с тобой я обретаю покой. Я боюсь одного человека, — Татьяна опустила голову. — Мне кажется, что

он играет со мной, как кошка с мышью: позволяет убежать на какое-то расстояние и догоняет, наступая на хвост лапой. Он не оставит меня, я чувствую. И самое страшное то, что он въедается в

меня, проникает под кожу, заполняет собой. Я не хочу, чтобы он вытеснил тебя, но я слишком слаба, чтобы бороться с ним. Это сильнее меня, Кира! Вы разные, но чувства, которые я начинаю

испытывать к нему, набирают силу. Я не знаю, когда это случилось, не знаю! Он просто появился и

перевернул мой мир с ног на голову! А если я… Кира, а если я полюблю его? Это подло. Я тебя

одного люблю и не хочу, чтобы кто-то отбирал у меня мою любовь к тебе! Кто я без неё?! Как я

Леське в глаза смотреть буду? Ты нужен мне, очень нужен… Зачем он появился? Он не принимает

отказов и добивается того, чего хочет. Я ему нужна, я по глазам его вижу. Я больше не могу избегать

разговора с ним, но боюсь сорваться и не отказаться от него. Я должна, я знаю это, но… Если бы ты

только знал, чего мне стоит сохранять спокойствие рядом с ним! Кира, — женщина взглянула на

фотографию, — простишь ли ты меня? Я тебя люблю. Пожалуйста, верь мне. Верь, даже если я

самой себе верить перестану. Я очень тебя люблю, родной! — поднявшись, она стряхнула снег с

пальто и брюк, коснулась покрасневшими от холода пальцами серого памятника, вышла за пределы

кованой оградки и, не оборачиваясь, побрела в сторону кладбищенских ворот.

На душе легче не стало, наоборот, ещё гаже и тяжелее. Она, взрослая женщина, бегала от

проявляющего к ней интерес мужчины, как школьница от мальчишки, дёргающего её за косички.

Искушение и страх поддаться ему давили на неё. Раньше такого не случалось, всё было проще и

понятнее, но Роман заставил её сделать неудачный кувырок через голову и плашмя приземлиться на

твёрдую землю. Почему именно он? Когда он успел приблизиться к ней?

Антонова дошла до места, где оставила машину, и замерла, увидев рядом с ней Смирнова, расхаживающего туда-сюда.

Она растерянно посмотрела на него и остановилась, не решаясь подойти ближе, но он заметил её и, бросив под ноги недокуренную сигарету, сделал несколько шагов навстречу, сократив расстояние

между ними до жалкого метра.

Нахмурившись, финансист произнёс:

— Я не знаю, зачем сорвался на ваши поиски, когда ни я, ни Олег, ни Алеся не смогли дозвониться

до вас, и не понимаю, какого чёрта приехал сюда по наводке Анатолия, с которым встретился возле

вашего дома, но я определённо хочу услышать, почему вы так странно поступаете. Вас никто ни к

чему не принуждал, вы могли просто отказаться от приглашения, а не выключать телефон, заставляя

нервничать детей. Заметьте, я о себе не говорю, я говорю о детях, особенно об Алесе, которая по-

настоящему испугалась, решив, что вы могли попасть в аварию, и она потеряла второго родителя. Вы

соображаете? Это ребёнок! Ребёнок, который бьётся в истерике, потому что его мать впервые так

пропадает! Взрослые люди могут не обратить внимания на такой пустяк, но не дети!

— Я не думала…

— Я заметил! — Роман перебил Татьяну. — Вам ведь не свойственны подобные глупости, в чём же

дело? Если вам так захотелось побывать на могиле мужа, чего я бы никогда не решился осуждать, почему вы не сообщили Алесе? Мы ждали вас три часа, периодически пытаясь дозвониться, — он

поморщился и замолчал. Глубоко вздохнув, Смирнов прижал к себе брюнетку, крепко обнимая, и

прошептал: — Что же ты творишь, Тань? Леська так ревела, что и я себя накрутил чёрт знает до чего.

— Нужно позвонить ей, — Антонова уткнулась лицом в холодное, влажное от растаявших снежинок

пальто шатена.

— Я позвонил, как только Финогенов сказал, где ты.

— Она успокоилась?

— Да.

— Хорошо.

— Тань, не делай так больше, пожалуйста.

