Вот и Мазерский минеральный источник... В Мазере я был впервые. Знаете, какая здесь замечательная вода? Добрые люди сделали этот навес и поставили скамьи. Что может быть лучше — посидеть тут, пере­вести дух... Да, что может быть лучше,— пожалуй, умирающий и тот вернется к жизни... Так думал я, шагая за дядей и посматривая вокруг. Я все ждал, что, может, мы все же остановимся, передохнем, и, глядя на Максиме умоляющими глазами, безмолвно взывал к нему. Но вот и источник остался позади, и сама деревня, и мы углубились в ущелье Долра по тропе, ведущей к водопаду Шдугвра. Мы поднимались все выше и выше, достигли уже морен.

Взор мой помимо воли убегал к поляне, поросшей горной травой. Какая она мягкая и пышная, в точ­ности как на верхушке нашей башни... Ах, что может быть лучше — лежать там, на верхушке, и дремать... Заложишь руки за голову, а глаза сами собой сли­паются...

Да только зря я надеялся и ждал — мы так и не остановились ни разу, пока не миновали перевал и не вошли в Северный приют. Дядюшка шагал, не останавливаясь даже для того, чтобы заправить тесемки джабралеби. Было ясно, что эта марула[12] устроена для меня; вероятно, они с отцом сговорились, и дядя испытывал меня со всей суровостью, на которую был способен. Так разве только изголодавшийся за целый месяц волк бегает за добычей.

Уже лежа наконец в спальном мешке, расслабив­шись в тепле, я затаив дыхание ждал суда дяди — как-то он оценит мою прыть, мои сегодняшние «до­стижения». Но он звука не издавал, молчал, будто в рот воды набрал.

Прошло несколько томительных минут. «Сказал бы что-нибудь, хоть дурное, хоть хорошее»,— нервничал я и злился на дядю. А он перевернулся на другой бок, этак между прочим буркнул «спокойной ночи» и... захрапел! Я ждал поощрения, похвалы, ждал, чтобы он одобрительно потрепал меня по плечу... По-моему, я заслужил хоть одно доброе слово. Чего же он еще хочет от меня, чем недоволен? А главное, я страшно боялся — вдруг возьмет да и отошлет меня обратно домой...

— ...Ну, спи теперь, чего ты ерзаешь, щекочут тебя, что ли...— раздался вдруг голос Максиме.

Я оторопел — ведь он вроде спал, даже храпел, откуда же он знает, что со мной происходит? Стран­ный народ эти взрослые, подумал я и последовал за своим изнемогающим от усталости телом в райские кущи сна.

На следующий день они были на месте. Максиме Представил Михаила начальнику лагеря и главному тренеру. Оба они были старинными друзьями Максиме и очень ему обрадовались. Михаил им понравился. Начальник лагеря, поглядев на юношу, протянул руку, указывая на громоздившиеся за лагерем скалы,— дескать, как нравится тебе тут? Прежде чем он успел что-либо сказать,— а был он в речах нетороплив,— Михаил подумал: «Ага, он мне говорит — вот тебе и карты в руки, покажи, на что ты горазд». От радости собственное тело показалось ему легким, невесомым, и словно крылья у него выросли.

Гм, да он не то что взбежит, он взлетит на эти скалы, на эти утесы, быстрее взгляда взлетит на вершину. Он уже и не помнил вче­рашней усталости, и глаза не слипались после почти бессонной ночи. Метнул горделивый взгляд на дядю и хотел было скинуть с себя старый, видавший виды плащ, чтобы тут же побежать, но собеседники заметили его порыв и переглянулись.

Максиме смекнул, что хочет сделать его племянник.

— Пусть мой враг с тобой свяжется,— пробурчал он по-свански.

Михаил понял, что оплошал, но не подал виду. «Рано или поздно они должны увидеть, как я хожу, пускай же теперь смотрят, когда я уставший и невыспав­шийся. И дядюшка пусть убедится в том, что его пле­мянник не такой уж рохля, чтобы другие тащили его на себе. Пусть скажет дома, отцу, что его сын достойно повел себя»,— подумал юноша, готовясь бежать. А аль­пинист прежде всего должен хорошо лазать по скалам, у него должны быть сильные ноги, зоркие глаза и сердце крепкое, как кремень. И он, Михаил, докажет сейчас этим людям, что все это у него есть. Чего ж еще надо? Пусть зачисляют на курсы, и делу конец!..

