– Ты? Но как? Ни одна живая машина эмов не доставит… Заросли… Так поздно.

– А мои крылья? Я пронесу тебя на них через джунгли и через морской пролив, если друзья уже не ждут тебя.

– Ты? В прошлом воплощении удерживала…

– Я не знала чувств, Арсений, Теперь я понимаю тебя.

– Должен довериться?

– Разум эмов не знает лжи. Не знают ее и чувства элов.

– Что должен делать?

– Обнять меня во время полета. Так делает влюбленный эл.

Арсений похолодел. Он подумал о Вилене. Не оказался ли он вопреки биологическому барьеру избранником этого странного крылатого существа, которое ищет пары для полета любви?

– Если бы ты не стал на моем пути, Пришелец, я нашла бы себе обыкновенного эла. Но ты изменил мою судьбу, Арсений, – сказала Эоэлла, словно читая его мысли. – Я благодарна тебе.

– Как? Лететь с тобой? – прошептал Арсений.

– Во имя возвращения на Землю, – просто ответила эла.

Арсений привык верить эмам, но совпадали ли слова крылатой элы с ее затаенными мыслями?

Эоэлла смотрела прямо в глаза Арсению. У него не было киберлингвиста, оставленного в прежней келье, чтобы прочесть и перевести ее радиопередачу, но что-то было в этом взгляде, понятное без слов и аппаратов. И он решился:

– Эоэлла! Верю тебе! Летим!

– Нельзя терять ни частички времени, – с забавной неправильностью сказала эла и повлекла Арсения к выходу.

Искусственные змеи расползались при их приближении. Могучий поток воздуха в вертикальной шахте поднял их на поверхность. Они оказались в джунглях, на той самой солнечной лужайке, которая была видна в оставленной ими келье.

– Я все равно должна была бы улететь в горы к другим элам. Теперь я полечу с тобой. Ты должен обнять меня. У тебя много сил. Больше, чем у наших живых машин.

Еще раз перед мысленным взором Арсения встала его Вилена. Именно ее близость ощутил он сейчас, приближаясь к прекрасной эле.

Превозмогая противоречивые чувства, Ратов обнял чужепланетное существо. Под белой легкой тканью, которую здесь ткали искусственные пауки, он ощутил холодное скользкое тело.

Она взмахнула огромными крыльями.

Только во сне испытывал Арсений чувство, которое охватило его теперь. Без всякого мускульного усилия, если не считать сжатых за спиной Эоэллы рук, он взмыл в воздух. Сбросив тяжелый шлем и баллоны, чтобы облегчить Эоэлле полет, он снова увидел внизу джунгли, как перед посадкой ракеты. Своей синевой они напоминали ему родную тайгу.

Впереди показалось зеленоватое море, отражавшее зелень неба.

Промелькнула узкая песчаная отмель, вероятно, та, где люди впервые увидели эмов, когда они выходили из моря.

Вездехода внизу не было. Время истекло. Теперь надо лететь над морем. И все кончится, как положено на планете Рела…

У земных насекомых самка богомола во время любовного объятия откусывает самцу голову. А здесь… организм элы получит требуемое перенапряжение. Крылья отказывают в полете – и все…

Арсений вглядывался в туманный горизонт. На миг ему показалось, что он видит ныряющую в волнах точку. Может быть, это был последний знак Земли – вездеход с его друзьями, спешившими к ракете, а может быть, резвящийся юный эн?

Эоэлла мерно взмахивала крыльями. Нужно было поражаться их силе. Арсений подумал, что плотность атмосферы на Реле больше, чем на Земле, и только поэтому и могут здесь летать такие существа, как элы.

Скользя на воздушной подушке, вездеход то прыгал на гребни волн, то проваливался между ними.

Брызги каплями стекали по стеклам шлемов. Черные утесы впереди, казалось, тоже взлетали в небо и ныряли в море.

– Управлять, Генрих, ты будешь. Не могу я поднять с острова ракету, когда нет Арсения! – крикнул Кузнецов.

– Не падать духом – в бою неизбежны потери.

– Всегда подозревал, что у тебя нет сердца.

– Тряпки вместо сердца, конечно, нет.

– Лети один. Я останусь.