— Не буду.

— Поехали домой? У нас ещё немного курицы осталось. Хочешь?

— Хочу.

— Останетесь сегодня у нас?

— Останемся, — Татьяна готова была согласиться на что угодно в данную минуту, чувствуя себя

отвратительно из-за столь эгоистичного поступка. Она действительно совсем не подумала о том, какой может быть реакция её дочери. Эта слабость, этот порыв и желание выговориться Кириллу, человеку, который всегда понимал её, стоили кучи нервов людям, беспокоящимся за неё. —

Простите.

— Таня, — Роман обхватил ладонями её лицо и посмотрел в глаза, — всё будет хорошо, верь мне.

А она просто кивнула, потому что не было слов, чтобы сказать хоть что-то.

Ей бы бежать от него, но ноги не слушаются, ей бы закричать, но горло сжимает спазмами.

От него не уйти. Он не отпустит.

Борьба с самим собой самая трудная, битва с собственными принципами самая кровопролитная, война со своими привычками самая разрушительная.

Чем проще доказать что-то другим, тем сложнее убедить самого себя, что поступаешь правильно.

Каждый наш шаг — прыжок в неизвестность. Без намеченного маршрута мы бродим в пустоте, спотыкаясь и падая. Кто-то из нас находит силы подняться, а кто-то остаётся лежать, глядя на

исчезающие в тумане спины более решительных.

Татьяна сейчас боролась с самой собой, пытаясь удержаться за хрупкую соломинку, чтобы не

попасть в водоворот, затягивающий её без надежды на спасение. Соломинка ускользала, ломалась в

её пальцах, оставляя беспомощно барахтаться в этой взбесившейся воде, сражаясь за свою свободу.

Иногда мы сами не знаем, почему так упорно отказываемся от того, что нам предлагают. Просто мы

считаем, что наш выбор единственно верный, что иначе нельзя. Возможно, мы ошибаемся и

сожалеем, но трудно сразу принять правильное решение, и мы завязываем эту битву с самими собой, часто нелепую, бессмысленную и обречённую на провал.

Утопия. Мы не можем предвидеть её, но порой предполагаем и, боясь, всеми силами стараемся

развернуться от неё на сто восемьдесят градусов, что может оказаться главнейшей нашей ошибкой.

Мы слишком пессимисты, чтобы поверить в удачу, и слишком оптимисты, чтобы ждать полного

провала. Нам не хватает здорового реализма.

Глава 27

Когда Киса увидела Наталью, выходящую из ванны в лёгком шёлковом халате, у неё не было слов.

Она знала эту женщину и никогда не питала к ней положительных чувств, поэтому радовалась их с

Толиком расставанию. Видеть её спустя несколько месяцев в квартире брата было неожиданно и

неприятно.

— Привет, Ириш, — гостья запустила пальцы в мокрые светлые волосы. — Давно не виделись.

— Что ты здесь делаешь? — Ира замерла на пороге, не успев снять верхнюю одежду.

— Живу.

— Опять?

— Не опять, а снова.

— Где Толя?

— Ушёл выгуливать свою шавку.

— Шавку я знаю только одну, — прошипела Финогенова. — Течную суку, скачущую из койки в

койку.

— Ты всегда была слишком злой, девочка. Ничего, сдашь свои экзамены и свалишь в деревню коров

доить, — Наталья усмехнулась. — Постарайся не отсвечивать. Раздражаешь.

— У тебя совесть есть?

— Это для чистых душой и телом дурочек, как ты, красавица.

— Ненавижу тебя, — Киса вылетела из квартиры, хлопнув дверью. Плевать, что она устала после

лекций и жутко хотела есть. Сейчас ей было всё равно. Её трясло от злости. Как он мог? Как он мог

простить эту гадину и привести в свой дом? Ирина была уверена, что брат встречается с Дмитрием.

Она догадалась в тот вечер, когда они с Павлом признались в своих отношениях, а потом догадки

подтверждались раз за разом. Что изменилось? Она готова была принять эти отношения, хоть они и

претили ей, но не связь брата с мразью, не достойной зваться женщиной.

Ира бежала по улице, смахивая со щёк злые слёзы. Всегда спокойная и рассудительная, сейчас она

кипела.

Оказавшись на автобусной остановке, она перевела дыхание, достала телефон, задумчиво