Муравьев сел за руль своей «хонды», включил скорость, выезжая со двора на бульвар.

— Что случилось, Игорь? — с тревогой спросила Марина, обнимая его.

— Надежды дома не было, а муж ее теперешний оказался хамом, он грубо разговаривал со мной.

— Игорь?

— Ну да, ты все правильно поняла, пришлось врезать ему. Видела бы этого «орла»! Он же не сомневался, что какого-то актеришку уложит одним ударом! Надо же мне было как-то разуверить его?

— И что?

— Парень выгнал меня, в смысле — сын, ему шесть лет…

Не представляешь, с какой ненавистью он смотрел на меня, когда этот «дядя Гена» корчился на полу. Ну да, я виноват, виделся с сыном последний раз… не помню когда. Да и вообще, всего-то несколько раз виделся. Понимаешь… он был причастен к этому гнусному, продажному миру, в который вляпалась Надя, он был с ними, понимаешь? А я весь этот мир жутко ненавидел. Ну да, в отношении ребенка ошибался, но разве только я виноват, что так получилось?

— Конечно, ты, и только ты, — решительно заявила Марина. — Ребенок твой, сын — твой, и только ты должен был объяснить ему это, повлиять на его отношение ко всем этим событиям. А ты что сделал?

— Ничего… Да я же не оправдываюсь, Маринка. Но… со стороны всегда виднее.

— Я завтра же созвонюсь с Надеждой, сама решу эту проблему, — сказала Марина. — Надеюсь, она не станет ревновать тебя ко мне, слишком много воды утекло. Я знаю, что ей сказать.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

«Хонда» выехала на Новозаводскую улицу, помчалась по направлению к Большой Филевской.

В квартире на Ярцевской Муравьеву очень хотелось залезть в ванну и поразмышлять о том, что случилось этим вечером. Но рядом была красивая, энергичная блондинка, которая хотела устроить красивый ужин при свечах.

— Я вижу, ты не совсем в кулинарной форме, Игорь? — спросила Марина.

— Это верно. Извини, но…

— Не надо извиняться, я сама что-нибудь приготовлю, накормлю тебя.

— Что может приготовить девушка… из высшего общества? — с иронией спросил Муравьев, присаживаясь на стул.

— Ты имеешь в виду тех, которым трудно избежать одиночества? Кое-что могут… Я сделаю тебе омлет! — объявила Марина. — Яйца у тебя есть?

— Да вроде еще на месте, — со смехом сказал Муравьев.

— Дурак. Я про куриные спрашиваю.

— В холодильнике найдешь.

— А сало?

— Там же найдешь бекон, это лучше сала.

— Хорошо.

Марина уверенно поставила на газ сковородку, достала из холодильника «нарезку» бекона, размашисто покромсала ее, бросила на сковородку. Достала шесть яиц, разбила их в кастрюльку из нержавейки, размешала вилкой.

— В шкафу сухие сливки, разведи их водой, добавь в яйца, взбей все это, вкус нежнее будет.

— Без тебя знаю, — сказала Марина, в точности следуя его указаниям.

— А теперь достань из холодильника сосиски, порежь их и — на сковородку. Там же сырокопченый окорок, тоже можешь добавить.

— Грамотный какой! Сидит тут, указывает!

Она порезала сосиски прямо на столе, Муравьев не стал говорить, что для этого существует разделочная доска, окорок тоже порезала на столе, бросила в сковородку. Посмотрела на Муравьева, ожидая дальнейших указаний.

— Возьми помидор в холодильнике, где овощи, порежь колечками и положи на сковородку. Кстати, переверни бекон, чтобы не пригорал и жир заполнял все днище сковородки.

— Какие мы умные, сидючи на стуле!

— Но ты ведь сама вызвалась готовить.

— И приготовлю! А то у нас тут сплошные гении! Что в кино, что в кулинарии!

— Выливай яйца со сливками. Молодец, все правильно сделала. Теперь накрой крышкой, огонь убавь. Так, достань зелень, лук, кинзу, порежь мелко и посыпь омлет.

— Может, потом, когда будет готов?

— Нет, сейчас. Зелень должна проникнуть в тело омлета, пропитать его своими ароматами.

— Какие слова! Прямо поэму написать можно!

