Не стану гадать, как бы все сложилось, выйди Антошка замуж за Юру, тем более что в глубине души согласен с язвительным афоризмом Эразма Роттердамского: «Удачные браки бывают между слепой женой и глухим мужем». Но семейная жизнь Тонечки со скотиной восторга у меня не вызывает: сытно, относительно спокойно (потеряв последний клок волос, Степан перестал шалеть перед каждой встречной юбкой), но до противности скучно. Скотина — это мое самое сдержанное, я бы сказал, изысканно-вежливое мысленное наименование Степана, надменного, атлетически сложенного, поразительно уверенного в своей мужской неотразимости и высочайшем культурном уровне верблюда. Когда я наслаждаюсь великим артистом Эрастом Гариным в «Музыкальной истории» и «Свадьбе» по Чехову, то всегда вспоминаю Степана: такое же чрезвычайное чувство собственного достоинства и ослиная вера в собственную же непогрешимость. Между тем вся его образованность сводится к энциклопедическим познаниям в области футбола, а также, объективности ради, к практической электронике: телевизионный и магнитофонный мастер — золотые руки, от левой клиентуры нет отбоя. Бабник, обдирала, тупица, наглец, но — не жмот. Антошку по-своему любит и денег на нее не жалеет, а в Андрейке души не чает — причины, по которым я эту скотину терплю. И не только терплю, а всячески подлаживаюсь, подлизываюсь и угождаю, потому что ему ничего не стоит посадить Андрейку в машину и отвезти на выходные к мамуле (к великому моему счастью, она в свои шестьдесят пять разневестилась, поселила у себя какую-то развалину со здоровенной сберкнижкой и не слишком на внука посягает). Однако бывает, что скотина меня наказывает — если, забывшись, я ляпну что-то неуважительное. Так что стараюсь угождать. А что делать? Кто из вас не конформист — пусть кинет в меня камень.

Но главная удача — по субботам оба работают, а почти каждое воскресенье то у них гости, то сами уходят, так что день-полтора в неделю Андрейка мой, собственный! В эти дни мне хоть кол на голове теши — никаких мероприятий, даже если это будут собственные похороны. А помирать я не собираюсь, твердо решил топать по земле еще лет пятнадцать, чтобы по мере сил своих воспитать из Андрейки личность. И проживу, черт бы меня побрал, потому что в шестьдесят с гаком я, Аникин-старший, вполне справный конь. Почему конь? А потому, что у Бабеля имеется такой рассказ «Начальник конзапаса», сюжет пересказывать не стану, если не читали — бросайте все дела, бегите искать «Конармию», и ликвидируйте свою литературную безграмотность. Всего лишь две странички, но какие — шедевр! Там краснорожий, седоусый Дьяков, начальник конзапаса, внушает мужику: «Ежели конь упал и подымается, то это — конь; ежели он, обратно сказать, не подымается, тогда это не конь». А я не только с песней по утрам подымаюсь, но и двухпудовой гирей в зарядку балуюсь.

К семи часам я уже был как штык: зарядился, принял душ, растерся докрасна, присобачил запасные части, позавтракал — и тут звонок: на проводе Костя-капитан, начальник милиции, я ему нужен, и он выезжает ко мне с важным документом. Я предупредил, что к восьми должен быть у Андрейки, и Костя заверил, что подвезет. И я сорок минут ждал, лопух! Про меня и от меня вы можете услышать всякое, но одно скажу не рисуясь: я — человек обязательный, и со временем, и со словом своим всегда в ладах. Сказал, что сделаю, обещал позвонить, прийти к назначенному часу — из кожи вон вылезу, на карачках приползу, но не подведу. Короче, считаю себя человеком надежным, очень высоко ценю это качество в других и терпеть не могу людей необязательных, которые забывают про свое обещание в тот миг, когда оно слетает с языка. Обычно я стараюсь с подобными прохвостами дела не иметь, а если обстоятельствами бываю к этому вынужден — скрежещу зубами и, облегчаю душу неприемлемыми для слуха словечками.

