– А разве у вас не делают так?

– Кое-что. Ну, гнилые зубы заменят. Руку или ногу приделают, если их оторвет машиной или – прежде – на войне. Вот так.

– Война? Как странно! – не переставал изумляться я. – Что-то бесконечно давнее для нашей планеты: ранение, убийство, уничтожение себе подобных. Это даже не наказание гнусного хара.

– Так, говоришь, у вас обычно раньше всего заменяют сердца? У нас тоже сердце часто подводит.

– Ты имеешь в виду главный орган принудительного кровообращения?

– Да, кровь и у нас и у вас.

– Органы дыхания, видимо, у нас тоже похожи. Может быть, и органы пищеварения. Их тоже порой приходится сразу переделывать, ремонтировать, заменять.

– Вот уж чему не завидую. Поесть все-таки удовольствие.

– Я уж не говорю о тех органах, которые различают нас с тобой, звездный житель.

– Значит, заменив кишки и сердце на цилиндры и трубки, живой перестает быть живым, а становится вечноживущим? Так?

Сквозь прозрачную часть наружной оболочки мозгового образования над органами зрения пришельца виднелись две заросшие полоски, как у хара. Они то соединялись, то поднимались в зависимости от владевших пришельцем мыслей. Впоследствии я узнал, что это брови и что их движение выражает состояние людей.

– Обитателя острова примут на материке только в случае соблюдения у нас основного закона «Жизнь – вечноживущим!».

– Они же вас угнетают, протостарцы проклятые! Им лишь бы самим жить. И они запрещают живым родиться вновь. Вот так.

– Нет, почему же? Бывает, что живой не успевает стать вечноживущим, умирает на острове. Тогда взамен ему может кто-нибудь родиться, жить, расти.

– Ну, радость моя, не хотел бы этой чести. Я не понял пришельца. Тогда он спросил меня, почему вечноживущие пользуются такими громоздкими машинами.

– Или не можете создавать органы, подобные природным? У вас что – и сердце на колесах?

Я объяснил этому варвару со звезд, что наша цивилизация не подражает слепо природе, а идет своими путями, переделывая, улучшая, заменяя ее. Это сказывается во всем, начиная с воспроизведения жизненных органов и кончая созданием искусственных материков на месте промороженных до дна морей.

– Это у вас здорово! Но естественный климат вы нарушили. Вот так. Жаль, ледяные материки создаются только для гаражей. Впрочем, им климат – как моему скафандру пыль.

Очевидно, он говорил про жилища вечноживущих, которым безразличны внешние условия.

– Значит, только ремонт, смена частей – и никаких чувств, никакой природы? Так?

Я терпеливо объяснил, что только наш остров Юных остался в своей первозданности и мы, обитающие на нем, совмещаем здесь на природе развитие будущего вечного мозга с познанием основ нашей высшей цивилизации, в полной мере доступной лишь живущим не менее великой дюжины дождей.

– Потому вы и отмеряете время периодами дождей? Так? А на ледяных материках, в гаражах, протостарцы рассуждают о расстояниях до ядра Галактики?

– Да, там время измеряют движением звезд.

– Медленно живут, ничего не скажешь. Вот так. Ну и что же? Попав в машину, вечноживущий уже ни рукой, ни ногой шевельнуть не может?

– Ему нет в этом нужды. К его услугам быстрые колеса, фотозрение, могучие манипуляторы, не идущие по силе ни в какое сравнение с нашими передними конечностями.

– Не только по силе, по красоте тоже, – заметил пришелец, вкладывая в эти понятия особый смысл.

Я указал ему, что, перемещаясь на колесах, можно развивать скорости, недоступные даже харам.

– Почему же вы не используете колеса, чтобы гоняться за харами?

– Колеса? Здесь? – удивился я. – Но это же символ конца естественного существования.

– Вот то-то, радость моя.

– Познавший колеса, опьяняется ими, – объяснил я. – Живущие поначалу очень увлекаются большими скоростями, бывает, что даже погибают из-за этого.

– Позволяя кому-нибудь родиться вместо них? Так?

– Да будет так, – подтвердил я.

