Из всей истории уничтожения выдающегося сына трудового казачества Дона, военного общественно — политического деятеля, верного сподвижника В. И. Ленина невольно напрашивается, как минимум, еще два вывода: уже тогда Ленин не доверял Троцкому (Бронштейну). Уже тогда у них были непростые отношения. И второй вывод: очевидно, у Ленина был весомый повод не доверять Троцкому, которого потом он метко окрестит «иудушкой — Троцким».

Чтоб не быть голословными в этом смысле, приведу исторически достоверный факт продажности Троцкого. Он санкционировал (!) интервенцию Антанты в Мурманске в 1918 году. Событие получило официальное название «интервенция по приглашению». Он это сделал, несмотря на предупреждение В. И. Ленина, И. В. Сталина и Г. В. Чичерина. И — о, Санта Мария! — самого Я. М. Свердлова! За это «приглашение» поплатился почему‑то председатель Мурманского Совета А. М. Юрьев. Он был объявлен врагом народа постановлением СНК от 01.07.1918 г. А с Троцкого как с гуся вода. Хотя его «приглашение» обернулось «большой войной против Советов с севера», — говорится в документе.

Тут и успехи Врангеля на правом берегу Днепра как‑то сами собой подверстываются. И ненависть к Миронову, который остановил успешные действия Врангеля; и саранское «самовольное» выступление Миронова. Поистине гордиев узел! Который был разрублен ледорубом. Пигмей титанически упорствовал в своей ненависти к русскому народу. И получил ледорубом по темечку.

Но троцкизм жив. Троцкисты нынче у руля. Они продолжают дело своего кумира — рушат и продают Россию оптом и в розницу. И на службе у них пигмеи столичного и местного розлива.

Я вскинул руки для объятья И оказался… на кресте.

Н. Зиновьев

Анатолий Дмитриевич Знаменский!

Человек, писатель, озабоченный судьбой России гражданин. И еще он называл себя шолоховедом (шолохоЕдом — в шутку). Кстати, он лауреат премии им. М. А. Шолохова. И стал он им в годы черной реакции шолохоненавистников, поднимающих и поныне время от времени грязную волну против великого русского писателя, обвиняя его в плагиате романа «Тихий Дон».

Анатолий Дмитриевич — один из немногих, кто поднял свой голос в защиту Шолохова. Кто помнит те времена, тот знает, что надо было обладать мужеством, чтобы пойти на это. Знакомые московские писатели рассказывают, какие баталии были на заседаниях комитета по шолоховским премиям, когда обсуждалась кандидатура А. Знаменского: он и антисемит, и бывший зэк, и бездарь, и даже враг народа. Один из членов комитета разошелся так, что лишился дара речи во время своего выступления (Бог шельму метит!). Перечисляя «грехи» Знаменского, он «задохнулся» от ненависти. Несколько секунд молчал, вытаращив глаза.

И что за люди — нелюди?! И их, таких, много развелось. От ненависти готовы на любые подлости. Видите ли, они считают, что

не может быть, чтоб Шолохов — молодой крестьянский сын создал такое произведение литературы, которое затмило все их выморочки про революцию и гражданскую войну в России.

Я не буду называть их по именам — это известные люди. И легко угадываются по характерным признакам. Один из них от имени всех этих шолохоненавистников на похоронах К. Симонова, у гроба покойного, над могилой поклялся мстить Шолохову до последнего своего дыхания, «стереть в порошок».

Потом неуклюже они отшучивались, мол, что поделаешь — родная кровь. Фанат! Мол, таким вот образом отдал пальму первенства своему брату. Но откуда такая ненависть? Почему этот человек, когда случается ему мелькнуть на телеэкране, при упоминании одного имени Шолохова бледнеет, словно гриб — поганка? А нестриженая борода его встает дыбом?

Видно, этому человеку неведомо, что творческое соперничество, и даже взаимная неприязнь, среди творческого люда — дело обычное. И подогревается оно жгучим желанием преуспеть более коллеги. Это естественно, это нормально. Но при этом люди не должны терять человеческое лицо. Не впадать в безумство патологической ненависти.

Л. Н. Толстой, говорят, не любил Добролюбова. Называл его «очкастая змея». Не любил В. Шекспира, его творчество. В. Белинский не любил Н. А. Некрасова. Опять же — его творчество. Он считал его стихи нарочито народными. Но они никогда не опускались до того, чтобы мстить. И не насылали друг на друга проклятий. А время показало, что и тому, и другому, и третьему досталось места в литературе, в истории и в сердцах читателей и почитателей.

