Рауль вышел, опираясь на плечо Гилберта, и, пока они шли, не произнёс ни слова. Лишь лёжа в постели, он сонно заметил:

   — Жаль, что Эдгара не было там. Он бы справился со своей горячностью гораздо лучше, чем я.

   — Полагаю, пока ты был там, тебе некогда было задумываться над этим, — заметил Гилберт.

Рауль, который засыпал, открыл глаза и с сомнением посмотрел на Гилберта:

   — Да, ты прав. Но иногда это было просто ужасно. Некоторые из французов не успели даже одеться, выбегая из горящих домов. Они теряли по дороге своё оружие и поэтому не могли сражаться, иногда даже бросались в огонь на верную смерть. Тебе бы это тоже не понравилось. Тебе бы не понравилось слышать крики женщин, а из одного дома выбежал малыш. Боже мой! Война есть война, но мне всё равно жаль этого ребёнка.

   — Если бы французы победили, то они убили бы не одного нормандского малыша, — заметил Гилберт.

   — Конечно, поэтому я рад, что мы постояли за себя. Французы грабили и сжигали всё на своём пути в Мортемер. Я ненавижу их, но всё же когда видишь, как они умирают, не имея возможности даже сражаться, то их немного жаль.

Рауль снова открыл глаза и поморгал на свет.

   — Я думаю, мои братья были правы. После всего этого мне надо идти в монастырь.

Рауль повернулся на бок и тут же заснул.

Он был единственным человеком, который спал в эту ночь.

Рассвет только занимался, а французский лагерь был разбужен горном. Прислушиваясь к нему, часовые ещё крепче сжали оружие. Звук раздался ещё. Судя по всему, горнист был рядом, но из-за тумана его не было видно. В лагере послышались голоса. Люди спрашивали, что случилось. И не нормандцы ли это. Граф Неверский, встревоженный неожиданной суетой, вышел из палатки, накинув плащ поверх туники.

   — Горн, милорд, — объяснил один из часовых. — Кто-то приблизился к нашим постам.

К Неверу своей раскачивающейся походкой подошёл граф Ангулемский.

   — Что случилось?— попытался выяснить де Ангулем, но Невер сделал ему знак помолчать.

Снова раздался клич горна, закончившийся победной нотой.

   — Господи, кто бы это мог быть?— пробормотал Невер, вглядываясь в туман.

Вдруг послышался чей-то звонкий голос:

   — Моё имя Ральф де Тени. Я привёз вам известия.

Французов охватило волнение. Невер вышел вперёд, пытаясь что-то разглядеть. Но тут ветер развеял туман, и люди увидели всадника. Он продолжал кричать:

   — Берите свои лафеты и скорей спешите в Мортемер собирать мёртвых. Французы заранее объявили о победе над нашими рыцарями. Теперь они поплатились за это. Эд, брат короля, бежал, Гюи де Понтье взят в плен, остальные убиты, взяты в плен или бежали. Королю Франции об этом сообщает герцог Нормандский. — Эти слова завершил идиотский смех. Что-то стало развеваться на конце копья всадника. Должно быть, знамя. Он развернул коня и исчез в тумане. Очень скоро стук копыт затих.

Несколько солдат бросились вслед, тщетно надеясь поймать его. Их фигуры исчезли, и вдруг один из них в ужасе закричал.

Невер бросился вперёд.

   — Что там?— вскричал он в страхе перед неизвестностью.

Человек, который кричал, вернулся. Он был в ужасе.

   — Из-под моих ног выскочил заяц и пересёк тропинку. Плохое предзнаменование! Плохое предзнаменование!

Солдат перекрестился в страхе, а люди стеснились в кучу.

Солнце уже было высоко, когда Рауль вышел из палатки. Он увидел, что лагерь к чему-то готовится. Зевнув, он пошёл к герцогу, чтобы узнать какие-нибудь новости. Вильгельм сидел за столом в окружении военачальников, и по заляпанной одежде одного из них, Хью де Монфора, было ясно, что он только что приехал, видимо с известиями.

   — И что теперь?— спросил Рауль у Грантмеснила, стоявшего у входа.

   — Король уже отступает, — сказал Грантмеснил Раулю. — Ральф де Тени объявил ему о поражении Эда. И Монфор говорит, что французы оставили лагерь и идут на юг.

