На другой день, в девять часов утра, Ульянов вскочил с постели и, с некоторым отвращением посмотрев на спящую супругу, зажег лампу таким образом, чтобы увидеть на стене собственную тень. В одних трусах он начал энергично перемещаться по комнате, совершая свой обычный утренний ритуал – бой с тенью. Похмельный пот градом струился с его высоченного лба, крупные мышцы красиво резвились под покрытой рыжеватой шерстью кожей. Ульянов совершал невообразимые пируэты, пытаясь нанести удар собственной тени. В какой-то момент, не рассчитав свои силы, он так смачно заехал левой ногой в стену, что разбудил Крупскую, а, заодно, и спавшего в соседней комнате Бени.

– Ты бы хоть себя пожалел! – заворчала Надя. – После такой попойки…

– Ничего, бабуля! – бодро сказал Ульянов и энергично постучал кулаком в стену. – Эй, Бени!

Вставайте, граф пивного крана, Владелец винных погребов, Герой небесного экрана И житель цинковых гробов!

Певец хрустального бокала, Ценитель градусов хмельных, Поклонник женского вокала И похмелитель всех больных!

Спустись в пивное подземелье, В пещеру древнего вина И обменяй свое похмелье На чашу, полную говна!

Прикрывшись одеялом, Крупская испуганно смотрела на мужа.

– Ты слышишь, Бени, как я творю! Как я импровизирую! Сейчас мы сходим к Льву Абрамычу и поднимем наш творческий потенциал до невиданных высот!

Было слышно, как в соседней комнате заворочался Бени.

Через четверть часа все трое уже сидели в гостиной за чашкой крепкого утреннего чая. Бени имел страшно помятый вид и даже чай пил с трудом. Быстро допив свою чашку, Ульянов сказал:

– Одевайся, Бени. Мы идем к Лехе.

– К какому Лехе?! – запричитала Крупская. – Ты посмотри, до чего ты довел юношу. Ему необходим отдых. Да и тебе тоже.

– Некогда отдыхать, бабуля! – решительно сказал Ульянов. – Революция!

Бени ощущал острую потребность в пиве, поэтому его долго уговаривать не пришлось. Не прошло и пяти минут, как он уже был в своем длинном черном пальто и цилиндре. Ульянов набросил легкий плащ поверх своего серого костюма, надел кепку, и приятели вышли на Невский проспект.

Если не считать мимолетного нелегального посещения в 1900 году, Ульянов уже десять лет не был в Санкт-Петербурге. Теперь он испытывал состояние восхитительной эйфории от новой встречи с этим городом, который был для него любимым и почти родным. Ульянов видел приметы нового века: электрифицированные здания, телефоны, первые автомобили; но все это было второстепенно, а главное оставалось прежним. Что именно являлось главным, Ульянов затруднился бы сформулировать, но он чувствовал, что этот город содержит в себе огромные архитектурные и духовные богатства и является величайшим и ни с чем не сравнимым произведением гениального зодчего – русского народа. Еще правильнее было бы сказать, что Ульянову и не нравились достижения ХХ века. Он уже достиг того возраста, когда людям становятся дороги воспоминания. Он уже не способен был полюбить новое, а потому не принимал в полной мере ни Женеву, ни Вену, ни Лондон. Понятие City для него всегда ассоциировалось с Санкт-Петербургом девяностых годов ушедшего века. Умом он понимал значение технического прогресса, но сердце его навсегда осталось там, где он любил Арину и пил пиво у доброго старого Прадера.

– Судя по твоему виду, Бени, – говорил на ходу Ульянов. – Нам совершенно необходимо навестить Льва Абрамовича.

– А это кто? – спросил Бени.

– Он был вчера у Александры.

– Там было очень много людей. Я всех не запомнил.

– Зато ты запомнил Анжелику! – усмехнулся Ульянов.

– О, да! – пылко воскликнул юноша.

– Ну и как успехи?

– Пока никак.

– В таких делах следует сразу брать быка за рога, а точнее корову за вымя, – назидательно сказал Ульянов. – Впрочем, в твои годы мне также не хватало динамики в этом вопросе.