Соперничество в любой области творчества и деятельности людей — это двигатель творческого порыва. Ненависть же к преуспевающему — от черной зависти. А зависть, как и злость, — признак бессилия. Мало того, зависть сушит душу, зависть сжигает, зависть, наконец, унижает и уничтожает человека. Или им все дозволено? Нет, господа хорошие, хоть вы и богоизбранный народ, и Бог милостив,

но все это до поры до времени. Ибо им, Богом, назначен Судный День. Отнюдь не за добрые дела. Именно за талмудистские завихрения.

Неприятие талмудистами Знаменского началось давно. Как только четко проявилась его гражданская позиция. Местные талмудисты дали команду «фас», и началось. Особенно злобно и почти открыто выступили они, когда писатель пробивался со своим романом «Красные дни», впоследствии получившим всенародное признание и Государственную премию.

Расскажу об этом подробнее на правах одного из первых, кто узнал о том, что А. Д. Знаменский пишет новый роман. На правах одного из первых авторов, кто написал о трудном прохождении рукописи сквозь цензурные «рогатки». Моя статья под названием «Трудные дни “Красных дней”» была опубликована в газете «Кубанские новости» 22.02.1997 г., а затем я включил ее в книгу «Ближе к истине». Процитирую ее частично:

«Я пришел проведать его в больницу. Это было лет пятнадцать тому назад. Он чувствовал себя уже сносно, а потому мы вышли в прибольничный скверик, сели на лавочку, поговорили о том о сем. И вдруг он стал рассказывать, что пишет новый роман о гражданской войне, о командарме Миронове. Кто такой Миронов, я в то время понятия не имел. Ибо в СССР знали двух командармов — Ворошилова и Буденного. Но, оказывается, был еще третий — Миронов Филипп Кузьмич. Донской казак, лихой рубака, любимец донского казачества. Из простонародья поднялся до командарма. Причем назначен был на эту должность по рекомендации самого Ленина. Воевал за Советы. После был рекомендован, опять же Лениным, на пост инспектора казачьих войск при ВЦИКе. Выехал в Москву за назначением, но к месту не прибыл. Как только появился в Москве — был арестован по интриге Троцкого и К° и злодейски убит во внутреннем дворике Бутырской тюрьмы во время одиночной прогулки» (Версия).

— …Фигура ярчайшая! — заметно волнуясь, рассказывал Анатолий Дмитриевич. — Похлеще Ворошилова и Буденного… Кстати, некоторые славцые дела его они приписали себе…

Как этот роман, так и присуждение премии им. М. А. Шолохова стали реальностью вопреки воле и интригам талмудистов. Чудо из чудес, какие может творить только Россия. Только русские.

В литературном отношении роман не блещет. Об этом говорил и сам Анатолий Дмитриевич.

— Это скороспелая публицистика. Я торопился поскорее положить информацию на бумагу. На меня давил огромный материал, оказавшийся в моих руках. Было бы преступлением пренебречь хотя бы одним фактом, одним документом. Надо было выплеснуть, запечатлеть все. А потом уже… Если доживу до второго издания, то почищу и стиль, и язык.

Не дожил. Скончался на подъеме творческих сил. Ему «помогли» в этом наши местные талмудисты. Один из них — никто Канашкин, называющий почему‑то себя литературным критиком. Меня он полоскает в своих поганых, бездарных книжках с приставкой «некто» — некто Ротов; поэтому отдаю ему должное — «никто» Канашкин. Критик — самозванец, окололитературный прохвост, которого к литературе нельзя подпускать на пушечный выстрел. Таким был категорический вердикт писателей после первой же его критвыходки. Ибо как можно писать критику на то или иное произведение, того или иного автора, не читая произведения? А просматривая его по «диагонали», руководствуясь личными пристрастиями: угоден ему, неугоден человек. Именно на этом «диагональном чтении» поймали его писатели. И Знаменский в том числе. Он и сказал ему об этом в резкой форме, присущей писателю в таких случаях. Он терпеть не мог профанации, фальши и вообще непорядочности. Ведь это окололитературное чудо думало, и думает до сих пор, что никто ничего не поймет в его литкритической дрисне. Но его раскусили сразу. И дали полный отлуп от писательской организации. Но на нашу беду, народ у нас отходчивый: приняли в Союз писателей, и даже сделали редактором альманаха «Кубань». Говорят, к тому приложил руку и сам Знаменский. За что получил потом от него «фраера». Судился с ним.