Неужто начинающих испытывают на этих вот ска­лах? Это ж картофельное поле, а не скалы! Разве сравнятся они с кручами Дала-Кора? Или с отвесными утесами Легвмери и Кахури? Что это за альпинистские тропы, они больше похожи на окрестности Лагами, где ребята ставят по весне ловушки для дроздов!..

Он беспокойно озирался, переминаясь с ноги на ногу, ну чисто жеребец, готовый к скачкам на празд­нестве Улиши! Не стоялось ему, нет, он уже наметил взглядом тропу, по которой быстрее ветра взбежит на вершину, наикратчайшую тропу!

Руководители лагеря с одобрительной улыбкой на­блюдали за поведением юноши. Они тоже заинтересо­вались — а ну, как подготовлен юный отпрыск рода Хергиани? Еще один из них, влюбленный в вершины...

Максиме улыбнулся в усы:

— Ну-ка, ты, размазня, давай беги. Беги да гляди не сверни себе шею...

Михаил легко, свободным пружинистым бегом пере­сек площадку у подножия скал. Он успел заметить, что старший тренер засек на ручных часах время. Это еще более его раззадорило. Он бежал, не обходя от­весных склонов: сокращал путь, стремясь выиграть во времени. Ему казалось, что чем короче и круче изберет он путь, тем лучшее впечатление произведет на трене­ров. Сейчас ему пригодились все те приемы и правила восхождения, которым обучали его Бекну и Бесарион, чтобы быстрее и как можно ловчее одолеть высоту. Вот уже остался один пробег — один небольшой склон. Почему-то этот последний отрезок показался ему легко ­преодолимым. Успокоенный, он с уверенностью подни­мался, однако склон оказался обманчивым и неожи­данно стал осыпаться под ногами. Михаил топтался на месте, но вверх идти не смог. Оползла вершина, с грохотом сыпались земля и скальные обломки. Миха­ил, обескураженный и растерянный, едва успел отско­чить в сторону.

Между ним и старшими, наблюдавшими за этим пробным восхождением, повисла туча пыли. Михаил никого не мог видеть и не слышал голосов. Но ему казалось, что они там, поглядывая на часы, смеются, ну прямо покатываются со смеху... И вспомнилась ему история жеребенка, который бежал впереди ма­тери.

— Многое что вспоминается мне из детства... В Анг­лии, когда я повис на одной руке на утесе, подобно Веткилу, мне вдруг привиделся огромный камень — саджилдао, лежавший во дворе храма. Мы, ребята, собирались там чуть не каждый день. Прибегали с утра раннего, окружали камень и поочередно вступали с ним и единоборство: вцепившись пальцами, пытались под­нять — кто выше. Поднимали сперва правой рукой, потом левой, часто выигрывал левша, и победителю страшно завидовали.

Во дворе храма постоянно стоял гомон, звенели ребячьи голоса. Те, кто еще не дорос до того, чтобы поднимать саджилдао, соревновались неподалеку в метании камней, совсем маленькие играли в рик-тапела, чиликаджохи и другие игры. Для всех хватало здесь развлечений — старшие рассаживались на длинных скамьях, установленных вдоль стены Пилиани, в лапаро, и степенно, неторопливо беседовали о житье-бытье, о том о сем, о заботах деревни. Каждый из собесед­ников обязан был говорить правду, и только правду, и притом свои личные интересы подчинять интересам всей общины.

Деревенские девчонки в свободное от занятий и до­машней работы время играли в «классы». Как бесе­нята, прыгали и скакали они по квадратам и кругам, начерченным прутиком на земле.

Почему-то именно те далекие, давным-давно минув­шие дни выплыли из глубин памяти в минуты тяжелей­шего испытания. Мне показалось, что и сейчас я нагнул­ся к камню-саджилдао, присел, впился пальцами в серую глыбу и изо всех сил тяну, тяну его кверху...

...Это произошло в 1960 году. По приглашению Английской федерации альпинизма в Великобританию прибыли шестеро выдающихся советских альпинистов. Хозяева предложили гостям для демонстрации их мас­терства неприступную, еще не покоренную стену. Ста­рейший член советской делегации, известный альпи­нист Иосэб (Иосиф) Кахиани устремил взгляд на самого молодого — Михаила Хергиани. И остальные посмотрели на него. Михаил понял — принял безмолв­ное предложение.