Сначала надо получить пропуск в комендатуре. Эта процедура у Ивана Фомича занимала обычно две-три минуты. В комендатуре и на самой заставе все знали учителя подшефной школы.

А в этот раз дежурный вдруг потребовал паспорт и удостоверение личности, да еще обязательно с фотографической карточкой. Хорошо, что учитель захватил с собой документы…

Удивленный необычно суровым приемом, Иван Фомич расстроился.

— Что ж, ты меня не знаешь, что ли, товарищ Сидоров? — произнес он обиженно, доставая из старенького бумажника документы.

Но дежурный, сохраняя невозмутимый вид, смотрел на Ивана Фомича так, словно видел его первый раз.

Учитель просунул руку с документами в окошечко и по возможности втиснулся в него сам.

Дежурный просверлил глазами Ивана Фомича насквозь и уткнулся в документы.

— Да ведь это я, понимаешь, я?… — уверял его Иван Фомич.

— А вдруг ты, да не ты? — сказал дежурный.

— То есть как? — изумился учитель.

— А вот так… И очень просто… — строго заметил дежурный и позвонил коменданту: — Учитель… На заставу… Слушаюсь!..

Повесив трубку, дежурный еще раз тщательно проверил документы учителя, выписал пропуск и подал в окошечко разобиженному педагогу. И вдруг, весело улыбнувшись, сказал:

— Будьте здоровы, Иван Фомич! Приятного пути!..

Но путь в этот раз оказался не совсем приятным.

Пни, мелколесье, кочки и болота.

Лошадка учителя то и дело спотыкалась. Особенно трудно было пробираться сквозь мелкий кустарник. Местами, на гарях, молодая поросль осинника была очень густа. Ветки неприятно щекотали и царапали брюхо лошади.

Дождь, ливший всю ночь, напитал влагой почву. В воздухе пахло прелой листвой, старыми грибами и влажной землей.

Постепенно кусты редели. Ноги лошади все глубже уходили в моховину. Где-то внизу, под толстым слоем мха, зачавкала вода. Начинались болота.

Их темно-красные и ярко-желтые пятна рдели и золотились среди кустарника.

Кое-где маленькие болотца казались оранжевыми от покрывающей их морошки.

Учитель с сожалением проезжал мимо. Морошка — ягода вкусная. И если ее собрать и закопать в мох, она может сохраниться очень долго.

А вот болотце, покрытое тростником и пожелтевшей осокой, учителю совсем не нравилось. Это трясина. Засосет, затянет… Человек и лошадь могут бесследно погибнуть в ее жидкой грязи.

Иван Фомич решил объехать болото сторонкой. Он свернул в кустарник. В его тени рос голубичник. Ягоды, покрытые сизым налетом, были крупны, как виноградины, чуть-чуть провяленные, сладкие.

Иван Фомич слез с лошади и, держа ее за поводок одной рукой, другой потянул к себе ягодный куст. Легонько потянул… Но, к великому его удивлению, кустик вместе с почвой, покрытой прошлогодним мхом и опавшими листьями, неожиданно поднялся на уровень лошадиной спины… Строгий голос из-под слоя земли потребовал:

— Пропуск!

Лошадь учителя рванулась с испугу и чуть не завязла в трясине.

— Ну, дела!..

Иван Фомич предъявил пропуск и, не оглядываясь, погнал лошадку вперед. Начался сосновый лес, темный, молчаливый, настороженный. Тишина в лесу. Только изредка на пути вспорхнет стайка синиц-пухляков. Крикнет невидимая в кустах птица кукша. С визгом пролетит стриж, и снова тихо. Иван Фомич почти успокоился.

Вдруг из-за дерева протянулась рука и схватила лошадь за поводья. И снова невидимый за древесным стволом боец шепотом потребовал пропуск.

— Прямо шагу ступить нельзя…

После этого случая Иван Фомич потерял покой и всякое доверие к мирной лесной обстановке.

— Попробуй разберись, где тут чего! — Иван Фомич вытер платком лысину.

Не успел Иван Фомич утвердиться в седле, как его лошадь снова шарахнулась в сторону от большого пня.

