— А, Мутэ, я уверен, что вы оправдаете меня! Мы не должны без конца сидеть на этом острове! Мозг для вполне плодотворной деятельности требует интеллектуального окружения. Я слишком поздно понял ту непростительную ошибку, которую я совершил, поселившись на этой скале под предлогом, что здесь найду среду, подобную первобытному миру. Вы согласны со мной, Мутэ? Не лучше ли устроить лабораторию в окрестностях Парижа? Алинь, предположите Пастера на острове Пьедрада. Ведь, наука отстала бы на целый век.

Он много говорил о том яростном желании снова погрузиться в работу, которую почувствовал со времени приезда. Ему захотелось сейчас же, сию же минуту увидеть обезьян, несмотря на усталость, несмотря на противодействие Элен, которая с видом избалованного ребенка требовала, чтобы сейчас же сели за стол. Забывая о том, что сын его шел впереди вместе с Алинь, он отдался внезапной вспышке гнева.

— Я не позволю ей думать, что она может мною командовать! Я не люблю, когда меня раздражают! Если она вздумает мешать мне работать, пусть убирается вон, Мутэ! Пусть убирается вон сейчас же!

Жюльен, изучая его украдкой, покачал головой. Но возбуждение ученого сейчас же приняло другой оборот. Стоя перед клетками, он прервал Алинь, дававшую объяснения Анри и стал излагать свою новую программу; он сделал это так подробно, что целое показалось бессвязным. Во всем этом хаосе фраз одна мысль проявлялась определенно: окончательное заключение из опытов можно будет вывести только тогда, когда операции подвергнутся человеческие существа. Он, наконец, дал конкретное выражение своему душевному беспокойству.

— Если б мы жили в более цивилизованную эпоху, правительства предоставляли бы в мое распоряжение приговоренных к смерти. Это был бы самый рациональный способ изучения тайны жизни.

После ужина, когда Зоммервиль с сыном о чем-то беседовали, а Элен показывала дяде предназначенную для него комнату, Жюльен подошел к Алинь и Жану, прогуливавшимся вдоль баллюстрады.

— Я вам не помешаю?... Простите меня, но я должен вам излить всю душу. Мне хотелось бы знать, Алинь, верите ли вы в искренность патрона, когда он с таким жаром говорит о своих работах?

— Увы, у меня впечатление, что он неуравновешен совсем.

— Вот именно! Через пять минут после того, как он восхвалял чары и добродетель вдовушки, он говорит о том, чтоб выбросить ее вон. Мне кажется, что она его еще пленяет, но все-таки работа может взять верх. Вы видели, как он снова увлекся перед клетками обезьян. Итак, его терзают две страсти: наука и то, что я не решаюсь назвать любовью и сюда еще примешивается третье чувство: сын.

— Он к нему глубоко привязан. Может быть, в этом будет его спасение.

— Вы не заметили интересной сцены. Она хотела вставить словечко в их разговор с сыном, и он закрыл ей рот взглядом, который ясно говорил: оставьте нас в покое. Тогда, сделав глазки старому красавцу, который только и ждет того, чтобы перенять наследство, она поднялась из-за стола.

На третий день утром Алинь, несшая лекарство Эль Браво, встретила искавшего ее Жана:

— Я хочу с вами проститься...

— Как!.. — с трудом проговорила она и побледнела.

— О, только на двадцать четыре часа, — весело заявил он: — Мосье Шарль просит меня управлять «Форвердом» вместо Мюйира, который болен лихорадкой. Вы ни за что не угадаете, кого я увожу: мисс Элен и м-сье Гарольда.

По нескольким словам, вырвавшимся у ученого, он понял, что по какому-то пустому поводу, посреди ночи разыгрался скандал и женщина жаловалась, что профессор оставляет ее из-за сына. После долгой ссоры они решили сделать передышку. Она в компании Гарольда отправится в Порт-оф-Спэн и будет там ждать отъезда Анри, который через две-три недели должен уехать во Францию.

— Я полагаю, что вернусь завтра утром. У вас нет никаких поручений, покупок?

— Предисловие к разлуке, — сказала она грустно.

— Надо с этим мириться, Алинь. Я теряю время. Я грызу себя. Бездеятельность ужасно меня тяготит. Там зовет меня лес, золото; золото, которое сделает меня богачом... И тогда, кто знает...

— Вы забудете меня. Другая женщина легче найдет путь к вашему сердцу.

