– Ты можешь себе позволить угрызения совести и моральные принципы, потому что у тебя есть работа. Со мной все иначе.

Не самая складная фраза, но в данных обстоятельствах я ни на что лучшее не способен. Думаю, Николь уяснила общий смысл, но времени удостовериться у меня нет. Я выскакиваю вон, хлопнув дверью.

Только в подъезде я замечаю, что забыл куртку.

Идет дождь. И довольно холодно.

Я поднимаю ворот рубашки.

Как бомж.

Восьмое мая, нерабочий день, праздник Жанны д’Арк. А мы празднуем День матери[7], потому что следующее воскресенье Грегори хочет провести у своей матери. Николь сто тысяч раз объясняла Матильде, что День матери – это та традиция, на которую ей от души плевать, но все бесполезно. Матильде не плевать. Как мне кажется, она хочет, чтобы ее будущие дети ее соблюдали. Вот она и тренируется.

Девочки должны приехать к полудню, но в девять часов Николь еще в постели, лежит, отвернувшись к стене. После ее бурного возмущения тем тестированием, которое я намереваюсь пройти, мы не обменялись и парой слов. Николь не может с этим смириться.

Думаю, утром она плакала, но я не осмелился к ней прикоснуться. Встал и ушел на кухню. Вчера вечером она так и не убрала осколки, только смела их в кучу в углу. Куча получилась очень большая, я, наверное, разбил бóльшую часть нашей посуды. Но начать уборку сейчас я не могу – будет жуткий грохот.

Я крутился по кухне, не зная, чем заняться, потом включил компьютер, посмотрел, нет ли новых писем.

Я измеряю степень своей социальной значимости по количеству получаемых мейлов. Вначале бывшие коллеги из «Берко» посылали мне коротенькие сообщения, на которые я сразу же отвечал. Мы просто сплетничали, болтали о пустяках. Потом я заметил, что те, кто продолжал мне писать, были из уволенных. Так сказать, товарищи по несчастью. Тогда я перестал отвечать. Они перестали писать. Кстати, вокруг нас вообще все как будто поредело. Осталось два старых друга – лицейский приятель Николь, который жил в Тулузе, и мой приятель по армейской службе, с ним я иногда обедал. Все остальные были или коллегами по работе, или курортными знакомыми, или же родителями бывших одноклассников наших девочек, с которыми мы встречались, когда дочери еще жили дома. Возможно, люди немного устали от нас. А мы от них. Коль заботы разные, то и радости врозь. Теперь мы с Николь как бы одни. Мейлы мне шлет только Люси. Как минимум раз в неделю. Никакого особого содержания в них нет, просто дает понять, что думает обо мне. Матильда звонит матери – способ другой, но смысл тот же.

В почтовом ящике обнаружились информационные письма от обоих агентств по найму (и для руководящего состава, и для простых смертных), а также рекламные листовки от журналов по менеджменту кадрового состава, на которые я не подписываюсь уже больше трех лет.

Когда я открыл навигатор, «Гугл» выдал мне новости всей планеты. «…Хорошая новость: Соединенные Штаты потеряли в этом месяце не больше 548 000 рабочих мест». Все были готовы к худшему. По нынешним временам и то радость. «Финансовая преступность достигла невиданных высот. Ответственные лица поясняют, что это естественная реакция на…» Меняю тему, не испытывая особого беспокойства: я вполне доверяю способности ответственных лиц объяснить естественные реакции в экономике.

Слышу шум в спальне, подхожу ближе. Наконец появляется Николь.

Не говоря ни слова, наливает себе кофе в стакан из небьющегося стекла. Чашки лежат разбитыми под метлой рядом с входной дверью.

Ее поведение меня нервирует. Вместо того чтобы поддержать меня, она разыгрывает блюстительницу морали.

– Никакая мораль не поможет нам оплатить счета за квартиру.

Николь ничего не отвечает. У нее отекшее, очень усталое лицо. Вот дерьмо, во что же мы превратились…

Она ставит стакан в раковину, достает большие мусорные мешки и заполняет целых четыре, потому что они быстро становятся неподъемными. Острые фарфоровые края в нескольких местах прокалывают пластик. Посуда, которая бьется в семейных сценах, – это обычно для водевилей, чтобы заставить других посмеяться. А у нас это выглядит ужасающе прозаично.

