старом альбоме. Он предал её, пообещав когда-то, что всегда будет любить свою малышку. Все

взрослые врут, и мама врёт, говоря, что всё хорошо. Страшная вещь — ненависть и злоба, поглощающие детскую душу.

Она хотела быть сильной, самой сильной, чтобы отец, там, на небе, пожалел, что оставил её. Алеся с

первого класса занималась гимнастикой, но это не привлекало её, и она настаивала, чтобы её отдали

на борьбу. Татьяна советовалась с Толиком, она боялась травм, но Щербатый встал на сторону

девочки, зная, что Кирилл был бы рад этому решению. Потом был долгий и мучительный выбор

секции, остановленный в результате на самбо. Может, не самое удачное и лёгкое занятие для

десятилетней девочки, но Алеся упёрлась, не желая ничего другого. Конечно, ведь когда-то её папа и

дядя Толя выбрали именно этот вид борьбы.

Со временем в девочке убавилось агрессии, которую она выплёскивала на занятиях, и Татьяна была

благодарна Финогенову, убедившему её согласиться с дочерью.

Нет, Алеся не стала вдруг милой, послушной и понимающей, она просто училась сдерживать свои

эмоции и концентрироваться. И ещё она заметила в себе какое-то непонятное чувство ненависти, когда кто-то на её глазах обижал слабых. Ей хотелось защитить, спасти и научить быть сильным.

Видимо, это передалось ей от Кирилла, обладающего острым чувством справедливости. Она готова

была броситься на защиту обиженного, даже если обидчик превосходил её по силе. В тринадцать лет

мало думаешь о последствиях, и чувство страха притупляется под действием злости.

Когда-то Алеся отбила у дворового мальчишки маленького котёнка, измученного, трясущегося, подранного и шугающегося от любого движения. Девочка принесла его домой и настояла, чтобы он

остался. Татьяна вздохнула, но, как и всегда, уступила дочери, правда, потребовав обещание, что они

отвезут его к ветеринару на проверку: всё-таки уличные кошки могут быть заражены какой-нибудь

дрянью. С тех пор котёнок, названный Локасом, жил с ними, превратившись со временем в

подтянутого котяру с гладкой рыжей шёрсткой.

Припарковав старенький серебристый Форд, купленный ещё Кириллом, Антонова замерла: возле

ворот гудела толпа школьников, а причиной тому была какая-то разборка, участницей которой

являлась её дочь. Алеся, широко расставив руки, как крылья, закрывала собой худого мальчишку в

очках с взъерошенными тёмными волосами, прижимающего к своей груди грязный рюкзак. Егора

Смирнова Татьяна узнала сразу, ведь она лично устраивала его в школу вместе со старшим братом

неделю назад. Стараниями женщины младший попал в класс Алеси, считающийся дружным и

приветливым к новичкам.

Татьяна выскочила из машины и ринулась к толпе, стуча каблуками по асфальту. На её дочь

надвигался полноватый крепыш Артамасов Никита, известный своим задиристым характером и

наличием богатенького папочки.

Татьяна звала дочь на бегу, но её голос тонул в гуле школьников.

Алеся рванулось вперёд первой, подныривая под руку противника и заворачивая её сзади, а потом

она отвлеклась, заметив, как один из дружков Никиты толкает Егора в грязь, пиная в живот. Эта

заминка стала её ошибкой, потому что Артамасов, извернувшись, с силой оттолкнул её от себя и

занёс руку для удара. Это длилось какие-то мгновения, жалкие секунды, пока Татьяна бежала от

своей машины, не успевая. Несколько шагов через рваные удары сердца.

— Стоять! — громкий резкий голос, перекрикивающий вой толпы, заставил всех обернуться.

Высокий старшеклассник, перепрыгивая через осенние лужи, врезался в толпу, расталкивая тела

локтями. Карие глаза зло прищурились, мелированная чёлка липла ко лбу, а кулаки опасно

сжимались. Подскочив к замершему Артамасову, парень сделал резкую подсечку, роняя Никиту на

землю, и, развернувшись, бросился к Егору, лежащему в луже и сжимающему руками рюкзак.

— Горик, ты как? Вставай! — рывком он поднял мальчишку на ноги. — Где болит?

