Кроме того, мириться с зимними неудобствами нам также помогала наша молодость, свойственные ей жизнерадостность и напускная храбрость. Кроме того, нам, молодым парням, постоянно хотелось есть, и чувство голода не могли насытить никакие дополнительные пайки. Голод усиливался также и постоянным нервным напряжением. Большинству из нас постоянно хотелось сладкого, и, получая еженедельную порцию фруктового джема, мы практически молниеносно съедали ее.

В начале месяца меня вызвали на командный пункт роты, где я узнал, что меня переводят в разведывательный батальон СС «Норд», расквартированный на северном фланге. То ли Маннхард замолвил за меня словечко в штабе дивизии, то ли это была случайность — истинной причины я так и не узнал. С одной стороны, я чувствовал, что буду скучать по товарищам из моего взвода, с другой стороны, я специально учился совершать лыжные рейды в разных условиях на открытой местности и успел заскучать от жизни в окопах. Во всяком случае, не последнюю роль в моем намерении отправиться в дальние лыжные рейды сыграл новый эпизод, когда я в очередной раз увидел диких гусей. Так же, как полет гусей следовал за зовом природы, так и нам самой судьбой было уготовано выполнить нашу миссию в далеком Заполярье. Через несколько дней я уже находился на борту грузовика, отправлявшегося на север. Мы ехали по дороге, проложенной нашим инженерным батальоном среди просторов полярной пустыни, ее холмов, озер и болот примерно в десяти километрах от линии фронта и протянувшейся параллельно ей. Она была сложена из бревен и помещенных на них досок. Я нисколько не сомневался в том, что, выстраивая ее, саперы столкнулись с немалыми трудностями.

Дорога заканчивалась возле берега замерзшего озера, где стояло несколько заброшенных деревянных лачуг и две перевернутые вверх дном лодки. На санях мы перебрались на противоположный, восточный, берег озера. Там мы увидели небольшое поселение — сложенные из бревен домики, которые использовались нашим разведывательным батальоном в качестве опорного пункта. Разведчики блокировали проход между двумя озерами в нескольких километрах к востоку от базы.

На командном пункте я доложил о своем прибытии. Мне сообщили, я назначаюсь в роту Маннхарда. Как выяснилось, через несколько дней в дозор одновременно уходят три группы лыжников. Они будут действовать независимо друг от друга. Ими руководят три командира: Маннхард, норвежский офицер и, к моему удивлению, фон Хартманн.

Наша группа, состоявшая из трех взводов, была малочисленной. В ней насчитывалось всего 32 человека, из них один офицер и два унтер-офицера. Один из взводов был полностью укомплектован норвежскими добровольцами. Мы получили задание найти вражеские боевые отряды в русском тылу, взять пленных и сразу вернуться. Остальным предстояло два следующих дня проводить разведку на севере и на юге от нашей базы. Наши приготовления уже были в самом разгаре. Я получил лыжи и финские лыжные ботинки. Мне разрешили оставить винтовку. Примерно половина нашей группы была вооружена автоматами. На несколько саней мы погрузили боеприпасы, продукты (среди прочего и новшество для разведывательных групп — смесь из лесных орехов, изюма и миндаля), палатки и запасные лыжи для пленных, которых предполагали взять.

Нам предстояло выступить в поход сразу после наступления сумерек. Мы надеялись оказаться в тылу русских войск на следующее утро. Сбор назначили на семь часов вечера. Маннхард был вооружен русским автоматом с круглым иском — надежное, мощное и испытанное в боях оружие. Касок мы надевать не стали, только вязаные шапки, более соответствующие характеру предстоящей боевой операции.

Нам потребовалось около получаса, чтобы оказаться на месте сбора всей нашей группы. После короткого отдыха мы двинулись цепью по тропинке, проложенной среди минного поля, и вскоре оказались на скрытой густыми сумерками ничейной земле.

