Все выпили, и «западник» Рабинович тут же сказал:

– Вот это спирт! Не то, что наша бурда. Все же как бы вы, большевики, не умничали, а до Европы и вам далеко. Да и манифестик этот – ничто по сравнению с западной свободой мысли.

– Между прочим, – язвительно заметил Ульянов, – на Западе этот спирт разбавляют соком, лимонадом или минеральной водой.

Слегка покраснев, Рабинович тут же придвинул к себе графинчик с морсом.

– А что касается свободы мысли, – продолжал Ульянов,

– то здесь я могу вас просветить, как человек, довольно долго проживший на Западе. Там если вы имеете свое особое мнение по каким-либо политическим вопросам, то наиболее безопасно – засунуть это мнение себе в задницу.

– Не может быть! – воскликнул Рабинович.

– Г-н Ульянов совершенно прав, – сказал Бени. – Такого болтуна, как вы, у нас бы уже давно арестовали.

– Да! – не совсем последовательно обрадовался Рабинович. – На Западе полиция знает свое дело круто!

– Пиздят там тоже круто! – сказал Ульянов.

– Не может быть! – снова воскликнул Рабинович.

Ульянов и Бени переглянулись как люди, которым есть что вспомнить на эту тему. Александра Коллонтай понимающе улыбнулась.

Выпили еще разок, и в разговор вступил Григорий Зиновьев.

– Ну а что вы скажете о событиях, имевших место в Петербурге 9 января? Такое тоже могло бы произойти в Европе?

– Нет, конечно, – ответил Ульянов. – Но события кровавого воскресенья – это не пример подавления свободомыслия. Это пример произвола и террора со стороны властей. Это доказательство не силы, а слабости самодержавия, а также полной несостоятельности монархической системы вообще. Именно поэтому я и говорю, что манифест 17 октября, приближающий Россию к западноевропейскому типу государств, является объективным достижением. Но это отнюдь не означает, что мы должны довольствоваться этим достижением и идеализировать западную систему, как это делает уважаемый г-н Рабинович.

С противоположного конца стола с понимающей улыбкой наблюдал за спорящими Лев Абрамович Каскад. Ульянов давно знал и ценил этого человека.

– Кстати, Лев Абрамович, а где Леха? Почему я не имею удовольствия его видеть здесь?

– Они с Пятницей уехали на охоту. На лося! Сегодня вечером должны вернуться. Леха передавал вам большой привет и приглашал зайти завтра, прямо с утра. Собирается угостить вас свежей дзерениной. Вот его визитная карточка с адресом.

– Спасибо. Ну, а вы как? Трудитесь все там же?

– Конечно. А где же еще!?

– Прекрасно! У меня родился тост, господа. Выпьем за процветание замечательного дела «Каскад и сын»!

Бени уже прилично окосел. Прекрасная Анжелика то и дело наполняла его быстро пустеющий стакан. Бени вроде и пить не хотел, но почему-то не мог не выпить, если наливала Анжелика. Вдруг он глуповато встрял в разговор:

– Я все-таки не понимаю – почему не попробовать убить царя?!

– Это уже неоднократно имело место быть, молодой человек, – снисходительно улыбнулся Зиновьев.

– Ты бы получше закусывал, – прошептал в сторону Бени Ульянов, а вслух сказал: – О терроризме мы с тобой уже говорили!

– Не будьте догматиками, господа! – воскликнул Бени.

– Царь царю рознь. Ваш нынешний царь – очевидный тиран.

– Милая девушка, – шепотом обратился Ульянов к Анжелике, – вы его вместо водки свининой потчуйте!

– Так он же еврей! – трагическим шепотом возразила Анжелика Балабанова.

– Он итальянец, – прошептал Ульянов.

Красавица недоверчиво взглянула на Бенину физиономию.

– Все итальянцы очень похожи на евреев, – разъяснил Ульянов.

Анжелика вздохнула и наложила Бени полную тарелку сала. Она была несколько разочарована тем, что Бени не еврей. Дочь почтенных антисемитов, Анжелика дружила с Львом Абрамовичем Каскадом и уважала евреев.

– Политика Николая II выгодна большевикам, – резонно заметил, тем временем, Рабинович. – Чем больше зверствует правительство, тем больший успех имеет большевистская пропаганда в массах.

– Не очень красивое рассуждение, – заметил Ульянов.

– Зато верное.

