За мулами шли солдаты, которые несли носилки с тяжело раненными товарищами. Их лица были залиты потом, они негромко чертыхались, когда спотыкались или их ноги увязали в вязкой болотной почве. Наконец путь был свободен. Мы подхватили с земли оружие и боеприпасы и зашагали дальше.
Добравшись до берега озера, мы стали ожидать прибытия парома, который должен был перевезти нас на другую сторону. Мы с Генрихом сели на землю у подножия сосны. Мой друг принялся выстругивать палку с помощью финского ножа-пукко. Остальные солдаты нашего взвода собрались вокруг причала. Здесь были навалены в кучу коробки с боеприпасами, мешками с кормом для мулов и канистрами бензина для моторных лодок. Мы наблюдали за тем, как с той стороны к нам приближается паром. На корме виднелась одинокая фигура паромщика, стоявшего возле румпеля.
— Видишь этого парня? — спросил я Генриха. — Похож на Харона, переправляющего души умерших через Стикс. Что мы можем дать ему вместо оболов?
— Когда настанет наш час, — ответил мой товарищ, — мы отдадим ему все, что у нас есть. Не беспокойся, он с пониманием отнесется к этому.
Когда паром пристал к берегу, стало понятно, что понадобится наша помощь, чтобы разгрузить его. Это был все тот же груз: тела погибших, накрытые камуфляжной тканью. Миф превратился в реальность. Мулы скоро снова вернутся к причалу.
На другом берегу озера лежали лодки. Это были незатейливые на вид посудины: длина примерно четыре метра, плоское дно, квадратная корма и острый нос. Они были перевернуты вверх дном. Сделаны лодки были из легкого металла и выкрашены зеленой краской. Рядом с ними я увидел три мотора — два массивных цилиндрических блока, установленных на верхнем конце длинного ведущего вала. Впереди у мотора имелась рукоятка. К заднему концу вала крепился винт. Именно такие лодки часто показывали в кадрах кинохроники, когда они со штурмовыми группами на борту с ревом мчались по воде к вражескому берегу, оставляя за собой пенный след.
Мы ждали проводника, который должен был довести нас до Сеннозера. Чтобы скоротать время, мы столпились вокруг лодок, разглядывая их устройство. Мы продолжали беспечно болтать, когда кто-то прервал нас: «Тихо! Слушайте!» Шапер, стоявший на краю леса вместе с каким-то офицером и шарфюрером-сапером, позвал нас. Его спутники, судя по всему, только недавно прибыли на берег озера прямо с передовой. Мы тут же собрались вокруг них.
— Унтерштурмфюрер Маннхард из разведывательного батальона объяснит вам вашу задачу, — сказал Шапер и отошел в сторону, дав Маннхарду возможность продолжить.
— Части вашего батальона и наши подразделения в семь утра начинают прорыв на ту сторону Сеннозера. Повторяю, в семь часов. Эти части отправятся на подмогу тем батальонам, которые окружены на той стороне, на плацдарме Сеннозеро. В таком случае наши потери будут сведены к минимуму. Нам потребуется огневая поддержка тяжелых пулеметов с этой стороны озера. Десантироваться будем вот на этих трех лодках. Это означает, что вам придется вовремя доставить их на берег озера. Расстояние — примерно семь километров. Все снаряжение взять с собой, здесь ничего не оставлять. Нам понадобится каждая винтовка, каждый пулемет и каждая патронная лента. Идти придется долго, и я знаю, что вам будет очень трудно, но с задачей нужно справиться так, как вы справлялись и раньше. — С этими словами он посмотрел на часы. — Пора. Не будем терять ни минуты.
Я огляделся по сторонам. На узком озерном берегу собрались только два наших взвода. Если по шесть человек понесут каждую лодку, и по пять — мотор, то на берегу останется лишь половина солдат, которой придется тащить снаряжение.
Выслушав наставления Маннхарда, я восхитился его способностью внушать подчиненным чувство долга и уверенности в собственных силах. Этот молодой офицер в видавшей виды полевой форме с лицом сурового воина, казалось, ничем не отличается от всех нас. Ради него мы были готовы пойти и в огонь, и в воду.
