Сенешаль поправил свой плащ на плече и поклонился:

   — Сеньор, мы выслушали ваши предложения и отдаём вам дань уважения за ту отвагу, которая позволяет вам считать это предприятие легко осуществимым.

Присутствующие согласно кивали. Они не видели никакого изъяна в подобном начале; это как раз немного повысит настроение герцога, прежде чем речь зайдёт о неприятном.

   — Вы желаете получить корону и королевство, милорд, мы знаем, что вы заслужили их. Вы призываете нас, ваших верных вассалов, помочь вам в осуществлении ваших планов. Сеньор, вам должно быть известно, что по закону рыцарского кодекса чести вы не можете приказать нам отправиться за море и сражаться там.

Он немного помедлил, но герцог ничего не сказал. Вассалы вновь закивали головами: Фиц-Осберн пока очень хорошо справлялся со своей задачей.

Он продолжал:

   — Вы просите нас следовать за вами в чужие земли, населённые грозными врагами, — этого ещё не делал ни один герцог Нормандии. Мы не привыкли к путешествиям по морю, вероятно даже, что нам не очень нравится эта идея, у нас здесь есть земли, которые нуждаются в нашей заботе, жёны, которые станут рыдать от горя, отправляя нас в дальний поход. Но всё это у нас в сердцах, милорд: вы правили нами в течение многих лет, и эти годы были успешными для страны. Вы вели нас от победы к победе. Вы всегда делали то, что обещали. Сеньор, каждый преданный вассал верит в вас, руки каждого преданного вассала в ваших руках, и вот вам ответ каждого преданного вассала: мы пойдём туда, куда вы нас поведёте, в Англию или в Азию, и тот, кто должен вам двадцать воинов, даст вам в два раза больше из любви к вам. — Он замолчал. Вассалы смотрели на него как заворожённые. Рауль заметил, что один человек даже открыл рот, потом закрыл его и сглотнул. Сенешаль воспользовался молчанием обескураженных баронов и героическим тоном заявил: — Лично я снаряжу шестьдесят кораблей для этого предприятия! Сеньор, мы готовы подчиниться вам.

Это было уже слишком. Наконец взбешённые вассалы вновь обрели дар речи; все внешние приличия были откинуты; сотни возмущённых голосов кричали «нет», поднялся настоящий рёв. Генри де Ферьер подбежал к самому подножию возвышения и, глядя на сенешаля, заорал:

   — Ложь! Ложь! Это твои слова, а не наши! Мы не будем воевать за морем!

Уголок рта Вильгельма дёрнулся, он обернулся, чтобы посмотреть на говорящего. В дальнем конце зала Ричард де Бьенфейт вскочил на одну из скамей и прокричал:

   — Стыдись, стыдись, Генри де Ферьер! Все верные люди кричат «да», поддерживая Фиц-Осберна!

   — Это не так! — попытался спихнуть его со скамьи Фульк дю Пин. — Здесь не стоит вопрос о нашей верности.

   — Чего мы боимся? — закричал молодой Хью де Овранш. Он запрыгнул на скамью позади Ричарда де Бьенфейта и размахивал мечом над головой. — Пусть молодой человек ответит.

Герцог не обращал на это никакого внимания, он смотрел на Рауля Тессона, который ещё ни слова не сказал за всё это время, а стоял вдалеке от своих собратьев, у одной из колонн. На лице у него застыло упрямое выражение, а его взгляд довольно бесстрашно встретился со взглядом герцога. В его глазах Вильгельм увидел бескомпромиссный отказ.

Роберт де Сэй из Пико последовал примеру де Бьенфейта и, взгромоздившись на скамью, закричал:

   — Нет, нет! Давайте не будем забывать о заслугах герцога! Это непристойно. И всё-таки я должен сказать, что, следуя нашему долгу, мы должны покориться...

Его голос потонул в общем шуме. У вассалов не хватало терпения на то, чтобы выслушивать его скучные речи. Ив де Васси протолкнулся сквозь толпу в первые ряды и громко сказал:

   — Мы готовы пойти туда, куда зовёт нас наш долг, но за морем у нас нет никакого долга. К тому же, пока мы будем наслаждаться столь приятным путешествием, наши границы останутся открытыми для французов.

Неожиданно Одо сделал шаг вперёд к краю возвышения. Его глаза сверкали, пальцы неспокойно перебирали складки рясы.

   — О, нормандские псы! — с горечью произнёс он. — Неужели я должен указать вам путь?

