На суше война почти вовсе прекратилась со дня Коронейской битвы. Лакедемоняне ограничивались тем, что дер­жали гарнизоны в Сикионе и Орхомене, между тем как со­юзники послали в Коринф сильный отряд с целью сделать невозможной для неприятеля всякую попытку перейти Истм. Под защитой этого войска в Коринфе произошла демократи­ческая революция; наиболее влиятельные члены олигархическо-лакедемонской партии были частью перебиты, частью изгнаны; Коринф добровольно отказался от своей автономии и вступил в Аргосский государственный союз (весною 392 г.).

Изгнанникам дарована была амнистия, и они не замед­лили доказать свою благодарность тем, что открыли лакеде­монянам ворота длинных стен, соединявших Коринф с его гаванью Лехеем. Между стенами произошло сражение, в ко­тором аргосцы были разбиты с большим уроном; лакедемо­няне завладели укреплениями и значительную часть их раз­рушили. Теперь для них открыт был путь через Истм, и дей­ствительно они овладели Сидунтом и Кроммионом, двумя коринфскими поселками на Сароническом заливе; их даль­нейшим успехам помешали афиняне, которые явились с сильным войском и вновь возвели разрушенные стены. В качестве гарнизона остался в Коринфе отряд наемников под начальством молодого очень способного офицера, Ификрата из Рамна, пелтасты которого скоро сделались грозою для неприятеля благодаря своим смелым набегам.

Теперь в Спарте начали серьезно подумывать о мире. Ясно было, что борьба с коалицией центральных греческих государств и Персии не обещает Спарте успеха, и потому она готова была примириться с совершившимися фактами, как ни тяжело было людям, стоявшим во главе правительст­ва, и особенно царю Агесилаю И, отказаться от плана завое­вания Азии — плана столь близкого, казалось, к осуществ­лению. Итак, летом 392 г. Анталкид отправился послом в Сарды к новому сатрапу Тирибазу, сменившему Тифрауста, и от имени своего правительства предложил уступить Пер­сии весь азиатский материк с тем условием, чтобы все грече­ские государства на островах и в Европе были признаны ав­тономными. При тогдашнем положении дел только на этих условиях Греции мог быть обеспечен прочный мир; и если нация покрывала себя позором, покидая азиатских сопле­менников на произвол варваров, то ответственность за это падала не на Спарту, вступившую в борьбу с Персией ради освобождения азиатских греков, а на те государства, кото­рые действовали заодно с персидским царем.

Но коалиция центральных государств вовсе не была склонна заключить мир на таких условиях. Не то, чтобы они заботились о величии и свободе Греции, а просто каждое из них в отдельности считало предложения спартанцев невы­годными для себя. Афины надеялись восстановить свою прежнюю державу; Аргос не хотел отказаться от обладания только что приобретенным Коринфом, а Фивы в случае при­нятия пункта об автономии должны были лишиться своей гегемонии в Беотии, которою очень тяготилось большинство мелких городов страны. Ввиду такой оппозиции со стороны своих союзников Тирибаз не осмелился предпринять реши­тельный шаг без позволения своего царя, хотя сам стоял за заключение мира на условиях, предложенных Спартою; он отправился к царскому двору, а пока заключил в тюрьму Конона, который приехал в Сарды с афинским посольством. В сущности все действия Конона в течение двух последних лет были гораздо более направлены к пользе Афин, чем к пользе царя, которому он служил; носились даже слухи, — неизвестно, насколько верные, — что у Конона на уме еще гораздо более обширные замыслы, — что он хочет вырвать азиатских греков у Персии. Теперь, конечно, прекратили уп­лату жалованья флоту, которым до сих пор командовал Ко­нон, и, таким образом, этот флот распался. Впрочем, самому Конону удалось спустя короткое время бежать из тюрьмы; он отправился к своему царственному другу Эвагору на Кипр, где вскоре и умер от болезни.