– Ты уже сделал все от тебя зависящее, чтобы остались мы оба – не давал отплыть. Думаешь, Арсению будет легче, если мы даже не сообщим на Землю все, что он такой ценой узнал?

– Всегда говорил, что ты эм, а не человек.

– Слушай, ты помнишь, как ходили прежде герои в атаку? Если кто-нибудь падал, сраженный, все останавливались, чтобы рыдать над ним? Так, скажешь? Правь к берегу. И осторожно. Припомни, как тут разбило об утесы первого эна.

– Почему первое разумное существо, которое мы здесь увидели, погибло ради нас?

– Нам не следует брать с него пример.

Вездеход осторожно вошел в бухту, где прибой был не таким сильным. Перейдя на воздушной подушке с волн и двигаясь над камнями, он перестал взлетать и лег на берег.

Над синими веерами папоротников к зеленому небу серебристой башней поднималась земная ракета – космическая шлюпка звездного корабля.

– Вездеход оставим здесь, – сказал Каспарян. – Будущие исследователи найдут его.

– Вездеход или Арсения?

– Если звездолет вылетит сюда сразу же после нашего возвращения, то, учитывая парадокс времени Эйнштейна, новая смена прибудет на Релу через пятьдесят лет. Арсений вернется с ними ровесником своей постаревшей Вилены.

– Думаешь, в этом есть доля справедливости?

– Почему, почему? Да что думать, раз все время истекло!..

Каспарян говорил нарочито сердитым тоном, но Толя чувствовал, что комок стоит у него в горле.

Лингвист махнул рукой и, сгорбившись, хромая, побрел от вездехода к ракете. Это были его последние шаги на чужой планете.

– Оставил друга… оставил… так, скажешь? – бормотал он сам себе.

Толя Кузнецов стоял на том самом утесе, с которого они с Арсением впервые увидели резвящихся в море энов, и смотрел вдаль. На груди его был живой нагрудник эма, которым он еще ни разу не пользовался. Мог ли он улететь с планеты, не почувствовав ее воздуха, ее запахов?

Видя, что всегда мешавший ему это сделать Каспарян бредет к ракете, Толя снял с себя шлем и всей грудью вдохнул дурманящий воздух.

Ему показалось, что он вынырнул после затяжного погружения. Странный аромат чужих растений и свежий йодистый запах моря пьянили.

Толя запрокинул курчавую голову, отвел руки назад и крикнул призывно на весь остров, словно ему мог кто-то ответить.

И до слуха его донеслось эхо. А может быть, это было и не эхо?

Кузнецов прислушался.

Голос приближался. Ветер доносил его все слышнее.

И тут он увидел в небе исполинскую птицу. Она была совсем такой, какую они уже раз видели над джунглями около живых машин.

Крылатое существо летело прямо на ракету.

Толя Кузнецов задыхался, но не от недостатка кислорода, а от волнения. Неужели в последнюю минуту он сделает на планете еще одно решающее биологическое открытие? Хоть бы рассмотреть получше эту птицу! Или… или… птеродактиля?

Летающее чудовище спланировало прямо на утес, к ногам Толи Кузнецова. Ему стоило большого труда устоять на месте, не броситься отсюда прочь.

И только теперь он рассмотрел, что, опустившись на скалу, «птеродактиль» вдруг разделился на две части. Толя закричал бы, но лишился со страха голоса. Одна часть аэрозавра с распростертыми в изнеможении крыльями осталась лежать на скале, а другая его часть выпрямилась и… стала человеком. С протянутыми руками он бросился к Толе. Только теперь Толя смог вздохнуть.

Оба они были без шлемов и могли приникнуть друг к другу щеками.

Потом Толя посмотрел на существо, сложившее крылья, и попятился.

– Чур меня, чур! Наваждение! – скорее в изумлении, чем в испуге, сказал он.

– Это Эоэлла, – просто отозвался Арсений и подошел к эле.

– Я должна лететь, пока крылья не отдохнули, – сказала Эоэлла, улыбаясь Арсению. – Ты очень крепко сжимал меня. Так надо.

– Благодарю, Эоэлла. Всегда буду помнить на Земле, – ответил Арсений, не понимая смысла слов о крыльях, которые не должны отдохнуть.

– Твой друг нашел бы здесь свою элу… Прощайте оба!

Эоэлла взмахнула крыльями и поднялась над скалой.