Больших улучшений можно было достигнуть в области прямых налогов. Их взыскание производилось в V веке от­части еще довольно грубым способом; затем, когда со вре­мени Пелопоннесской войны в Афинах и, без сомнения, также в других государствах пришлось облагать граждан такими податями через короткие промежутки, то надо было позаботиться о более справедливой раскладке их. И вот, при возобновлении войны со Спартою, в архонтство Навсиника (378/377 г.), в Афинах была произведена оценка всей недви­жимой и движимой собственности всех граждан и союзни­ков, результаты которой в течение человеческого поколения и, вероятно, еще дольше служили основою прямого обложе­ния. Податная норма была по нашим понятиям очень высо­ка: имущественный налог в 1—2 % считался умеренным, хотя налог в 8 %, по мнению Демосфена, афиняне едва ли снесли бы. Однако Дионисий Сиракузский в трудную годи­ну карфагенских войн взимал, по преданию, даже 20 % с имущества. Но при этом не следует забывать, что имущество в то время приносило в среднем втрое больший доход, чем теперь, и что подать с имущества была чрезвычайным нало­гом, к которому прибегали почти исключительно в военное время. Несмотря на это, в течение 10 лет, проведенных Де­мосфеном под опекой, т.е. приблизительно с 376/375 по 367/366 гг., было взыскано с имущества в целом 10%, т.е. ежегодно в среднем 1 % или около 8—10% с фондирован­ного дохода. С оседлых иностранцев Афины во 2-й половине IV века, правда, взимали прямой имущественный налог, но лишь в скромных размерах 10 талантов, которые предназна­чались на покрытие расходов по постройке арсенала в Пирее.

Систему „литургий", т.е. личных повинностей на удов­летворение государственных нужд, уже в эпоху Пелопон­несской войны невозможно было применять в полном объе­ме. Правительство было вынуждено раскладывать расходы по триерархии каждый раз на двух граждан (выше, т.1, с.363—354), из которых, разумеется, только один мог ко­мандовать кораблем; затем, разрешено было вообще отда­вать всю повинность в подряд предпринимателям, причем тот, на кого падала повинность, избавлялся от всех хлопот по снаряжению корабля, но оставался ответственным за все неисправности. Но и теперь триерархия была тяжелым бре­менем; поэтому в Афинах, при начале союзнической войны 357/356 г., была произведена реформа, благодаря которой эта повинность для большинства подлежавших ей граждан совершенно потеряла свой прежний характер и превратилась в прямой налог. Именно, 1200 наиболее состоятельных гра­ждан были разделены на известное число товариществ, т.н. „симморий", из которых каждое в случае войны должно бы­ло снаряжать один или несколько кораблей. Благодаря этому названная повинность распределялась гораздо равномернее, чем раньше; но и эта реформа не устранила той несправед­ливости, которая являлась коренным недостатком системы „литургий", — именно, что все, на кого падала эта повин­ность, должны были платить одну и ту же сумму, несмотря на различие их имущественного положения. Напротив, те­перь это зло еще усилилось, так как реформа, чтобы умень­шить по возможности бремя, падавшее на отдельных граж­дан, значительно расширила круг лиц, подлежавших литур­гии. А богачи, стоявшие во главе симморий и руководившие всеми делами, сплошь и рядом старались свалить бремя на плечи своих менее состоятельных товарищей. Это зло было устранено во время последней войны против Филиппа зако­ном Демосфена, установившим известную градацию обло­жения в пределах симморий соответственно состоятельности отдельных членов, так что теперь иной богатый человек дол­жен был нести расходы по снаряжению двух или даже более кораблей, тогда как раньше на него падала лишь часть рас­ходов по снаряжению одного корабля; сообразно с этим бы­ла уменьшена доля, падавшая на беднейших членов симмо­рий. Эта реформа была вполне справедлива и разумна; мож­но было только спросить, почему государство, раз оно по­шло уже так далеко, не взяло и всего дела в свои руки, т.е. не надумало покрывать эти издержки доходами с прямой воен­ной подати; ибо, не говоря уже о тяжелом личном бремени, которое еще и теперь несли представители симморий, — яв­ной нелепостью было то, что командирами военных судов являлись люди, в большинстве случаев не имевшие ни ма­лейшего представления о морском деле.