Герцог шевельнулся. Он что-то сказал, но его не слышал никто, кроме епископа. Одо раздражённо передёрнул плечами и тут же сел в резное кресло. Вильгельм поднялся. Понадобилось некоторое время, чтобы в зале установилась тишина, потому что те, кто был в первых рядах, считали необходимым сказать тем, кто позади, чтобы они замолчали и дали сказать герцогу, и, кроме того, сразу три человека попытались стащить со скамьи Ричарда де Бьенфейта.

Герцог невозмутимо ждал, когда все успокоятся. Когда наконец всё утихло и вассалы стали в ожидании смотреть на него, он направил свой взгляд прямо на лорда Тессона и приказным тоном позвал:

   — Тессон!

Лорд Тюренн вздрогнул и, хмурясь, пошёл вперёд.

Перед ним все расступались, освобождая для него проход; он подошёл к подножию возвышения и мрачно посмотрел на герцога.

Едва заметная улыбка заиграла на губах Вильгельма. Он мягко произнёс:

   — Следуй за мной, Рауль Тессон.

   — Сеньор...

   — За мной, Тессон.

Лорд де Тюренн поднялся по ступенькам на возвышение и угрюмо вышел из зала вслед за Вильгельмом. Те, кто остался, удивлённо переглянулись и сошлись на том, что ни одному человеку не дано было знать, что Вильгельм сделает в следующий момент.

В соседней с залом комнате Тессон занял оборонительную позицию около двери и искоса поглядывал на Вильгельма.

Герцог расстегнул брошь, скрепляющую его тяжёлый, подбитый мехом плащ, скинул его с плеч и протянул его Тессону. Лорд де Тюренн подошёл к нему и взял плащ у него из рук.

   — Ну, друг мой? — сказал герцог.

Тессон положил плащ на спинку стула.

   — Сеньор, вам не удастся склонить меня на вашу сторону и сказать «да», — смело ответил он. — Вы всё ещё молоды. Что же касается меня, то я оставил юношеские замашки позади.

   — Значит, ты будешь против меня и не поможешь мне, Тессон? — спросил герцог.

   — Если говорить напрямую, да, сеньор. Если вы собираетесь воевать, то вам придётся делать это в одиночку.

   — Значит, так? — мягко сказал герцог. — И всё же я помню, как кто-то в долине Вал-ес-Дюн подъехал ко мне, ударил перчаткой по лицу и сказал: «Никогда в своей жизни я больше не сделаю вам, сеньор, ничего плохого».

Тессон покраснел, но отрицательно покачал головой:

   — И не сделаю. Если я сейчас отказываюсь помогать вам, то лишь для вашего же блага, хотя вам это и не по душе. Пусть за вами идут молодые с горячими головами, если им уж так хочется.

   — Я тоже горячая голова, Рауль де Тессон?

Щёки Тессона снова зарделись.

   — Нет, сеньор. Я так не думаю. Но вы слишком часто побеждали и потому стали безрассудным. Моя рука устала, голова поседела, и я говорю вам — я в этом безумии не участвую. Там, среди этого сброда, я бы так не сказал, но вы спросили меня, и вот мой ответ.

   — Годы летят, Тессон, — герцог подошёл к камину. — Я просто позабыл о том, что ты слишком стар для того, чтобы идти со мной на войну.

Тессон начал сердиться:

   — Стар? И это говорите вы, мой господин! Кто сказал, что я стар? Я всё ещё могу постоять за себя, да и не только за себя, в любом поединке или сражении. Вы называете меня старым? Разве мои руки ослабли? Неужели вы думаете, что мои мышцы заплыли жиром, вся моя сила ушла, а кровь превратилась в жидкую водицу? О Святая Дева Мария!

   — Нет, не я, Тессон.

В тоне герцога было что-то такое, что придавало его словам особый смысл. Глаза Тессона засверкали красным огнём, он закричал, брызжа слюной:

   — Назовите мне имя того наглеца, который осмелился сказать подобное обо мне! Поверьте мне, я ему покажу, как моя сила покинула меня! Стар? Ну надо же!

Герцог повернулся и положил руку ему на плечо:

   — Нет, друг мой, никто не сомневается в твоей силе. И всё-таки я думаю, что твоё сердце постарело, и, возможно, теперь ты стал больше ценить спокойствие, чем раньше. Никто не упрекнёт тебя в этом, дни твоих сражений миновали. Забудь о том, что я просил у тебя помощи. Если я отправлюсь в Англию, то ты, вероятно, останешься здесь с теми, кто станет управлять герцогством в моё отсутствие.