизне. Уже своим поли­тическим поведением во время олигархической реакции он навлек на себя подозрения афинских демократов. Затем он с остатком своих наемников вступил на спартанскую службу; правда, в это время Афины еще находились в союзе со Спар­тою; но он остался верен избранному знамени и после того, как Афины отложились от Спарты и примкнули к персид­скому царю, потому что по своим убеждениям он мог видеть в этой политике Афин лишь измену интересам Эллады. Вследствие этого он был изгнан из отечества; а в Спарте чу­жеземцу нечего было делать. Поэтому он свои лучшие годы провел в Скиллунте близ Олимпии, в поместье, которое по­дарил ему его друг царь Агесилай, пока крушение Спартан­ской державы после битвы при Левктрах не заставило его удалиться оттуда. Правда, теперь, когда Афины снова всту­пили в дружественные отношения к Спарте, он получил воз­можность вернуться на родину; но вследствие долгого из­гнания он стал чужим в Афинах, притом он был уже слиш­ком стар, чтобы снова выступить на военное поприще, кото­рое он оставил более четверти века назад. Недостаток прак­тической деятельности он постарался возместить литератур­ным трудом, и в этой области также достиг замечательных успехов. Если современники усердно читали его книги ради их содержания, то позднейшие поколения видели в них не­подражаемые образцы классического стиля; поэтому Ксенофонт принадлежит к числу немногих писателей древности, чьи сочинения дошли до нас в полном виде.

Уже софисты теоретически разрабатывали военное ис­кусство; но лишь Ксенофонт дал своим соотечественникам первое руководство военной науки, в форме исторического романа, содержащего жизнеописание старшего Кира. „Ана­басис" Ксенофонта также представляет собою не столько историческое повествование, сколько военно-научный трак­тат. Недолго спустя, около 350 г., тактик Эней, других сочи­нений которого мы не знаем, написал систематическое сочи­нение о военном искусстве; оно читалось долгое время, и еще Кинеас, министр царя Пирра, составил извлечение из него, да и до нас дошла еще часть этого трактата.

Развитие военного искусства, разумеется, не могло не повлиять коренным образом на политику. Еще Перикл мог быть одновременно и государственным деятелем, и полко­водцем; но уже при его ближайших преемниках эти функции сделались несовместимыми. Это понял уже Клеон; он стре­мился исключительно к руководству внутренней и внешней политикой, и только стечение обстоятельств, совершенно против его воли, заставляло его выступать в роли полковод­ца. Поколением позднее развитие военного искусства дос­тигло такого высокого уровня, что человек, не обладавший специальными знаниями в этой области, не мог уже и думать о том, чтобы стать во главе войска. Агиррий был в Афинах, вероятно, последним неспециалистом военного дела, кото­рый пытался руководить военной кампанией в качестве глав­нокомандующего; Каллистрат, хотя еще и носил звание стратега, занимался только административными делами, свя­занными с этой должностью, и только один раз, вместе с Ификратом и по его желанию, принял участие в походе. Из афинских государственных деятелей позднейшего времени большинство, как Эвбул, Демосфен, Ликург, Гиперид, даже не добивались звания стратега. Правда, профессиональный полководец и теперь еще мог играть политическую роль, в особенности если за ним числились крупные военные успе­хи; но обыкновенно опыт показывал ему, что гораздо легче иметь дело с наемниками, чем с Советом и Народным собра­нием. Даже таким людям, как Ификрат и Тимофей, никогда не удавалось занять или по крайней мере удерживать за со­бою первое место в государстве. Таким образом, карьеры военачальника и политика разделились; оба они зависели друг от друга, но, как обыкновенно бывает, ни один не мог угодить другому, и благодаря этому между ораторской ка­федрой и главным штабом возникла оппозиция, имевшая часто гибельные последствия для греческих республик этого времени. Эпаминонду в Фивах приходилось не меньше стра­дать от этой оппозиции, чем Ификрату и Тимофею в Афи­нах.