Полк получил задание нанести удар по вражеским укреплениям в районе города Остроленка. Экипаж Макаровой — Белик стартовал первым. Несмотря на сильный обстрел, они точно сбросили бомбы на цель, вырвались из лучей прожекторов, пересекли линию фронта и взяли курс на аэродром. И тут внезапно их атаковал «Мессершмитт-109». Прямое попадание снаряда в бензобак — самолёт вспыхнул, как факел. Поблизости находились экипажи Надежды Поповой — Жени Гламаздиной и Раи Ароновой — Ани Волосюк. Они рассказали, что охваченный огнём «По-2» резко взмыл вверх. Макарова пыталась сбить пламя, но безуспешно.

В эту ночь Таня должна была «вывезти» в первый ознакомительный боевой вылет штурмана-новичка Аню Волосюк. А Веру Белик назначили штурманом к Рае Ароновой. Обычная перестановка, экипажу «блондинки» и прежде приходилось разлучаться на время, но почему-то в этот раз подруги запротестовали. Серафима Амосова, пожав плечами, отменила прежнее распоряжение. Новенькую «вывезла» Рая Аронова.

Утром Рачкевич привезла на автомашине обгоревшие тела девушек. Опознали их лишь по орденам…

Похоронили неразлучных подруг в парке, под старым тополем, с воинскими почестями. В последний путь их провожала вся дивизия.

— У Тани и Веры было предчувствие, что одна из них должна погибнуть, — всхлипывая, сказала Валя, когда мы улеглись на свои соломенные перины. — И решили не разлучаться, чтобы погибнуть вместе. Мне девочки сказали.

Я не стала спорить со штурманом. Возможно, так оно и было. В те дни каждая из нас предчувствовала: кто-то погибнет. Немецкие истребители ожесточённо охотились за «По-2», и все мы понимали, чем это кончится. Вслух, конечно, на эту тему не говорил никто, но все ждали несчастья. Везенье не могло длиться бесконечно, война есть война. Погиб один из лучших экипажей. На счету Тани Макаровой было 760 боевых вылетов, на счету Веры Велик — 700.

Впервые мы похоронили своих подруг в чужой земле.

Говорят, перед мысленным взором умирающего в последние мгновения проносится вся его жизнь. Так ли это, никто, конечно, не знает. Но когда я услышала о гибели Макаровой и Велик, у меня перед глазами действительно промелькнуло нечто подобное: родились две девочки, росли вдали друг от друга, одна в Москве, другая в Керчи, учились, радовались солнцу, любили, встретились, подружились. Так ясно виделись их улыбки, звучали негромкие, мягкие голоса. Первая моя встреча с ними в станице Ассиновская. Полёты с Верой, совместная боевая жизнь на Кубани, в Пересыпи, в Крыму…

А это было совсем недавно, в Белоруссии, утром, перед восходом солнца. Они идут, весело переговариваясь, к самолёту. Весь полк наблюдает за ними: девушки получили опасное задание — сбросить бомбы на лес, в котором укрылся отряд гитлеровцев. Над этим лесом был обстрелян из зенитного крупнокалиберного пулемёта связной самолёт, летевший к нам из штаба дивизии. Когда он приземлился, мы обнаружили в передней кабине раненого лётчика, в задней — мёртвого штурмана.

Голубой, освещённый лучами солнца «По-2» достиг зловещего леса. Высота не более 400 метров. Мы видим, как огненная трасса прошила самолёт от пропеллера до хвоста, как падают бомбы. «По-2» заваливается на крыло, стремительно несётся к земле. Выровнялся над самыми верхушками деревьев и вскоре приземлился возле нас — как всегда, красиво. И две подруги, словно бессмертные, вечно юные богини, лёгкой походкой идут навстречу командиру полка. А немцы выходят из леса, размахивая белыми тряпками.

Недавний полёт в Восточную Пруссию — как сияют их глаза, зубы…

Все эти картины молнией вспыхнули в моём мозгу почти одновременно, и сразу погасли. Но в душе ещё звучали и звучат до сих пор струны гитары, песня «Очи чёрные, очи страстные…», задушевные рассказы о Керчи, о золотой долине…

После войны прах наших боевых подруг перенесли в Остроленку, на кладбище советских воинов, павших в боях при освобождении города.

