Примеры 1–5 обнаруживают общую закономерность: и в стилизации, и вне ее слово сущий является членом важных семантических оппозиций. Оно противопоставлено слову мертвый или его синонимам: в первом примере речь идет о мнимой смерти Тезея, в которую поверил его отец, во втором — об умершей матери Ипполита, в третьем эксплицитно выражена оппозиция убитым — сущим, в пятом. сущий — мертвая. В четвертом контексте слово сущая противопоставлено слову мнимыми, говорится, что душа осталась живой, в шестом примере равносущность героя и героини выступают «в мире, где всё — плесень и плющ», т. е. оппозиция сущее — мертвое ('неподлинное') имеется и здесь, и, в целом, последовательно отражена при всех употреблениях с этим вариантом корня.

Противопоставление сущий — мертвый оказывается в поэзии М. Цветаевой предпочтительнее противопоставления живой — мертвый: ее понятие жизни, причем вовсе не бездуховной и не обывательской, а жизни напряженной, страстной, почти всегда рангом ниже, чем понятие бытия. Исключения составляют, пожалуй, только самые ранние стихи и самые поздние — «Тоска по родине. Давно…», «О слезы на глазах!..». В эссе «Наталья Гончарова» М. Цветаева прямо указывает на ограниченность понятия «жить» и на абсолютный характер понятия «быть»: «Из ущелья дует. Кажется, что на конце его живет ветер, бог с надутыми щеками. Ветер — живет, может ли ветер жить, жить — это где-нибудь, а ветер везде, а везде — это быть. Но есть места с вечным ветром…» (Цветаева 1981, 109).

Цветаева как бы постоянно подвергает проверке смысл слова сущий, связывая его то с понятием физической жизни (примеры 1, 2, 5), то с понятием физической смерти и освобождения духа от плоти (пример 4). Так, в контексте 2 именно умершая мать Тезея — «Тмящая всех жен || Сущих», т. е. 'в смысле абсолютного вневременного бытия превосходящая всех живых'; в контексте 3 также утверждается превосходство убитых воинов над живыми («хвала убитым, || Сущим — срам»); в стихотворении «Душа» (пример 4) говорится об отделении души от тела, о вознесении ее «в лазурь», в этом контексте лирическая героиня и названа сущей между мнимыми, т. е. живущими. В пятом контексте предельно ясно и афористично выражена связь слова мертвая с понятием высшим по отношению к сущему как к живому.

Таким образом, слово сущий ('настоящий, подлинный, истинный') как исходно отражающее и в общенародном языке, и в идиостиле Цветаевой высокое понятие бытия, приобретает в ряде контекстов смысл противоположный, что определяется повышением и превышением критерия истинности в философской концепции Цветаевой, для которой истина — абсолют, лежащий за гранью жизни.

В целом анализ употребления двух ключевых слов в поэзии М. Цветаевой — существительного верста и глагола быть — показывает, что смысловая напряженность слов с общей семантикой предельности способствует реализации потенциальных свойств языка и на лексико-семантическом уровне (верста), и на грамматическом уровне (верста, быть). При этом индивидуально-авторское смысловое наполнение слова верста обнаруживает возможности, не реализованные в общенародном литературном языке, т. е. тенденции развития, а семантический объем слова быть актуализирует преимущественно утраченные языковые свойства, возрождает элементы прошлых языковых состояний.

Обобщая анализ материала четырех глав книги, назовем следующие особенности языка поэзии М. Цветаевой, связанные с реализацией скрытых языковых возможностей и отражающие мировоззрение М. Цветаевой:

1. Поэтика М. Цветаевой — это прежде всего поэтика предельности. Мировоззренческая предельность М. Цветаевой нашла адекватное выражение в языковой предельности, что способствовало активной реализации языковых потенций.

2. Предельные состояния в момент высшего духовного напряжения диалектичны, т. е. противоречивы. Противоречия находят языковое выражение в потенциальной многозначности корней слов. Этимологические поиски поэта ведут к выявлению и мотивации внутренних противоречий языковыми отношениями. Внутренние противоречия находят наиболее адекватное выражение в синкретизме корневой основы, в реализованной языком и потенциальной энантиосемии слов. Преобразование словарной многозначности в синкретическое единство значений слова приводит к пересечению синонимических и антонимических отношений при номинативном, переносном и символическом употреблении слов в системе цветообозначений.

В одних случаях поэтический текст последовательно активизирует семантическое развитие слова в определенном направлении (слово верста развивает семантику дальности, противопоставляя ее семантике меры). В других случаях он активизирует само противоречие (употребление слова быть в разных контекстах отражает разные аспекты бытия — бытие физическое, духовное бытие в реальной жизни и бытие за пределами земного существования).

3. Диалектичность любого понятия является основой его изменчивости. Изменчивость определяет вариации в конструкциях с морфемными повторами, в паронимических рядах слов, семантические и грамматические сдвиги при актуализированном синкретизме языковых единиц. С изменчивостью связаны цветовые трансформации в той картине мира, которая представлена творчеством М. Цветаевой. Изменчивость ведет к развитию новых значений слова верста и смысловых приращений глагола быть во всем многообразии его грамматических форм.

4. Изменчивость как форма существования жизни в картине мира М. Цветаевой и как форма существования слова в ее поэзии ведет к пределу, за которым М. Цветаева видит абсолютное бытие, понимаемое как бытие вне времени и пространства. С этим связано объединение этимологически родственных, а также и переосмысленных слов в одну систему, в которой особая роль принадлежит наиболее общей по смыслу корневой основе или любой вычленяемой из слова морфеме вплоть до квазиморфемы. Бытие слова вне времени и пространства моделируется в явлениях художественного билингвизма и анахронизма — включения в единую семантическую систему языковых элементов, принадлежащих разным народам и разным эпохам. Модель бытия слова вне времени и пространства обнаруживается в явлениях цветовой метафоры и гиперболы, особенно заместительного цветообозначения и символического наполнения слов лазурь, лазорь. Развитие значений слова верста в творчестве М. Цветаевой прямым образом связано с номинацией запредельного пространства-абсолюта; слово быть реализует свое абстрагированное значение в контекстах, отчетливо указывающих на бытие, свободное от пространственных и временных ограничений.

Поскольку М. Цветаева создает свою картину мира через языковые связи и отношения (о чем свидетельствует, в частности, разнонаправленная фразеологическая индукция текстообразования), можно сказать, что язык произведений поэта-философа М. Цветаевой отражает философию языка в его развитии.

[1] Все перечисленные отличительные признаки языка художественной литературы и особенно поэзии от обиходного языка отмечены, по-разному сформулированы и обоснованы в трудах многих лингвистов, литературоведов, психологов, самих писателей (М. М. Бахтина, А. Белого, В. В. Виноградова, Г. О. Винокура, Л. С. Выготского, Б. А. Ларина, Р. О. Якобсона и др.). Об истории изучения языка поэзии см.: Григорьев 1979; Медведева 1985.