– Давайте все-таки выпьем за то, чтобы жертв было как можно меньше, – примирительно сказала Аликс.

Все согласились, что это прекрасный и поистине женский тост. Свинина не помогла: после этой рюмки Бени совсем скис, и его пришлось отвести в спальню. Все остальные гости продолжали пить, закусывать и обсуждать революционные проблемы. Уставший от этих разговоров аполитичный интеллектуал Расин высказал свое мнение:

– Господи! Как вы мне надоели со своей дурацкой болтовней. Царь! Режим! Поговорили бы вы лучше о жратве или о бабах! Самое главное в жизни – это как можно меньше суетиться. Единственное, что мне нравится в ваших рассуждениях, господа,

– это ваш атеизм. Слава богу, что хоть на том свете мне не придется выслушивать весь этот бред. Неверие в загробную жизнь

– это ваша единственная позитивная мысль. Смерть – это вечный и абсолютный покой. И не надо бояться смерти, господа! Заболев, не бегите к врачу с мольбами о помощи! Напротив, будучи здоровыми, но уставшими от суеты, придите к лекарю и спросите: «Доктор, сколько я должен выпить пива, чтобы уснуть навсегда?»

Эта речь имела бурный успех. Все выпили за аполитичного интеллектуала Расина.

– Г-н Ульянов, – тихо сказала Аликс в разгар всеобщего веселья. – Вам не обидно?

– За что? – не понял Ульянов.

– Мы с вами знакомы пять лет, а еще ни разу не трахались.

– Обидно, – честно признался Ульянов.

Они вышли в спальню, но там спал Бени. Пришлось его растолкать.

– Demonio! – проворчал Бени. – Что случилось?

– Пора вставать.

– Мы уже уходим?

– Мы с Аликс пришли немного отдохнуть, – объяснил Ульянов. – А тебе пора возвращатся к гостям.

– А что они там делают?

– Бухают.

– Но я не хочу больше бухать.

– Тогда иди на кухню к Анжелике, – Ульянов явственно подмигнул приятелю. – Да попроси у нее прежде всего стакан крепкого чая.

– Ах, да, Анжелика! – оживился Бени и, надев пиджак, устремился вон из спальни.

Провожая его взглядом, Ульянов сказал:

– Помнишь, ты меня спрашивал, что значит «поспать по ходу»?

– Да, я теперь понимаю, – кисло улыбнулся Бени и вышел.

– – – – – Вечером, когда все уже расходились, Буренин обратился к Ульянову:

– Совсем запамятовал, Владимир Ильич! Мы уже оповестили людей, что завтра в семь часов вечера на Кривуше Николай Ленин выступит перед рабочими. Вы помните это место, неподалеку от Казанского собора?

– Конечно, помню, – ответил Ульянов, подавая Александре пальто.

– Надеюсь, вы сможете, Владимир Ильич?

– Сможем! – успокоил Ника Ульянов и зачем-то расцеловал его в обе щеки. – Сможем, Ник! Выступать перед рабочими – это священный долг. И, вообще, я люблю говорить! Вы же знаете: я прирожденный оратор!

Затем Ульянов низко надвинул кепку, сунул руки в карманы плаща и вышел на лестницу в сопровождении Бени и решившей их проводить Александры.

Они быстро вышли на главную улицу города. Вечер был в самом разгаре, и Невский проспект ярко сверкал всеми своими огнями. Вывески ресторанов манили к себе тех счастливцев, у которых имелись деньги, бедняки просто гуляли по улице, юнкера задирали проституток, и на каждом углу, словно напоминая о революции, дежурили жандармы.

– Как много людей! – сказала Аликс, прижимаясь к Ульянову.

– Да, очень много людей! – свободно вздохнул Ульянов.

В тот же день, в квартире князя Путятина, в огромной мрачной гостиной, за старинным дубовым столом сидел молодой человек в форме полковника императорской гвардии.

Позади него в огромном камине горел яркий огонь, и пылающие головни с треском обваливались на чугунную решетку. Свет очага падал на стол и освещал стоявшую там початую бутылку портвейна, в то время как глубоко задумавшийся полковник крепко сжимал в правой руке большой хрустальный стакан.

И невысокий рост, и узковатые плечи, и полковничий мундир, и стакан портвейна в руке, и характерные черты узкого удлиненного лица – все наводило на мысль, что это последний российский император посетил зачем-то обиталище отнюдь не близких ему князей Путятиных.