Каким-то образом нам удалось подобрать солдат примерно одинакового роста для лодочного десанта и солдат покрепче вроде Польцера и Бергера для переноски моторов. Лишнее оружие и боеприпасы привязали к груди и спинам остальных солдат. Мы быстро, без задержки, отправились в путь.
Тропа петляла по местности, где твердая почва сменялась болотами и ручьями, а непроходимые участки были выложены бревнами. Кое-где даже были сооружены небольшие мостки. Эта линия подвоза удовлетворяла нужды естественного передвижения для егерей и вьючных мулов, но совершенно не подходила для поставленной перед нами задачи. Лодки были значительно шире, чем протоптанная тропа и большая часть бревенчатого настила. Ощущая болезненную тяжесть лодочного планшира на плечах и шагая чаще всего сбоку от тропы, мы изо всех сил старались не оступиться, потому что это имело бы катастрофические последствия для всей нашей группы. Когда мы переходили по настилу первое болото, нам пришлось нагнуть головы под днищем лодки, которую при этом направляли лишь двое наших товарищей, державших ее нос. Тем, кто нес моторы, было легче, потому что они тащили их вчетвером, положив на две палки, и шли близко друг к другу. Пятый сзади придерживал хвостовую часть мотора. Остальные двигались цепью, неся самый трудный груз, их плечи и ноги постоянно сгибались под немалой тяжестью снаряжения.
После часа пути мы услышали чье-то громкое проклятие и увидели, что лодка впереди нас полетела на землю. Мы тут же поставили свою ношу, радуясь нежданной передышке. Как оказалось, двое солдат, поскользнулись и по колено увязли в болоте, из-за чего лодка и упала. К счастью, при этом никто не пострадал.
Шапер, увешанный патронными лентами и коробками с боеприпасами, покинув хвост колонны и пройдя вперед, заметил, что солдаты близки к отчаянию и очень устали. Над верхушками деревьев уже появилось солнце. Тучи мошкары прилетели, привлеченные запахом человеческого пота. Было мучительно досадно признавать, что мы прошли лишь малую часть пути.
— Пошли дальше. Не растягиваться и шаг не сбавлять. Скоро отдохнем, парни, — сказал Шапер и помог нам вскинуть на плечи лодку. Остальные также подхватили свою поклажу, и колонна снова пришла в движение.
Теперь, преодолевая очередную преграду, мы старались проявлять осторожность и терпение. Выбравшись из болота, мы радовались тому, что снова ощущаем под ногами твердую почву, однако при этом нередко спотыкались о камни и пни. Время от времени мы останавливались, чтобы немного отдохнуть, но после отдыха идти было еще труднее, так, во всяком случае, казалось. Маннхард, шарфюрер-сапер и Шапер умело выделяли среди нас тех, кому было уже невмоготу двигаться дальше. Они подбадривали таких солдат, подменяли на время тех, кто нес моторы или брали у наших ослабших товарищей коробки с боеприпасами. Поход уже почти лишил нас последних остатков сил. Сердце бешено стучало в груди, жилы на шее вздулись жгутами, тела покрылись липким потом. Наши измученные тяжестью лодок и моторов плечи нещадно болели. Если бы только нашим ногам наконец удалось найти ровную твердую почву! Вместо этого нам по-прежнему приходилось мириться с прежними нескончаемыми препятствиями. Спотыкаясь и увязая в болотной топи, солдаты по-разному проявляли особенности темперамента. Раздавались ругательства и агрессивные выкрики различной громкости и на самых разных диалектах. Южнотирольский, например, был для слуха других солдат практически недоступен и представлялся набором непонятных звуков высокого тембра.
В конце похода нам было уже все безразлично. Мысли были направлены только на одно — только бы поскорее добраться до места назначения. Мы уже не обращали внимания на огонь русских артиллерийских орудий, снаряды которых падали все ближе от нас, по мере того, как мы приближались к Сеннозеру. В эти минуты нас не слишком занимали мысли о бое, в который нам предстояло ввязаться в самое ближайшее время. Мы уже и думать забыли о караване с мертвыми телами, который встретился нам несколько часов назад. Тем временем будущие экипажи лодок двигались независимо друг от друга, ведомые своими собственными командирами. Промежутки между привалами стали все короче и короче. Маннхард, как овчарка свое стадо, подгонял нас вперед, то подбадривая, то покрикивая на нас.
