Сама мемориальная доска, которую сегодня можно увидеть

на стене городского Дома культуры в Хадыженске, создана известным кубанским скульптором Владимиром Андреевичем Ждановым и членами его бригады: Владимиром Васильевичем Пищиком и Юрием Даудовичем Карашоком. В творческой копилке скульптора Жданова есть, кстати, и бюст В. И. Ленина, установленный перед ГДК Хадыженска, и памятник А С. Пушкину, открытый в прошлом году в самом центре города Краснодара.

Ряд предприятий и учреждений Хадыженска принимали самое активное участие в благородном деле увековечения памяти известного русского писателя А. Д. Знаменского. Среди них: городское казачье общество (в период руководства им Н. С. Мищенко), партийная организация КПРФ, администрация города Хадыженска, администрация Апшеронского района. А самыми первыми вложили свои деньги в это благородное дело жители Хадыженска В. К. Тюменцева, Л. С. Докучаева, Н. Г. Громова и многие другие.

Свою лепту внес и сам скульптор Жданов, причем не только как творец. Собранных денег хватило бы лишь на небольшую металлическую мемориальную доску, но, дорожа своим именем одного из известных скульпторов Кубани, Владимир Андреевич Жданов создал такую мемориальную доску, которая теперь является одним из интереснейших памятников культуры Хадыженска.

Такие люди, как Анатолий Дмитриевич Знаменский, должны оставаться с нами всегда, даже если их уже нет в живых. Если народ помнит свое прошлое, которое правдиво отражают в своих произведениях такие мастера слова, как он, то это значит, что у народа есть будущее!

— Господин атаман, товарищи по оружию, казаки!

Когда мы еще в восемьдесят девятом году собирались в скверике на улице Тельмана в Краснодаре — в кафе «Русский чай» (помните? больше и встретиться нам тогда негде было…), то ей — Богу — у меня в те самые первые годы нашего казачьего возрождения, как нам тогда мерещилось, оптимизма в душе было куда больше, чем сейчас.

Почему? Потому что Россия была в корчах родов… неизвестно чего, но мы все ждали рождения нового. И мы, интеллигенция, уже начали было тогда вылезать из мешка, до того завязанного под гузырь; и левую, и правую руки уже выпростали. И я, грешным делом, об одном, помню, думал: быстро все мы пойдем вперед — в том сомнений не было. А если сомневался в чем, так в том, сумеет ли казачество найти в самом себе и выдвинуть на передовую политики необходимых для того времени людей, необходимые кадры?..

И вдруг на следующий год словно бы по мановению руки (на самом‑то деле — по велению времени) собирается грандиозный — таким он мне видится из сегодняшнего дня — Учредительный съезд Кубанской Рады. От его размаха, от энтузиазма его участников, от их несокрушимой веры в то, что возрождение казачества началось — и теперь уж его не остановить, не только я ахнул. Не только я, но вся ЭСЭСЭРИЯ! А она тогда еще была. Увидели все: вот они какие, кубанские казаки!

Потом я долго присматривался к нашему атаману… Уж больно ты, думаю, тихий. Уж прямо‑таки, если, не дай Бог случится, для боевых действий непригоден. Но я ж все‑таки писатель, не просто обыватель — разобрался, вижу: на данном этапе лучшего атамана-политика не найти. Мои земляки — донцы (я с Дона происхожу) — они там сменили уже около двух десятков атаманов. Что ни выберут — не то. Причем, что ни дальше, то хуже. Почему так? Наверное, сказалось то, что на Дону на хуторах как‑то принято, что ли, «ваньку валять» — делать все наоборот. И голосовать тоже. И получилось почти как при голосовании за Ельцина…

С тех пор прошло лет шесть — семь. Можно кое‑что подытожить. Можно смело сказать, что мы можем отнести на наш кубанский актив серьезные победы. Атаман наш на месте. Войско крепнет. Общественное движение «Отечество» одержало победу на выборах, и мы радуемся приходу к управлению краем Николая Игнатовича Кондратенко — казака по роду — племени, по сознанию. Он недавно, между прочим, выступая на Совете Федерации, очень к месту напомнил байку из оперетты «Свадьба в Малиновке»: куда может привести гузырь. Неужели мы позволим сделать это?!

Ушки надо держать на макушке, и не только в вопросах культуры, идеологии. И чтобы не падать духом, предлагаю никогда не забывать о том, сколько уже нами пройдено. Но помнить и о том, сколько еще предстоит пройти. И что никому, кроме нас, пройти этого не дано. Нам одним это под силу! А потому мой тост — за атамана! За наше кубанское казачество!..

Апостол Петр в белом облачном хитоне и легких ангельских доспехах исправно стоял, как и полагалось ему по библейской табели о рангах, у несоразмерно узких, рассчитанных лишь на

праведные души, врат Рая. И опытным взглядом бдительного вахтера досматривал за прибывающими из земной юдоли душами, алчущими справедливости и покоя.

Больше было таких, что еще на подлете догадывались покаянно, что грешная комплекция их (как физическая, так штатнодолжностная — из обкомов, банков и бирж, а также «совместных предприятий по ограблению госсектора») не оставляет никаких надежд на проход в узкие врата. Для них это до удивления зауженное пространство и в самом деле напоминало «игольное ушко» в точном соответствии с притчей Священного Писания, и они покорно, как ночные упыри, виражировали чуть левее, к демократическому чистилищу, где близ исходящей серным дымом провальной ямы в преисподнюю темнели два необъятно зевластых котла с булькающей кипящей смолой. Один — для православных мытарей и алкашей, другой поменьше и пожарче, для «богоизбранных» и космополитов; последние при жизни считали себя «элитой мира» и властителями дум читающего юношества, но в «игольное ушко» не могли попасть даже по протекции. Кипели в смоле на общих основаниях. И — что самое удивительное! — дымок от них исходил красно — коричневый…

Топливо тут отпускалось по потребности, по безналичному расчету, почти как при коммунизме; береза и таежное смолье, заготовленное впрок еще в ГУЛАГе, горели с яростным треском, как горит костер при хорошем ветре или на митинге «Мемориала». Но досматривать все — же приходилось, так как грешные души иной раз норовили выпрыгнуть из кипящей смолы и обратно вскочить в новую, леворадикальную номенклатуру («От Лукавого»), и их следовало осаживать: талмудистов — крестным знамением и антисимизмом, православных — длинным сучковатым посохом, каким орудуют в потустороннем мире.

Святых же душ, загодя иссохших одухотворенностью настолько, чтобы сходу влететь в «игольное ушко» охраняемых врат, с течением времени становилось все меньше. Помнил апостол Петр

массовые шествия крестьянских теней через охраняемую им проходную в давние годы коллективизации и страшных, искусственно вызванных отцами демократии голодовок; приходили в Великую Войну герои и мученики тыла, много было сирых вдов и немощных старцев; а потом — с хрущевской бесовской «оттепели» и иконоборчества — ряды праведников стали таять, редеть, сократились до одиночек, живших до самой смерти на голую зарплату, а небесная дорога начала помалу сужаться, зарастать колючкой и чертополохом…

Но занятнее всего было наблюдать за душами тех земных забавников, которые, по правде говоря, не знали в точности куда определиться к грешникам или к праведным соискателям Господнего Рая?