Гилберт де Офей поехал проводить Рауля. Он был сильно озабочен и снова повторил:

   — Мне не нужны земли в Англии. Я мог бы поклясться, что ты скажешь то же самое.

   — Нет. — Рауль отрицательно покачал головой. — Верно, что я не хотел этой войны, но теперь дело сделано, Гилберт, и мы не можем ничего изменить. О, я знаю, что ты чувствуешь, но если все верные люди, так же как и ты, откажутся от земель в этой стране, то она станет жертвой Роберта Головореза из Белисма или Хьюго Вольфа и им подобных.

   — Я устал от этой войны, — упрямо заявил Гилберт. — Англия принадлежит саксам, а не нам. Я норманн, и мне вполне достаточно Нормандии. Я видел целую стаю ненасытных волков, окруживших Вильгельма, вымаливающих наград для себя, и говорю тебе, я не стану одним из них.

   — Будь более дальновидным, — сказал Рауль, — нам придётся жить в том будущем, которое уготовил нам Вильгельм. Оно здесь, в Англии. Ты говоришь, мы норманны, но я думаю, что в конце концов мы все станем англичанами. Не ты и не я, но дети наших детей.

   — Мои не будут, потому что их воспитают в их родной земле.

   — А мои будут воспитываться в Англии, так что когда я умру, то оставлю земли, которые я получил, своим потомкам, рождённым здесь. Оставайся здесь, Гилберт, в этой измученной войной стране для нас найдётся много работы.

   — Остаться для того, чтобы, как какой-нибудь разбойник, опустошать Англию? Ну уж нет, Рауль.

   — Для того, чтобы восстановить справедливость и порядок, который ты всегда любил так же, как и я. Вильгельм хочет, чтобы отныне и во веки веков эта земля стала родным домом для норманнов. Однажды, очень давно, он сказал мне, что отвоюет для своих потомков королевство, надёжно защищённое морями, а не какими-то непрочными границами. Вот он и сделал то, что хотел. Нравится тебе или нет, это ничего не меняет. Остаться верным Нормандии? Возможно, все мы именно так и поступим, ведь это наша страна, мы любим её, но надо научить наших детей считать Англию своей родиной. Ведь в конце концов борьба развернётся между Нормандией и Англией, и, я думаю, Англия победит, а Нормандия погибнет, как одна часть той чудо-женщины, которую мы видели в Сент-Жаке. — Он помедлил. — Ты помнишь слова Галета? Я очень часто о них думал.

   — Да, я помню. Но это всё была ерунда.

   — Ты так считаешь? Вильгельм желает удержать и Нормандию и Англию, и, возможно, ему это удастся, ведь он Вильгельм. Но после него... Я думаю, мы не доживём до того времени. Поступай, как считаешь нужным, Гилберт.

   — А ты?— Гилберт с грустью смотрел на него. — Увижу ли я тебя снова в Руане?

   — Ну конечно же! — ответил Рауль. — Герцог собирается вернуться в новом году, если всё будет удачно складываться. Я думаю, что отправлюсь вместе с ним, если, конечно... — Он замолчал и даже немного покраснел.

   — Если ты не женишься, ты хочешь сказать?

   — Возможно. Однако я думаю, что и в этом случае я поеду вместе с Вильгельмом. Я ведь его человек. Если ты увидишь моего отца, Гилберт, поклонись ему от меня и скажи, что... Я не знаю. Скажи, что я получил титул барона и земли в Англии, это его порадует.

Гилберт кивнул:

   — Я расскажу. Я полагаю, что это Марвел. Наверное, Эдгару было бы приятно узнать, что владельцем его земель станешь ты, а не какой-нибудь неизвестный ему человек. Да поможет тебе Бог, Рауль. Ты выбираешь новый путь, а я продолжу старый. Возможно, однажды мы узнаем, кто из нас сделал правильный выбор. Но, я думаю, меня это не особенно волнует. Пока существует Нормандия, я буду принадлежать только ей. Прощай!

Они пожали друг другу руки. Гилберт повернул коня и поехал назад, к лагерю, Рауль недолго смотрел ему вслед, а потом приказал своим спутникам продолжать путь.

Дорога была очень трудной, иногда они сбивались с пути, и лишь на третий день Рауль приехал в Марвел. Жители не оказали ему никакого сопротивления, но провожали недобрыми взглядами, и он понял, что если бы в его сопровождении было бы меньше людей, то его обязательно атаковали бы. Крестьяне, похоже, были сильно напуганы, но глаза рабов горели ненавистью.