Остальные прямые повинности, которые государство налагало на своих граждан, по величине обусловливаемых ими расходов далеко уступали триерархии. Притом, здесь путем внешнего блеска можно было приобрести такую по­пулярность, какой не доставляло самое тщательное снаря­жение военного корабля; и всегда находились люди, которые готовы были жертвовать на это часть своего имущества. Тем не менее и для этих повинностей, по крайней мере в Афинах, со времени Пелопоннесской войны стало не хватать пригод­ных кандидатов. Пришлось ограничить число хоров, высту­павших на общественных представлениях, и в некоторых случаях делить бремя издержек между двумя лицами. Нако­нец, вскоре после Александра хорегия в старой форме была совсем отменена, и государство взяло обзаведение и обуче­ние хоров на себя.

Но как бы государство ни напрягало податные силы на­селения, как бы ни заботилось оно о финансовых реформах, — в те дни, когда нужда в деньгах достигала чрезвычайных размеров, все это оказывалось недостаточным. А накоплять значительные наличные суммы не удавалось в это время благодаря беспрестанным войнам ни одному греческому го­сударству; единственной державой, располагавшей государ­ственным фондом, была Персия. И вот, по необходимости начали расходовать на нужды государства храмовые сокро­вища. По преданию, уже Гекатей Милетский во время ио­нийского восстания советовал прибегнуть к этому средству; но предложение представителя просвещения было отвергну­то его благочестивыми согражданами, и богатые сокровища Бранхид после подавления мятежа достались в добычу пер­сам. Показать нации пример секуляризации храмовых имуществ суждено было тому городу, который любил называть себя самым благочестивым в Элладе, — Афинам. Во время Архидамовой войны храмовые сокровища Аттики были поч­ти без остатка истрачены на военные нужды, притом не только казна Афины Полиас, которая составилась главным образом из остатков союзнической дани и по существу была не чем иным, как поставленным под охрану богини-покровительницы города государственным фондом, но и со­кровища остальных богов страны. Это было сделано в форме подлежащих росту займов, и по заключении мира государст­во честно старалось исполнить принятые им на себя обяза­тельства. Но возобновление войны в 415 г. принудило его снова прибегнуть к займам из храмовых касс; когда они бы­ли исчерпаны, — расплавили все золотые и серебряные жертвенные дары, какие оказались налицо. Только золотого одеяния Афины-девственницы не тронули и теперь, несмот­ря на крайнюю нужду в деньгах. После крушения державы, конечно, уже нельзя было думать об уплате этих долгов; за­емные записи, высеченные на камне, остались на Акрополе, и обломки их еще нам свидетельствуют о финансовом бан­кротстве Афин.

Примеру Афин вскоре последовали и другие государст­ва. В Сиракузах Дионисий покрывал расходы по своим вой­нам с карфагенянами в значительной доле конфискацией храмовых сокровищ; в Сикионе Эвфрон секуляризовал хра­мовое имущество (368 г.); даже благочестивые аркадцы ог­рабили храмовую казну в Олимпии, чтобы уплатить жалова­нье своему войску (364 г.). Поэтому, когда фокейцы во вре­мя своей войны с амфиктионами брали взаймы деньги у Дельфийского храма, то это уже отнюдь не было неслыхан­ным поступком; правда, огромные размеры забранных ими сумм и чрезвычайная святость ограбленного храма придава­ли секуляризации в этом случае особенно неблаговидный характер.

Храмовых сокровищ в большинстве случаев хватало, разумеется, ненадолго, и вскоре приходилось отыскивать новые источники дохода. Очень часто правительство обра­щалось к гражданам и оседлым чужеземцам с просьбою о добровольных пожертвованиях на нужды государства, и та­кие воззвания всегда увенчивались успехом; но суммы, ко­торые можно было собрать этим путем, всегда были, конеч­но, сравнительно невелики. Итак, оставался один выход — займы; но каким кредитом могли пользоваться самостоя­тельные мелкие государства, всегда стоявшие на границе банкротства и не представлявшие кредитору никаких закон­ных гарантий, которые давали бы ему возможность прину­дить их к уплате долга? Поэтому, особенно в эпохи кризи­сов, часто не было никакой возможности достать денег взаймы, или же приходилось платить непомерно высокий процент, разве только какой-нибудь богатый гражданин или метек соглашался ссудить деньги государству на сносных условиях, побуждаемый к тому либо патриотизмом, либо желанием заслужить благодарность народа. Если такого доброхотного заимодавца не оказывалось, то прибегали к принудительным займам или к выпуску кредитных денег с принудительным курсом; напротив, на опасный путь ухуд­шения монеты греческие государства вступали лишь в очень редких случаях. Наконец, когда не помогали никакие меры, последним средством спасения являлась конфискация имуществ; для этого богатых граждан или метеков под каким-нибудь предлогом предавали суду и осуждали. Искушение пользоваться этим средством было тем сильнее, что суммы, которыми оперировали бюджеты греческих общин, большею