— Алинь, вы огорчаете меня. Нельзя обречь белую женщину на ту жизнь дикаря, которую я собираюсь вести. Вы это поймете, Алинь.

Она часом раньше спустилась вниз, где Жан с помощью матроса приводил в порядок лодку и испытывал мотор. Они пробовали обмануть друг друга, обмениваясь банальными словами о состоянии погоды. Услышав чьи-то голоса, она бросилась в бегство и скрылась за скалой, где никто не увидит ее слез.

— Вы, конечно, постараетесь отлучиться на день или два, дорогой друг, — ворковала Элен, пока Гарольд помогал Огюсту передавать чемоданы матросу: — Вдали от вас я умру от тоски.

— Я постараюсь, дорогая, — уклончиво обещал Зоммервиль.

Только пройдя через кольцо рифов, Лармор обернулся к острову и замахал шляпой. Алинь с заплаканными глазами следила за исчезающей в голубом просторе лодкой. Она предчувствовала уже свое будущее одиночество. В один из ближайших дней он исчезнет навсегда за этим безбрежным морем; человек, которого она избрала, которого любила.

Ученый прошел мимо нее, бормоча какие-то слова...

Взобравшись на скалу, Алинь долго еще смотрела на горизонт, скрывший от нее лодку. Но с энергией молодого существа пыталась победить свое горе и вернуться в действительный мир после тщетного полета в царство мечты.

— «Вы поймете, Алинь»...

О, да. В моряке говорит голос разума. Ведь он отправится искать счастья в дикие края. Никогда она не сможет приспособиться к суровому существованию искателя золота, к лишениям и опасностям этой жизни. Таким образом, их любовь была тупиком, из которого повелевала ей во что бы то ни стало выйти ее еще не уснувшая энергия.

— Многие, как и я, предавались таким химерам и исцелялись. Я исцелюсь.

Приняв это решение, она успокоилась и бросила последний взгляд на туманный горизонт, за которым исчезал силуэт «Форверда» и улыбнулась, собираясь испытать свои новые силы. Но ее горло сжалось, глаза увлажнились при мысли о крушении прекрасной мечты. Она возмутилась своими слезами и побежала по тропинке, громко повторяя:

— Я исцелюсь! Я исцелюсь!

Очутившись в лаборатории в присутствии Зоммервиля, она убедилась в том, что он переживает то же, что и она или, по крайней мере, что пришел к такому же решению, которое она продиктовала себе и даже в тех же словах. Он пробовал объяснить свое состояние Жюльену:

— ...Пятьдесят лет не такая уж старость. Почему же я так ввязался в эту старческую любовь? Позор! Но я исцелюсь! Я хочу исцелиться, слышите, Мутэ? Я хочу исцелиться, и я исцелюсь!

Они, не откладывая, все трое принялись за работу, сопоставляя наблюдения о состоянии здоровья животных, записанные в течение двух месяцев. Завтра утром они должны были начать новую серию опытов. На этот раз они собирались пересадить фермент «Жи» от одного вида обезьян другому, в то время, как до сих пор они наблюдали за животными только одного вида. Но неожиданное событие перевернуло их планы.

Мадам Маренго нашла старого негра в ужасном состоянии. Разбитый ревматизмом, он не мог подняться со своего ложа, не мог приготовить себе поесть. Решено было перенести его в замок. Для Алинь это было источником развлечения, делом, в котором она могла разрядить свою энергию. Она решила поместить старого отшельника в комнате, разделявшей обе лаборатории, и, лично занявшись этим, поручила Ляромье устроить носилки, которые она снабдила одеялом и подушками.

Поднявшись с раннего утра, она почувствовала, что уже может думать о Жане без тоски в душе. Она стала во главе экспедиции, состоявшей из всех мужчин острова — Жюльена, Анри, Огюста и Ляромье, который захватил с собою носилки. Рядом с Алинь шел Анри, и она забавлялась его замечаниями и вырывавшимися у него при виде леса криками восторга, почти забывая ночную прогулку прошлой недели. Это было уже далеким воспоминанием, сном, безличным видением. Но старый ствол, на котором она рыдала в объятиях Жана, восторжествовал над этой странной иллюзией, и ее бодрость поколебалась... Вот под этой веткой она почувствовала, как прикоснулись его губы к ее волосам, на этой скале, где они отдыхали, их руки в красноречивом пожатии обменялись клятвой. Нет, нет, никогда она не исцелится, никогда...