Начиная от семи до без двадцати восемь я нервно вышагивал по квартире, с каждой минутой раскаляясь до немыслимой температуры, а потом запустил в атмосферу длиннющее и не делающее чести интеллигентному пенсионеру выражение и потопал к Андрейке, это километр с четвертью. Пусть теперь Костя объявляет на меня розыск, у него милиционеров — как яблок на дереве в урожайный год. Упаси бог опоздать! Степан в половине девятого отвозит Антошку в аптеку, а сам отправляется по заявкам и калымить. Жуткое воспоминание: однажды почти всю ночь читал, утром не расслышал будильника — и проспал до половины девятого! Позвонил, что жив и выхожу, на ходу оделся, к девяти прискакал — а Андрейка высунулся из окна (с шестого этажа!) и кричит: «Лю-ди! Поговорите со мной хоть кто-нибудь!» У меня чуть сердце не лопнуло.

Притопал к восьми, Андрейка еще спит, Степан, развалясь в кресле, вдумчиво изучает «Советский спорт», а Антошка полуодетая и непричесанная, мечется по кухне, готовя мужу завтрак. Помочь не может, скотина! Потому и прихожу к восьми, чтобы освободить дочку от кухни. Погнал ее одеваться, поджарил яичницу с колбасой, заварил кофе — ешь, пей, не подавись! А прислуживаю с улыбкой, ржу, когда он острит, внимательно слушаю идиотские футбольные рассуждения, кто с левой ноги лучше бьет, а кто с правой, поддакиваю, когда он матерится по адресу судьи, назначившего чудовищно несправедливое пенальти в ворота его «Торпедо», горестно по этому поводу вздыхаю и тихо ликую, что «Торпедо» проиграло. Потом с удовольствием и душой поджариваю Антошке ее любимые тостики с сыром, чищу ее туфельки и целую мою голубку на прощанье. В аптеке у нее работа вредная, всякой гадостью за день надышится, а вечером готовь Степану ужин, гладь его штаны, слушай про футбол… А Юра, хотя уже и доктор наук, сам картошку жарит, квартиру пылесосит, бережет женские ручки и красоту…

Не помню, где вычитал, поэтому цитирую по памяти: «Я делал в жизни много глупостей, но одну не сделаю никогда: не женюсь по любви». Примерно так выразился Дизраэли, английский премьер-министр прошлого века и, безусловно, умный человек. Обливайте меня дегтем и лупите дубинами, но с Дизраэли я совершенно согласен. Девчонки, не выходите замуж по любви с первого взгляда! Вы ведь самые красивые сапожки, платья не купите, не примерив, хотя здесь в наихудшем случае теряете только деньги. Зарубите себе на носу: влюбившись, вы способны разобраться в любимом примерно так же, как слепые котята в живописи, и посему чрезвычайно велика вероятность, что примете рядового петуха за горного орла. В фильме «Вестсайдская история», который я смотрел у Птички по видеомагнитофону, имеется сногсшибательной силы кадр: ОН и ОНА, впервые увидев друг друга на танцах, мгновенно остаются на экране одни — нет, не на экране, а во всем мире. Никто для них больше не существует — ни танцующие пары, ни музыканты, никто. На мой взгляд, никогда еще не было в искусстве столь убедительно показано, какие шоры на глазах влюбленных.

За парней я меньше беспокоюсь, как-нибудь выкрутятся, а вот вы, девчонки, встряхните свои мозги и вдумайтесь в совет старого пугала: не спешите в загс! Сначала затейте такую игру: представьте себе, что вы получили задание проникнуть во вражеский тыл и собрать разведданные об одном человеке: о его семье и друзьях, пристрастиях, отношении к деньгам, учебе или работе, не глупый ли он и порядочный, где ночует — дома или в вытрезвителе, и тому подобное. И только собрав такое досье, решайте, стоит ли доверить такому человеку будущих детей и собственную жизнь. Если я для вас не авторитет — сошлюсь на Монтеня, который доказал, что ничего важнее брака в жизни человека нет, и посему относиться к этому делу следует исключительно продуманно.

Ладно, к этой теме мы еще будем возвращаться, хотя толку от этого мало, все равно от меня отмахнетесь, как это сделала когда-то Антошка. Бог с вами, влюбляйтесь и галопом скачите в загс, только потом не говорите, что я вас не предупреждал.

Супругов выпроводил, посуду вымыл, сварил манную кашу с изюмом и укутал кастрюльку полотенцем, а шкет еще спит. Время есть, достал из своей хозяйственной сумки конторскую книгу, куда вношу Андрейкины словечки, с первого сознательного лепета по минувшую субботу включительно. Тут много всего такого, за что Корней Чуковский с чувством бы меня поблагодарил и включил в «От двух до пяти». Хорошая книжка, не зря ее педагогические держиморды терпеть не могут.