В Остроленке есть механический техникум имени Героев Советского Союза Татьяны Макаровой и Веры Белик. В вестибюле установлены «их бронзовые бюсты. Кроме того, улица Татьяны Макаровой и техникум её имени, в котором она училась, есть в Москве. А имя Веры Белик присвоено её родной школе в Керчи. В составе нашего рыболовного флота есть океанский траулер «Вера Белик».

После гибели Макаровой и Белик нам запретили летать без парашютов. Этому приказу мы подчинились скрепя сердце: во-первых, лишний груз, во-вторых, от лямок болели плечи, в-третьих, парашют сковывал движения. Летать стало труднее, но с этим приходилось мириться. Охота на «По-2» продолжалась.

Говор девушек, сидящих на траве возле самолётов, оборвался сразу. Наступила тягостная тишина — все напряжённо прислушивались, глядя в утреннее, хмурое небо. Пора вернуться последнему самолёту, а его нет. Лётчица Катя Олейник и её штурман Оля Яковлева стартовали последними, никто не знает, что с ними. Видели, как самолёт заходил на цель. А что было дальше?..

Потекли очередные мучительные минуты, состоящие из долгих-долгих секунд.

Война своими грубыми лапами комкает и уродует время. Мы говорим: счастливые часов не наблюдают. А несчастливые? Они наблюдают — очень пристально, напряжённо и не только часы, но и минуты, секунды, мгновения. Кусочки времени бывают яркими, смутными, чёрными, лёгкими и тяжёлыми, сладкими и горькими.

Фашистскому истребителю было известно, какой объект в эту ночь «обрабатывает» наш полк. Он точно рассчитал время атаки: ночь на исходе, советских истребителей в воздухе ещё нет, а «По-2» разглядеть можно, надо лишь знать, где он находится. Подлетел поближе, ударил почти в упор из пушки и двух пулемётов… Девушки сгорели. Ужасная мучительная смерть. Сначала жаром опалило лицо, шею. Катюша, как только могла, боролась, она пыталась сбить пламя, хотя и сознавала: это конец. Слышала крик Оли: «Мама!» Кричала сама. Когда вспыхнула одежда, боль стала невыносимой, девушки потеряли сознание. И тут же ударились о землю…

Минута только началась.

А может, они выпрыгнули из горящего самолёта с парашютами. Приземлились на вражеской территории, осмотрелись и — бежать. Их, конечно, заметили, послали погоню. Услышав лай собак, девушки попрощались. Вынули пистолеты. Немцы не стреляли, у них приказ: взять живыми. Но женская гвардия не сдаётся, это просто немыслимо…

Немецкого лётчика чествуют, как героя. Ему вручают железный крест, пачку денег. Он щёлкает каблуками, вытягивается в струнку и, вскинув руку, орёт: «Хайль Гитлер!» Он заслужил внеочередной отпуск, но пока оформляют документы, ещё полетает. Будем надеяться, что его собьют наши истребители или зенитчики. Слабое, конечно, утешение. Пусть даже уничтожим весь их пиратский воздушный флот, но подруг не вернём, не воскресим…

Что ещё могло случиться? Прямое попадание зенитного снаряда в бензобак или двигатель. Убиты над целью — осколками, пулями…

Чего же мы ждём? На что надеемся?

Ждём сообщения от наших наземных частей. Надеемся, что девушки пересекли линию фронта, приземлились на нашей территории. Какая-нибудь неисправность в самолёте. Не хватило горючего. Мало ли что. Исправят, заправятся и прилетят.

Мне показалось, что я слышу далёкий стрекот. Взглянула на Руфу Гашеву, нашего лучшего «слухача», она чуть заметно отрицательно покачала головой. Значит, померещилось.

Женю Жигуленко сморил сон. А может быть, она просто закрыла глаза, думает.

Медленно разгорается заря. В глазах девушек — ожидание и боль. Ещё не пришли в себя после гибели Макаровой и Велик. И вот…

Если так будет продолжаться… Чья очередь? Может быть, наша, моя и моего штурмана. Не хочется думать о смерти, не люблю, но такая выпала минута. В голове словно раскручивается какая-то запутанная, раскалённая добела колючая проволока.

Прошло двадцать томительных минут. Мы сидели и молча наблюдали их. Они разные, я рассказала лишь об одной.

— Будем расходиться? — спросила начальник штаба Ирина Ракобольская.