— Олег, — Егор уткнулся носом в грудь старшего брата и всхлипнул. — Алеся, она, она…

— Она молодец, — потрепав мальчика по волосам, старшеклассник обернулся к Алесе, которую уже

обнимала взволнованная женщина. С ней Олег познакомился, когда их с братом оформляли в школу.

Он даже принял её за любовницу отца, но тот объяснил, что она по просьбе его друга занимается

этим делом.

— Лисёнок, что случилось? Ты цела? — Антонова теребила дочь за плечи.

— Нормально всё, мам, — девочка отступила на шаг и посмотрела на отряхивающегося

озлобленного Никиту. Сузив глаза, она прошипела: — Урод, никогда больше не подходи к нему!

— Да ты знаешь, кто мой отец?! Да вам всем хана! — Артамасов злобно покосился на Олега, обнимающего младшего брата.

— Никитушка! — к мальчишке подбежала довольно молодая девушка, его мачеха. — Что с тобой?

Кто посмел?

— Отвали, — он грубо оттолкнул её. — Где отец?

— Он на совещании, — залепетала извиняющимся тоном жена Артамасова-старшего.

— Следите за своим сыном, — Татьяна едва сдерживалась, чтобы лично не дать подзатыльник

хулигану.

— Ты кто такая? — юная блондинка смерила её презрительным взглядом. — Рот свой захлопни!

— Это никто, Наташ, — Никита махнул рукой. — У неё дочь припадочная.

— Так это она на тебя руку подняла? — девушка закипела.

— Он, — мальчишка кивнул в сторону Олега.

— Я пожалуюсь директору, я заявление напишу!

— Пошла ты, — старшеклассник, отпустив младшего брата, подошёл ближе, в упор глядя на

раскрасневшуюся девушку: — Кем себя возомнила? Я твоего выродка поломаю, если он ещё раз

приблизится к Егору или к этой девочке, — он кивнул на Алесю. — А тебе советую извиниться

перед Татьяной Михайловной и валить отсюда. Я женщин не бью, иначе бы с удовольствием ткнул

твоё личико в ближайшую лужу.

— Знай своё место, щенок! — Наталья замахнулась и отвесила парню пощёчину, карябнув кожу

острыми ногтями.

— Не смей, дрянь! — Антонова могла стерпеть многое, сказанное лично ей, не опускаясь до уровня

уличной торговки, но видеть, как зажравшаяся дешёвка, возомнившая себя царицей, распускает руки

на школьников, было выше её сил. Ей было плевать, что на шум уже сбежались учителя, что

запыхавшийся директор, заготавливая в уме речь, маленькими шажками приближается к ним, решая, кого менее опасно обвинить в сложившейся ситуации. Схватив Артамасову за волосы, она резко

потянула её на себя, а потом наклонила головой к земле.

— Пусти! — девушка визжала, пытаясь освободиться, а её пасынок с каким-то мерзким

наслаждением наблюдал за этой сценой, не пытаясь вмешаться.

Даже Алеся замерла, с восхищением глядя на мать, тыкающую лицом в грязь Наталью. Учителя

боялись подойти, не зная, чью сторону принять, а директор, добежав, наконец, до места

происшествия, всплеснул руками и взвыл:

— Прекратите! Что же я Семёну Георгиевичу скажу! Татьяна Михайловна, отпустите её!

Брезгливо вытерев руки, Антонова подошла к дочери, обнимая ту за плечи.

Директор чуть ли не волосы на себе рвал, вопя:

— Никита, помоги маме подняться!

— Она мне не мать, — Артамасов с отвращением взглянул на растрёпанную грязную девушку и

сплюнул под ноги. — У меня такие мамаши раз в год меняются.

Олег, держа за руку брата, встал возле Татьяны и Алеси. Ему даже немного жалко стало эту глупую

пустышку, сброшенную с небес на землю, но не более того. Она была именно жалкой, не

заслуживающей и капли сочувствия.

— Татьяна Михайловна, вы в порядке?

— Это у тебя надо спросить, — Антонова достала из кармана пальто чистый платок и вытерла щёку

старшеклассника. — Надо обработать, чтобы зараза какая-нибудь не попала. Всё-таки лак для ногтей

в себе много гадостей содержит.

— Ерунда.

— Егор, не плачь, — Алеся обняла одноклассника. — Всё будет хорошо.