Костя приоткрыл дверь и сейчас же с кем-то столкнулся на пороге, а кто-то вошел вслед за ним. Тут ужасно курили. Сбоку, сидя на диване перед низким столом, немолодая женщина, изредка потирая глаза от дыма, стучала на машинке. Возле окна, вероятно, стоял еще один стол. Но его не было видно из-за сомкнувшихся спин: кожаные куртки, шинели, черные пальто. Люди козыряли и отходили от стола. Но их место тотчас занимали другие; все время раздавались голоса: «Товарищ Зубков, товарищ Зубков…»

Костя протолкнулся наконец к столу.

За столом сидел сухонький человек с узкими глазами, глубоко и прочно спрятанными под надбровными шишками. Курносый нос его вздергивался обиженно и заносчиво. Чисто выбритые щеки синели, кое-где прочеркнутые порезами торопливой или тупой бритвы.

— Ну, — сказал он кому-то, — все ясно, идите, — и поднялся.

На нем была толстая суконная гимнастерка, туго перетянутая пулеметными лентами. Две гранаты-лимонки висели на косом поясном ремне, оттянутом в одну сторону большим трофейным парабеллумом с массивной рукоятью, выглядывающей из чужой и тесной кобуры.

Костя подумал: «Как все маленькие, но воинственные люди, этот Зубков хочет казаться особенно грозным. Интересно, кем он был до войны?» На спинке стула висел автомат. Костя улыбнулся.

Грозный Зубков заметил это и сурово спросил:

— Что вам, лейтенант?

Костя показал свое удостоверение и объяснил, откуда и зачем он сюда явился.

— У меня грабят винные подвалы, товарищ лейтенант, — раздраженно ответил Зубков, поправляя на ремне лимонки, — а вы, простите… Я думаю, это дело немного подождет…

— Нет, — сказал Костя. — Там его сестра. Она сберегла музей. Она одна сможет вернуть его к жизни. Во всяком случае, лучше других. Надо отремонтировать сегодня хотя бы одну комнату, то есть просто-напросто вставить стекла в рамы.

— Перестаньте курить, — крикнула машинистка, — или я задохнусь!

— У вас есть стекло? — спросил Зубков Костю и развел маленькими руками.

Кто-то посоветовал:

— Заставьте окна какой-нибудь там фанеркой, и хватит морочить голову пустяками, честное слово. Как дети!

Костю начали вежливо теснить от стола. Тогда он решительно сказал:

— Я от генерала Горбачева, товарищ Зубков. Генерал просил…

Имя генерала, командовавшего ударной дивизией, хорошо знали по всему берегу. Знали его и партизаны. Зубков упрямо нагнул голову, помолчал и усмехнулся:

— При чем тут генерал? За город пока что отвечаю я… А я и сам понимаю… Подожди, пожалуйста… Это я тебе говорю, — повернулся он к толстолицему человеку, который дергал его за рукав.

Вошел смуглый юноша с забинтованной головой. На бинты была напялена фуражка с красной ленточкой. Он робко улыбнулся машинистке и положил стопку бумаг.

— Надо бы усилить охрану в порту, — сказал он Зубкову. — Там стреляли.

— Не будут стрелять, — хмуро ответил Зубков. — Сейчас я еду в порт. — И тоже надел фуражку с тонкой красной полоской наискось околыша. — Пошли, лейтенант… Пошли! Что-нибудь придумаем.

Они пробились сквозь зашумевший народ и стали спускаться по лестнице ниже и ниже. Тут Костя увидел, что за спиной Зубкова, на том же ремне, болтается цилиндрический, как ручная граната, карманный фонарик.

— А замазка у тебя есть? — спросил Зубков.

— Откуда? — рассердился Костя.

— Вот видишь! — сказал тот с нескрываемой досадой. — Черт его знает, что ты затеял! Загорелось!

Они спустились на сырую и темную подвальную площадку. Комендант отцепил от ремня фонарь, и круглое пятно света ударило в железную дверь, возле которой стоял долговязый часовой с автоматом. Он смотрел на коменданта сверху вниз. Комендант переложил фонарь в левую руку, правой вытащил парабеллум и велел тихим голосом:

— Открывай, Вова.

— Кто там? — успел спросить Костя, кивнув на дверь, пока часовой открывал.