Муравьев уже забыл о неудачном свидании с сыном и уединиться в ванной не хотел. Ему приятно было находиться на кухне и смотреть на красивую девушку, которая хозяйничала тут. Красивая — да, но еще и умница! Она реагировала на его подсказки именно так, как он хотел. Вообще вела себя так, как он хотел, как ему нравилось. Ни в ее словах, ни в жестах не было желания понравиться ему, лживой слащавости, подчеркнутой грациозности. Она вела себя так, как и должна вести себя хозяйка его дома. Пусть что-то не умела, да многое, наверное, но это ничуть не смущало ее. Она с иронией относилась к своим пробелам в кулинарных знаниях и спокойно, уверенно принимала подсказки. Это было просто удивительно, если помнить о том, что она дочка солидного банкира и талантливая актриса. Да такую хозяйку он в мечтах своих только и видел, а встретить наяву давно уже отчаялся!

Он вскочил со стула, обнял Марину, страстно поцеловал в шею, потом обхватил губами мочку уха… Марина улыбнулась, ласково отстранила его:

— Омлет пригорит…

— Выключай, — с тяжелым вздохом сказал Муравьев. — Все отлично, Маринка, ты настоящая хозяйка. Раскладывай на тарелки.

Он побежал в комнату, достал из бара бутылку коньяка «Хеннесси». Хороший коньяк и дорогой, берег для важных гостей, но более важного гостя, чем эта девчонка, и представить себе трудно.

Марина уже разложила омлет по тарелкам и вилки положила рядом с ними. Сама села на стул, внимательно глядя на Муравьева. Он поставил на стол бутылку, достал из навесного шкафчика бокалы, поставил рядом с бутылкой, не удержался — припал к губам Марины. Долго целовал эти теплые, сладкие губы, эту нежную, сладкую шею, эти розовые мочки ушей, сжимал ладонями ее груди, чувствуя, как они напрягаются, как все ее тело движется в такт его движениям…

— Все, Игорь, все. Нам нужно поесть или как?

— Я бы предпочел «или как».

— Ну, ты нахал! Я тут готовила, старалась в поте лица своего, а мой труд не хотят оценить! Кстати, где свечи?

Муравьев достал из шкафа подсвечник с тремя изрядно оплавленными свечами, зажег их, выключил верхний свет.

Да, такую, именно такую женщину он хотел видеть рядом с собой! Ни Надежда, ни Арина такими не были. А Маринка… Господи, да будь она совсем некрасивой, он бы влюбился в нее за этот вечер. Но она была еще и красавицей!..

Муравьев сел на стул, наполнил бокалы.

— За тебя, Маринка. Наверное, такие вещи нельзя говорить, но ты — самая настоящая из всех женщин, которые у меня были.

— Учти, я еще не женщина, — с лукавой усмешкой сказала Марина.

— Да это не важно. Все не важно, знаешь… Ты… самая красивая, Маринка, вот и все дела. За тебя!

— Ну ладно, если ты настаиваешь… — с усмешкой сказала Марина. — Я согласна.

Они разом осушили свои бокалы, и Муравьев тут же вновь наполнил их.

— Вкусно получилось, правда? — спросила Марина. — Или это я сама себя хвалю?

— Действительно вкусно, Маринка, — сказал Муравьев. — Но под чьим чутким руководством…

— Я не возражаю, под твоим. Но правда вкусно?

— Очень, Маринка! Выпьем еще раз за тебя.

— Кто бы возражал…

Через полчаса Марина достала из сумочки мобильник, быстро набрала номер.

— Ты кому… — спросил Муравьев, но не успел закончить свой вопрос.

Марина прижала палец к губам, призывая его к молчанию.

— Але, папа? Привет, — сказала Марина в трубку. — Я сегодня не приду домой, ты не волнуйся, у меня все отлично. Где я и с кем, ты знаешь. Пожалуйста, передай маме и Петровне, что я счастлива. Пап, а вот этого не надо. Ты всегда верил мне, считал меня умной девочкой, так поверь и на этот раз. Я знаю, что делаю.

Муравьев пожал плечами, слушая ее монолог, машинально плеснул себе коньяка, выпил. Ну что ж, он сам сделал выбор, да оно и проще. Как говорится, открыл свои карты. Ну а что сделают другие игроки, видимые и невидимые, станет ясно уже завтра.

— Ты волнуешься, Игорь? — спросила Марина, бросая мобильник в свою сумочку.

— Немного, и только за тебя. Наш мир жесток, и непродуманные действия твоего отца могут отразиться на твоей карьере.