Мы предполагали, что русские действуют на участке между двумя озерами, расположенными примерно в десяти километрах от линии фронта. Нам предстояло обогнуть по дуге это место и внедриться во вражеский тыл. Наш дозор неплохо знал эту местность. У нас были географические карты, на которых указывались озера (они были пронумерованы), реки, невысокие холмы, а также болота. Опыт предыдущих рейдов помогал нам без особых трудностей ориентироваться на ничейной земле. Кроме того, были отмечены места, где находились тела наших погибших товарищей, которые не удалось забрать с собой. Позднее я убедился в том, что в отдельных местах этого участка фронта никогда не ступала нога человека.

Мы прошли через редкий лесок и открытые пространства, продрались через густой кустарник и преодолели канавы и лужи с замерзшей водой. Приходилось постоянно обходить обломки камней и поваленные деревья. Временами мы находили тропинки, оставленные ранее нашими солдатами. Сани мы тащили по очереди, сменяя друг друга. Поход был тяжелым, и наши тела, несмотря на холод, покрылись потом. После довольно долгого времени, проведенного в окопах, я утратил спортивную форму. Время от времени дозор останавливался, когда лежащую впереди местность следовало проверить, чтобы неожиданно не наткнуться на противника. Вперед уходило несколько наших лыжников, а остальные терпеливо ожидали их возвращения. Устанавливалась такая тишина, что было слышно, как шумит в ушах кровь.

Ближе к полуночи мы сделали остановку. Все собрались в небольшом подлеске. Здесь было относительно безопасно, и поэтому каждый из взводов развел костер, чтобы вскипятить чай, как нас тому научили финны. Делалось это так. Бралась пустая консервная банка, по бокам которой ближе к низу пробивались отверстия. Внутрь закладывались полоски бересты и крошечные обломки березовых веток. Получался костерок, достаточно сильный и почти бездымный. Огня хватало для того, чтобы получить теплый напиток. Солдаты столпились вокруг, разговаривая приглушенными голосами. Над нами простиралось огромное бездонное небо, совсем не такое, как в моих родных краях.

Я разговаривал с Хервегом, командиром норвежского взвода, который уже не раз ходил вместе с Маннхардом на такие задания и очень уважал нашего унтершарфюрера. Неожиданно к нам приблизился Маннхард.

— Слышите? Что это? — спросил он. — Всем замолчать!

Снова стало тихо, и я услышал высоко в небе приглушенные крики диких гусей. Они были далеко, но постепенно приближались к нам. Все, как зачарованные, смотрели на небо, где вскоре появилась стая этих свободных птиц. Они летели с юга на север, и их пронзительные крики сливались в одну бесконечную жалобную песнь. Я не мог не вспомнить песню, которую пели в нашем отряде юнгфолька.

В эти мгновения полет диких гусей показался мне своего рода символом нашего боевого задания, высшей целью которого была борьба с большевизмом в этом суровом краю долгой полярной ночи. Я нисколько не сомневался, что сейчас многие мои товарищи вспоминают слова этой простой и всем известной песни. Не думаю, что мы понимали пророческий смысл отдельных ее строчек, людям не дано знать о будущих поворотах собственной судьбы.

Мы отправились дальше на восток. В темноте не было видно никаких следов противника. Двигаясь цепью, мы старались не нарушать тишины лесов. Слышались лишь негромкие звуки скользящих по снегу лыж и легкое постукивание лыжных палок. Час шел за часом, напряжение нарастало. Казалось, что никогда не будет конца этому безграничному белому пространству. Лишь изредка нам встречались отдельно стоящие деревья.

Перед рассветом мы снова сделали привал. Маннхард посовещался с двумя другими командирами взводов, разглядывая карту при свете фонарика. Повернув на юго-запад, мы неизбежно, рано или поздно, пересечем линии коммуникаций русских войск. Как только начало светать, мы стали передвигаться более осторожно, больше не делали остановок и все чаще рассматривали местность в окуляры биноклей.