— Сволочь разная, — отозвался комендант, — из горуправы. Хвосты фашистские, гады несчастные… — И толкнул дверь ногой.

Под давящими, низкими сводами подвала скопилась полутьма. В глубине ее послышались шепот и кашель. Из-за этого еле слышного шепота и темноты глубина казалась далекой.

Комендант уверенно пошел вперед, перепрыгнув через лужу воды у двери.

— Гады, — повторил он. — Здесь они держали наших месяцами.

Костя, не разобравшись, пошел по воде, и она заплескалась под ногами.

Круг света от фонаря коменданта выхватил несколько застывших у стены фигур. Кто стоял, кто сидел на каких-то ящиках. Люди эти сразу вызвали у Кости чувство острого негодования и брезгливости. Кто они? Зачем они были на свете? Какой ценой ответят они за свое предательство?

Комендант, держа в одной руке фонарь, в другой парабеллум, остановился шагах в пяти от этих людей и сказал угрожающе:

— Кто занимался вопросами ремонта в управе, выходи немедленно вперед!

Никто там, в отдалении, не пошевелился, чтобы выйти навстречу коменданту, наоборот, даже, кажется, сбились плотнее.

— Я вам говорю, гады, выходи живо! Ну, да… Вы ничего не ремонтировали, только жгли, выдавали, вешали своими руками! Выходи, что ли! — крикнул он.

Люди молча прятались друг за друга. Комендантский фонарь и парабеллум перебегали с лица на лицо. Костя видел одни вспыхивающие глаза. Странные и страшные, чужие. Как глаза говорящих на другом языке.

— Повторяю, — начал комендант еще резче и непримиримей. — Нам нужны стекло, замазка, гвозди, штукатурка. Кто знает, где все это взять?

— Я, я, я! — закричала какая-то тень у стены, выкатилась вперед и стала согнутой человеческой фигурой, но чья-то рука тотчас же отшвырнула ее назад, и под лучом оказался рослый и — странно — молодой парень.

— Возьмите меня, — сказал он, комкая шапку, — я всех частников знаю. У них достанем…

— Полицаем служил? — спросил комендант, не спуская луча с его мягкого женоподобного лица. — Поблажки не будет.

Тогда еще один мужчина вышел вперед и заслонил парня. Он тоже был без шапки, весь какой-то узкий, в узком пальто с поднятым воротником, с узким лицом, удлиненной бородкой.

— Простите, без меня, без меня ничего не выйдет… Я смогу, я смогу показать, все показать… Я техник, техник…

— Шагайте, — приказал ему комендант и пропустил вперед.

Во дворе комендант показал Косте древнюю и милую кривобокую полуторку, с черными газогенераторными баллонами по бокам кабины.

— Не пугайся, она ходит на бензине. Ездить умеешь? Ну, бери, если заведешь. Другой нет. — И махнул парабеллумом в сторону тщедушного техника. — Его привезешь назад. Я сейчас пришлю тебе конвойного.

Техник был не такой уж тщедушный, но весь сжимался. Сидя в кабине полуторки, он вжимал в себя руки, подбирал ноги, втягивал голову, точно боялся занять лишнее место.

Однако Костя видел, как он покосился на воробьев, звенящих в ветках пушистой сливы, пожмурился от солнца. Ему очень хотелось жить.

Наконец, полуторка завелась.

— Может быть, все же будет, будет снисхождение? — спросил техник.

— Может быть, — Костя пожал плечами.

Этот дом был первым во всем городе домом, который взяли в ремонтные леса. Два дня здесь убирали мусор, штукатурили стены, стеклили окна и чинили пробитые осколками двери. Стекла, замазки, досок и гвоздей нашлось немного в одном санатории, где их припрятал для своих нужд главный врач, еще немного у разных людей, так и собрались материалы для первого ремонта этого дома, хотя в те дни в старом курортном городе легче было найти снаряды, чем замазку. А работали умельцы из того же санатория и партизаны, положив оружие на те самые скамейки, где сиживали знаменитые люди. С удовольствием стучали недавние лесные бойцы молотками и резали звонким алмазом хрустящее стекло.

На третий день Костя вошел в кабинет Зубкова, чтобы попросить его поехать и посмотреть, как починили и прибрали дом. Конечно, пока еще на скорую руку, по военному времени, но все же и это очень хорошо…