«Должно пройти ещё много лет, прежде чем эти люди забудут о том, что норманны — завоеватели, — подумал он. — Тернистый путь предстоит нам пройти, Вильгельм, господин мой».

Южнее Винчестера на много миль простирались зелёные луга и густые леса. Марвел находился в долине, от ветров его защищали невысокие холмы, спокойная река, мирно катившая свои воды по полям и лугам. Вокруг господского дома ютились домишки рабов. Сам дом был деревянный, покрыт шифером, с лестницей снаружи, ведущей на второй этаж. Рядом во дворе, прямо за домом, разместились небольшая часовня и несколько хозяйственных пристроек. Дом был окружён частоколом, но ворота были открыты, и, судя по тому, что никто не охранял их, в Марвеле не ощущали прибытия норманнов. Когда Рауль въехал во двор часовни, там звонили в колокола, а внутри шла служба. Казалось, вокруг не было ни души, но, когда Рауль соскочил с лошади, из дверей часовни стали выглядывать люди и, хватая первое попавшееся им под руку оружие, выбегали на дорогу.

Рауль не шелохнулся. Он даже не дотронулся до своего меча, а лишь что-то сказал через плечо. Его люди выехали вперёд. В их руках засверкали мечи, и толпа рабов отступила.

На ломаном английском Рауль сказал:

   — Я пришёл к вам с миром. Но если вы нападёте на моих людей, то кровопролития вам не избежать.

Он пошёл вперёд, не обращая внимания на злобные взгляды, и вошёл в часовню.

Его встретил священник с трясущимися руками. Рауль остановился, снял свой шлем, опустился на одно колено и перекрестился.

У ступеней алтаря стояла Элфрида, рядом с ней суетилась служанка. Все испуганно смотрели на неизвестного рыцаря, какая-то толстая дама бросилась к Элфриде и загородила её своим телом, широко раскинув руки.

Рауль произнёс её имя. Элфрида смотрела на него с некоторым сомнением, но, как только она услышала его голос, казалось, тень, окутывавшая её лицо, рассеялась. Она вырвалась из объятий женщины, державшей её, и бросилась вперёд, протянув руки к Раулю.

   — О, ты приехал ко мне! — сказала она. — Я так ждала тебя, Рауль!

Присутствующие женщины были сильно удивлены подобным её поведением и тем, с каким выражением она бросилась к этому неизвестному рыцарю. Но толстая дама, похоже, понимала нормандский и резко упрекнула девушку.

Рауль шагнул навстречу к Элфриде, но не успел он ещё взять её за руки, как она оттолкнула его.

   — О Боже, твой алый плащ! — прошептала она и закрыла лицо руками. — О нет! О нет! Только не это!

Священник с дрожью в голосе произнёс на латыни:

   — Я взываю к тебе, норманн! Если ты боишься Бога, сойди с этого священного места!

Он мог бы ничего и не говорить, потому что Рауль не обратил на его слова никакого внимания. Он мягко произнёс:

   — В чём дело, любовь моя? Не думаешь ли ты, что я хочу причинить тебе боль! Посмотри, сердце моё, ведь я пришёл к тебе и сдержал свою клятву!

Она отступила от него, её широко раскрытые глаза не отрываясь смотрели на его руки.

   — Не смей прикасаться ко мне. На твоих руках кровь! — Дрожащим пальцем она указала на его ладони. — Красные, красные от крови! — страшным голосом прошептала она. — Ты не сможешь её смыть. Я знаю. Я пыталась. О Господи, помилуй меня!

Он побледнел и протянул ей свои руки, чтобы она могла их разглядеть.

   — Посмотри ещё раз, — сказал он. — На моих руках нет крови.

   — Да, но я видела, — ответила она, — там кровь, кровь, которую не смоют слёзы. О, не прикасайся ко мне!

   — Здесь нет никакой крови, — спокойно повторил он. — Мои руки чисты. Иначе я не мог бы приехать к тебе.

Казалось, она не осмеливается верить ему.

   — На них нет крови Эдгара? Нет его крови, Рауль?— она начала заламывать руки. — Они принесли его ко мне завёрнутым в красный плащ, красные раны исполосовали его грудь, красный шрам над его бровью. А теперь я поняла, это был твой плащ.