– Значит, живущий в машине сам совсем не двигается? И мышцы его высыхают?

Я объяснил, что мускулы рудиментарных органов вечноживущего, конечно, постепенно отмирают и в конце концов удаляются как возможные источники гниения и общего заражения. Спустя одну или две великих дюжины дождей внутри машины останется только центральный мозг со всем богатством мыслей, способностей, памяти, составляющих индивидуальную особенность каждого существа.

– Горьковатая память. Каково-то ему помнить время, когда он был живым?

– К началу третьей великой дюжины дождей клетки дальней памяти искусственно устраняются.

– Чтобы не досаждать протостарцу, занятому ремонтом и смазкой своих протезов? Недурно. Память предков наоборот.

Я снова не понял своего собеседника. Очевидно, код перевода был несовершенным.

– И как долго может тлеть такой мозг протостарца?

– Он может функционировать, мыслить, жить неопределенно долго, вечно, – разъяснил я. – Его отмирающие клетки систематически возобновляются благодаря работе механизмов.

– Тогда понятно! Откуда же вам взять место для вновь рождающихся!.. Никаких искусственных материков не хватит. Лишь бы гаражи разместить. Вот так.

Все-таки мы плохо понимали друг друга. Кто-то из нас был слишком примитивным.

У женщин разных планет дело обстояло лучше. Природа дала им больше точек соприкосновения. Ана передала мне содержание их знаменательной беседы.

– Счастливый, неправдоподобный мир! – говорила моя Ана о планете пришельцев. – У вас каждая пара может иметь детей?

– Конечно, – отвечала ей звездная женщина.

– И вы не боитесь смерти?

– Мы миримся с нею. Умирают только отдельны? люди. Наша раса бессмертна в поколениях.

– Дикий мир, – вмешалась Тана. – О каком бессмертии расы вы можете говорить, если тот, кто живет, не помнит периода и в одну великую дюжину дождей.

– Так было прежде, – сказала звездная женщина. – Но именно со мной был проделан опыт, который позволяет мне вспоминать то, что было пережито жившими много ранее. Кроме того, записи мыслей в книгах прежде живших делают поколения поистине бессмертными, знающими, что до них было, и способными двигаться вперед.

– Это неразумно. Нет ничего более горького, чем память минувшего. С какой болью я вспоминаю то, что было великую дюжину дождей назад, когда я жила на этом острове, и у меня было такое же тонкое красивое тело, как у синеглазой Аны, и я так же хотела ребенка, как она! И не было большего желания, радости, счастья, чем произвести его на свет!..

Ана вздохнула:

– Мне кажется, я помнила бы об этом и дюжину великих дюжин дождей.

– Еще через одну великую дюжину дождей я должна буду удалить клетки дальней памяти. Тогда в моей жизни не останется ничего, кроме бесконечного однообразия машинной жизни. Ремонт, смазка, смена частей, заправка горючим… И ничего больше!.. Как счастливы вы, пришельцы, что не умеете еще делать такие искусственные органы, как у нас, становиться вечноживущими.

– Ты была прекрасна? – спросила Ана.

– Все мужчины этого острова мечтали стать отцом моего ребенка и уничтожить ради этого хоть дюжину гнусных харов, – ответила бывшая женщина, заключенная теперь в машине.

– Не убивай этой своей памяти, Тана, – сказала звездная гостья.

– А ты, пришедшая со звезд! Ты прекрасна?

– Я боюсь так сказать о себе. Прекрасно не тело, прекрасно чувство. Это чувство и привело меня к вам.

– Как понять тебя, женщина звезд? Ты рассчитывала найти здесь себе пару? На вашей планете мало мужчин? – наивно спросила Ана.

– Нет, прекрасная Ана! Человек, которого я любила, улетел к другой звезде и должен был вернуться только через половину большой дюжины дождей, если определять время по-вашему.

– Разве ты не могла дождаться его, заменив в крайнем случае какой-нибудь орган протезом? – спросила Тана.

– Разве ты, Тана, став живущей в машине, могла бы встретиться сейчас с таким вот юношей, который только что гнал здесь свирепого хара через водопад? – спросила звездная женщина, имея в виду меня.