– Мне плевать, что я бедная. Но я не хочу быть грязной.

Сразу не нахожусь что ответить. Пока Николь принимает душ, выношу мусорные мешки. В два приема. Когда мы снова оказываемся нос к носу, то не знаем, что сказать, и минуты текут одна за другой. Дети скоро придут, а ничего не готово. И надо еще сходить купить посуду. Время уходит, а главное, в этой свинцовой атмосфере нас покидает решимость.

Николь садится, напряженно выпрямив спину, и смотрит в окно, как будто там есть что разглядывать.

– Это общество грязное, – говорю я. – А не безработные.

Когда девочки позвонили в дверь, каждый ждал, пока другой не пойдет открывать. Я не выдержал первым. Выдавил из себя какие-то объяснения, достаточно туманные, чтобы отбить охоту выяснять подробности. Мы повели всех в ресторан. Дети были удивлены и решили, что у матери, несмотря на праздничные обстоятельства, не слишком радостный вид. А поскольку Николь старалась выглядеть веселой, получилось еще хуже. Я чувствовал, что они расстроились. Нет, не расстроились. Они чувствуют, что случившееся с нами может затронуть и их, и боятся нас. Матильда подарила матери свитер. Вот черт, свитер. Не знаю точно, когда это началось, но вот уже несколько месяцев они дарят нам полезные подарки. Если они заметят, что я разбил посуду, то на свой день рождения я получу шесть глубоких тарелок.

За десертом Матильда гордо объявила, что они подписали предварительный договор о покупке квартиры. Остались еще кое-какие неувязки с банком, но Грегори самодовольно улыбнулся: это он берет на себя. Нотариус оформляет бумаги, так что к отпуску они уже въедут в собственное жилище. Про себя я желаю, чтоб им удалось его оплатить.

Когда я собрался рассчитаться за обед, выяснилось, что Люси меня незаметно опередила. Мы оба сделали вид, что это не имеет никакого значения.

– Я во всем готова тебе помочь, Ален, – сказала Николь, прежде чем лечь спать, – но эта история, захват заложников… пойми, это несовместимо с тем, что я есть. Не желаю больше об этом слышать. Не заставляй меня с этим жить. – И тут же отвернулась к стене.

Мне грустно, но надежды переубедить ее нет никакой.

Кстати, на этой мысли я особо не задержался. Меня больше занимали размышления о последнем испытании. Ведь если мне удастся победить, пусть даже благодаря методам, с которыми она категорически не согласна, все наши разногласия быстро станут всего лишь дурными воспоминаниями.

Именно так и следует воспринимать сложившуюся ситуацию.

Давид Фонтана

Служебная записка вниманию Бертрана Лакоста

Тема: Ролевая игра «Захват заложников». Клиент: «Эксиаль»

Согласно нашей договоренности, представляю отчет о настоящем положении дел.

Что касается коммандос, я нанял двух сотрудников, к чьим услугам мне не раз приходилось прибегать и за которых я полностью ручаюсь.

На роль клиентов «Эксиаль» я подыскал двух человек, одного молодого араба и одного бельгийского актера лет пятидесяти.

Что касается оружия, я выбрал следующий комплект:

– три автомата «узи» (при весе менее трех килограммов они имеют скорострельность до 950 выстрелов в минуту пулями калибра 9 × 19 мм);

– два пистолета «Глок-17 Базик» (635 граммов, тот же калибр, магазин на 31 патрон);

– два пистолета «смит-вессон».

Разумеется, все оружие должно быть заряжено холостыми.

Место, которое я предлагаю, является достаточно престижным помещением, поскольку предполагается, что «Эксиаль» принимает там важных клиентов, и оснащено конференц-залом, пятью кабинетами, туалетами и т. д. Сам комплекс расположен на окраине Парижа, его большие застекленные окна выходят на Сену (см. фотографии и планы в приложении 3).