   — Какая отчаянная смелость, — рассмеялся Рауль.

Он подошёл поближе к столу как раз вовремя, чтобы услышать слова Тессона Тюреннского:

   — Позвольте нам атаковать его тылы, милорд. Очень скоро мы расправимся с ним.

   — Оставьте его в покое. У него и так много проблем, — ответил герцог.

Увидев разочарование в глазах друзей, он сказал:

   — Я не хочу настраивать против себя весь христианский мир, нападая на собственного сюзерена. Мы проводим его до границы, Тессон. Отрежем его от подкреплений. Но без моего приказа никто не посмеет вступить в бой с Генрихом. — Увидев Рауля, Вильгельм взял со стола пакет. — Как ты себя чувствуешь? Сможешь ещё раз исполнить моё поручение?

   — Конечно, милорд.

Глаза герцога смеялись. Он многозначительно посмотрел на Рауля и сказал:

   — Тогда отвези это в Руан и передай герцогине Матильде, что наследство Роберта не стало меньше ни на один клочок земли, ни на одну приграничную крепость!

В страшном смятении и унынии войска короля Генриха отступали на юг. Когда измученный долгой дорогой всадник подтвердил известие, принесённое нормандским глашатаем, Генрих упал без сознания и на губах его выступила пена. Однако усилиями своего врача он скоро пришёл в себя и страшным голосом прошептал проклятия в адрес проигравшего сражение Эда и Вильгельма, который одержал над ним победу. Король ещё долго лежал, ни говоря ни слова, а придворные перешёптывались. Губы Генриха растянулись в страдальческой улыбке. Вдруг он поднялся с кушетки, на которую его уложили слуги. И хотя он весь дрожал в лихорадке, но нашёл в себе силы, чтобы продолжить командование армией. Ещё оставались люди, жаждавшие встречи с войсками герцога. Но король не хотел их даже слушать. Он думал начать отступление и приказал собираться в путь. Генрих позорно бежал из Нормандии. Он был похож на загнанного зверя, который всё время прислушивается, не видно ли псов Вильгельма. Французский король не останавливаясь промчался мимо Конша, Итона и пересёк границу собственных земель в районе Вернье и Тильерса.

Преследуя короля, герцог Нормандии нахмурился, увидев эти два замка, и, закусив губу, вдруг проговорил:

   — Я построю здесь свои укрепления, чтобы держать под контролем замок Тильерс до тех пор, пока эти земли снова не будут мои.

Так было задумано появление замка Бретиль, и уже на следующий год камень за камнем были воздвигнуты его стены на берегу Итона.

   — Он будет под твоей ответственностью, — весело проговорил Вильгельм Фиц-Осберну. — Сохрани его — и ты станешь графом Бретильским.

   — Видит Бог, я сделаю это! — поклялся Фиц-Осберн.

Между королём Генрихом и его вассалом был подписан мир. Король был вынужден признать за Вильгельмом все его притязания и дал обещание никогда не поддерживать врагов Нормандии. В назначенном месте два правителя обменялись «поцелуем мира»: ссохшийся старик с опущенными плечами и мешками под глазами и полный энергии статный воин. Они поцеловались — один с ненавистью в сердце, другой с безразличием. Король уехал домой, вынашивая план мести. Рауль де Харкорт, проглядев четыре пункта договора, спросил:

   — Вы думаете, он сдержит своё обещание, милорд?

Вильгельм пожал плечами и сказал:

   — Может быть. Если он нарушит свои условия, то все признают его предателем, и тогда я не буду сидеть сложа руки.

Война ещё не закончилась. Хотя в этой кампании Анжуйский Молот открыто не перешёл на сторону Генриха, но и оружие не сложил. Он присоединился к Джеффри из Майена, чтобы взять штурмом замок Амбре, который был построен Вильгельмом после падения Домфрона. Вильгельм послал графу Анжуйскому письмо с вызовом, «бросив перчатку» так надменно, что Мартелл побагровел от ярости. В письме герцог объявил, что появится перед замком Амбре на сороковой день. Мартелл поклялся, что не будет лордом, если уступит замок. Но вскоре уже раскаялся в этих словах, сказанных сгоряча. И когда отряд нормандцев появился перед Амбре, здесь не было ни души, так что некому было оспаривать право на владение замком.