— Приятный путь, нечего сказать!.. — Учитель остановился, сразу же вынул пропуск и ждал очередного: «Предъявите…»

Он ждал довольно долго, но пень безмолвствовал. Учитель сошел с лошади, осмотрел его со всех сторон.

— Пень как пень…

Иван Фомич недоверчиво покачал головой, с опаской поставил ногу на пень и снова взгромоздился на лошадку.

Пробираясь между деревьями к еле заметной тропе, ведущей на заставу, Иван Фомич забыл наклонить голову, и рябина окатила незадачливого ездока целым каскадом дождевых капель. Иван Фомич поежился: вода попала за воротник. Поля старой шляпы отсырели совсем и опустились вниз. Не шляпа, а гриб…

— Ну как я теперь покажусь на заставу? Никакого вида, — огорчился Иван Фомич.

Правда, рубашка у него чистая, с вышитым воротником, хорошая рубашка. И ботинки с тупыми носами, скороходовские, тоже ничего, еще крепкие, только без блеску…

«Все забываю купить этот крем проклятущий», — с досадой подумал он.

А вот брюки вздулись белесоватыми опухолями на коленках. И пиджак почему-то собрался на животе до самой груди поперечными складками, как гармоника.

— Это все от сырости, по мокрым кустам, — вздохнул Иван Фомич. — Зря только Марфа старалась…

Марфа — сторожиха в школе Ивана Фомича. Она отвечает за весь вверенный ей живой и мертвый инвентарь школы.

В этом инвентаре наряду с прочими предметами Марфа числит Ивана Фомича и его вещи.

В выходные или какие-нибудь особенно торжественные дни Марфа проникает рано утром в комнату к спящему педагогу, потихоньку берет костюм и, обильно прыская его водой, пускает под утюг.

Во время этой процедуры от костюма идет пар, а иногда и дым. Пахнет паленой шерстью.

Уловив этот неприятный запах, Иван Фомич просыпается и каждый раз впадает в панику:

— Спалит!.. Сожжет!!!

На цыпочках крадется он к столу и, выдернув из рук Марфы брюки, ворчит:

— Безобразие!.. Прекратить!.. Что ты из меня франта строишь?!

Но в этот раз Иван Фомич все стерпел. Он ехал не куда-нибудь, а на заставу, к шефам…

Он очень обрадовался, когда лес поредел и между тонкими, обнаженными стволами сосен показались приземистые строения заставы, окруженные невысоким дощатым забором.

Лошадка сама прибавила ходу и резво пробежала мостки на въезд в заставу.

— Тише! Тише! — поднял руку часовой у входа. Осторожно ступая по усыпанной гравием площадке, он неслышно приблизился к Ивану Фомичу, проверил пропуск и позвал дежурного по заставе.

Дежурный вышел на крыльцо и вполголоса приказал впустить учителя.

Лошадь Ивана Фомича поставили в конюшню и задали ей корму. Пол в конюшне был устлан соломой. Цоканья лошадиных копыт почти не было слышно. Только мерный хруст сена и позвякиванье уздечки нерасседланного коня доносились из открытых дверей.

Рядом с конюшней находились вольер и будка, которых раньше Иван Фомич здесь не видел.

Учитель подошел к вольеру.

Глухое и грозное рычанье заставило его попятиться назад.

В вольере сидела великолепная немецкая овчарка. Учитель залюбовался породистым зверем.

Сухая голова. Тонкие, но остро стоячие уши. Сухие губы. Вздрагивая, они обнаруживали оскал страшных клыков. Широкая, хорошо развитая грудь. Прямая спина и сильные, крепкие лапы. Живот подобранный, втянутый, как у волка, с подпалинами. Желтовато-серая шерсть с боков к спине постепенно переходила в серо-черную, а спина и голова были совсем черные.

Темные миндалевидные глаза, оттененные серовато-желтой шерстью на черной морде, мрачно горели.

Собака производила впечатление необычайно сильного, умного и свирепого животного.

— Это наш знаменитый Дик, — сказал Ивану Фомичу дневальный Пузыренько. Стараясь не греметь ведрами, он прошел мимо учителя к колодцу.