На углу Невского и Знаменской они вошли в магазин, над дверями которого красовалась табличка с надписью: КАСКАД И СЫН КРЕПКИЕ НАПИТКИ За прилавком стоял сам Лев Абрамович. Сыновей у него не было. В этом деле, основанном его отцом, Лев Абрамович сам был «сыном». С тех пор прошло сорок лет, но вывеска сохранилась. Обычно Лев Абрамович все делал сам. Лишь изредка он нанимал временных помощников. Когда же ему требовалось ненадолго отлучиться, он, как правило, договаривался с Александрой, и в магазине хозяйничала Анжелика.

Лев Абрамович нисколько не удивился, увидев Ульянова.

– Святой Моисей! Доброе утро, Владимир Ильич! Признаться, не сомневался, что нынче утром увижу вас здесь. Приветствую и вас, юноша! Открыть вам по бутылочке пива?

– И как можно быстрее, дорогой Лев Абрамович, спаситель вы наш! – сказал Ульянов, потирая руки.

Ульянов залпом выпил бутылку пива, смачно отрыгнул, извинился, а затем, переведя дух, попросил еще одну бутылочку, и на сей раз пил уже не спеша, хотя по-прежнему с большим удовольствием. Бени почти не отставал.

– К Лехе, небось, направляетесь? – осведомился Каскад.

– Вы сегодня утром поразительно догадливы, милейший Лев Абрамович! – ответил Ульянов.

– Мой вопрос задан неспроста, – сказал Каскад. – Если вы собираетесь к Лехе, могу порекомендовать прихватить с собой пару бутылок «Ерофеича». Последнее время это их с Пятницей любимый напиток.

– Что-то я не знаю такого напитка, – удивился Ульянов.

– Это новинка прошлого сезона, – улыбнулся Лев Абрамович, снимая с полки сразу две бутылки с хитроватым дедулей на этикетке. – Сорок градусов. Вкус специфический. Под дзеренину, я думаю, пойдет.

– Пожалуй, возьмем, – сказал Ульянов.

– Я бы сегодня ограничился пивом, – осторожно подал голос Бени.

– Пивом голову не обманешь! – поучительно отметил Ульянов. – Заверните нам, пожалуйста, четыре бутылочки этого самого «Ерофеича», Лев Абрамович.

– Святой Моисей! С превеликим удовольствием, Владимир Ильич! Заходите почаще.

– Обязательно! Ну а как, вообще, идет торговля?

– Да не жалуюсь, Владимир Ильич, не жалуюсь. Торговля спиртным, я вам скажу, – самый стабильный бизнес. Мир, война, революция, потоп – все одно: человеку требуется выпить. Ко мне приходят социал-демократы и анархисты, педерасты и монархисты. Даже от самого императора посылают ко мне за портвейном.

– Да, этим господам без портвейна никак не обойтись!

– Да за этих-то сволочей волноваться не приходиться. Другое дело – вы, Владимир Ильич. Давно хотел вас предостеречь: опасными делами занимаетесь!

– Опасно быть евреем, Лев Абрамович, а делами заниматься неопасно! – афористично ответствовал Ульянов.

Каскад с сомнением покачал головой.

– Всего хорошего, Лев Абрамович! – попрощался Ульянов. – Пошли, Бени.

– Большой привет Лехе! – отозвался Каскад.

Несколько минут спустя приятели вошли в один из подъездов ничем не примечательного здания, на котором впоследствии благодарные потомки повесили мемориальную дощечку, дабы увековечить событие, нами сейчас описываемое. Друзья позвонили в квартиру No 29, и дверь им открыл крепкий, высокого роста мужик, слегка похожий на обезьяну.

– Во-овчи-ик! – заорал мужик. – Эй, Пятница, Вовчик приехал!

– Привет, Леха, – сердечно сказал Ульянов. – Это мой друг Бени, малый не без достоинств.

Едва войдя в квартиру, Ульянов почувствовал густой запах готовящейся баранины. Леха провел гостей в кухню, там Осип Пятницкий огромным охотничьим ножом шинковал чеснок. Хотя дзеренина и напоминает баранину, Ульянов слишком хорошо разбирался в мясе, чтобы его можно было так «лечить».

– Что это вы тут готовите? – иронически спросил он.

– Рыночную баранину?

– Увы! – виновато улыбнулся Пятницкий.

– А где лось?

– Лось в лесу.

– Ясно! В следующий раз,чувствую, придется мне пойти с вами. Видишь, Бени? Ты говоришь: «Царя убить!» Эти люди даже лося убить не могут. Знаю я этих охотников. Налакаются рому и ходят по лесу вприсядку, даже ружье зарядить забудут. Куда ездили-то хоть?