Та политика, которую рекомендовал Тирибаз, была, без сомнения, наиболее выгодна для Персии; но в Сузах еще слишком свежо было воспоминание о всех тех неприятно­стях, какие причинила государству Спарта, чтобы царь мог согласиться на мир. Напротив, вместо Тирибаза в Сарды был послан Струф с поручением энергично продолжать войну против Спарты. В ответ на это Спарта отправила (весною 391 г.) войско в Азию под начальством Фиброна, который уже раньше командовал там армией. Тотчас на сторону Спарты перешли Эфес, Приена и Магнесия; со времени сра­жения при Книде они имели довольно случаев узнать, что значит автономия под персидским верховенством. Правда, скоро затем Струф напал на Фиброна с превосходными си­лами и разбил его наголову, однако города, приобретенные Фиброном, остались верны Спарте.

Между тем к Спарте примкнул и Книд, а на Родосе вспыхнуло восстание против демократического правитель­ства, оказавшееся, впрочем, в самом городе безуспешным; но побежденная партия удержалась в одной части острова. На помощь ей послан был в Малую Азию спартанский наварх Экдик с небольшой эскадрою (осенью 391 г.). Ему уда­лось привлечь на сторону лакедемонян Самос и мелкие го­рода на Лесбосе; но он был недостаточно силен, чтобы предпринять какие-либо решительные действия против Ро­доса. Поэтому ближайшим летом (390) его эскадра была увеличена до 27 триер, а командование ею передано брату Агесилая, Телевтию. Таким образом Спарта снова заняла внушительное положение на малоазиатском побережье.

Около того же времени, когда Фиброн отправился в Азию, Агесилай двинулся к Аргосу, опустошил окрестности города и затем направился к Коринфу; здесь он овладел длинными стенами и гаванью Лехеем с ее арсеналом и всем стоявшим там флотом (весною 391 г.). Преграда, так долго закрывавшая лакедемонянам путь к Истму, была наконец сокрушена.

В Афинах и Беотии теперь начали опасаться нашествия спартанцев и поэтому снова завязали в Спарте переговоры о мире, которые в прошлом году окончились неудачей в Сар­дах. На этот раз выработан был проект мирного договора, в общем на условии сохранения каждой стороной ее наличных владений. Афины должны были удержать власть над Лемно­сом, Имбросом и Скиросом, а Беотия признать независи­мость Орхомена; только от Аргоса требовалась уступка Ко­ринфа. Мир не состоялся вследствие несогласия аргосцев и афинской радикальной народной партии, которая в заключе­нии мира со Спартой видела опасность для существования демократии (391 г.).

Итак, следующей весною Агесилай II снова явился под стенами Коринфа, в то самое время, когда там празднова­лись Истмийские игры. Союзники не решались начинать битву, и царь не мог устоять против соблазна устроить со­стязания, поручив руководство ими коринфским изгнанни­кам, находившимся в его войске. Затем он перешел через Истм и опустошил всю местность у подошвы Гераней. Уже из Фив пришло посольство с предложением мира; но в это время Ификрату удалось на прибрежной равнине у Лехея окружить своими пелтастами отряд спартанского ополчения и значительную часть его уничтожить. Это было поражение, подобное сфактерийскому, потому что, хотя материальный урон не превышал 250 человек, но слава непобедимости, ок­ружавшая спартанское ополчение, снова была сильно поко­леблена, союзники начали становиться несговорчивыми и Агесилай принужден был прервать начатую экспедицию. С этих пор военные действия лакедемонян ограничивались обороной Лехея, тогда как Ификрат господствовал над всей окрестной страной, уничтожал одинокие неприятельские посты и опустошал территорию спартанских союзников.

В следующем году (389) Агесилай снова выступил в по­ход, но целью его на этот раз была Акарнания. Дело в том, что союзники Спарты, ахейцы, приняли в свой государст­венный союз Калидон на южном побережье Этолии и терпе­ли здесь притеснения от своих соседей, акарнанцев, которые, как мы знаем, находились в союзе с Афинами и Фивами. Агесилай опустошил открытую страну, не встретив значи­тельного сопротивления, но не сумел взять ни одного из ук­репленных городов. В следующем году экспедиция должна была повториться; но акарнанцы не допустили до этого и заключили мир и союз со Спартой. Однако политические и военные отношения в Греции почти совсем не изменились под влиянием этой борьбы.