И вечный бой!

Покой нам только снится…

Я хотела закрыться в кабинете, но заглянула Татьяна. Принесла из библиотеки новые пособия для кабинета. Заодно поинтересовалась, что я там опять натворила? По ее словам, Нона Петровна страстно митинговала в учительской, и гневные речи Ноны были направлены против меня. Дескать, ренегатам не место в рядах честных людей.

— Чем закончила свое парламентское выступление Нона? — без особого интереса спросила я. — Карфаген должен быть разрушен?

— Нечто в этом роде, — улыбнулась Татьяна.

Мы еще обменялись несколькими незначительными новостями, и Татьяна отправилась вниз, уже на ходу сообщив, что вчерашняя планерка не состоялась, заседание перенесли на сегодня.

— Не забудь! В четырнадцать тридцать!

— Угу… — отозвалась я.

Напоминание было кстати. Я всегда или забывала про такие вещи, или старалась забыть. Сил уже ни на что не хватало. А еще кучу тетрадок проверять. И потом, неспроста планерку перенесли. Не собираются ли на сей раз устроить аутодафе мне?

Как в воду смотрела. Поначалу не было ничего особенного. Обсуждали прошедшую неделю, различные мелкие конфликты. Я и слушать-то перестала. Включала внимание только, когда шла полезная информация. В промежутках же думала о своем: о Димке, о его отце, о себе… Я еще прилично себя вела. В отличие от других, ни с кем не шушукалась. Многие громким шепотом решали свои проблемы, делились впечатлениями. Людмила Николаевна заполняла журнал. Кажется, 9-го «Б». Мне со своего места видно было плохо. Планерка как планерка. Как десятки других таких планерок.

Если бы на этих сборищах действительно решались насущные вопросы. Так ведь нет. Больше о туалетных бачках, о вениках с тряпками рассуждаем да счеты между собой сводим. Бывает иногда, что Котов проводит в школе какой-нибудь очередной дурацкий эксперимент. Тогда он оповещает нас об этом на одной из планерок. Вовсе не с целью обсудить новшество. Просто ставит нас в известность. Возражений Валерий Петрович не слушает. От критики его просто трясет, особенно если критика конструктивна. Не раз он в гневе заявлял нам, что в своей вотчине — полный хозяин, как его левая пятка пожелает, так он и сделает. Спорить бесполезно, поэтому мы затихаем и молча выслушиваем, как нам теперь надо будет учить детей. Лично меня это бесит. Бесят и поведение Котова, и его идеи. Я вовсе не против экспериментов. Но их надо тщательно просчитывать и готовить, готовить необходимую материально-техническую и методическую базу, а еще многое другое. Нововведения хороши тогда, когда жизнь показывает их настоятельную необходимость и полезность. Котов же свои идеи высасывает из пальца. Он принял за образец для себя систему обучения, распространенную в странах Запада. Особенно его восхищают американские методы. А то, что уровень образования среднего американца смехотворен, Валерия Петровича не пугает. Похоже он этот факт не принимает в расчет вовсе. Может быть, поэтому наши ученики не скрываясь курят «травку» на школьном крыльце, матерятся через слово, плюют на пол, жуют жвачку как коровы и считают смертным грехом желание хорошо учиться. Связываться с нашими воспитанниками не хочет даже милиция. С каждым годом дела в школе идут все хуже и хуже. Я воюю с этим изо всех сил. Еще три-четыре человека воюют, остальные давно махнули рукой. И правда, к чему надрываться? Все равно толку мало.

— Екатерина Алексеевна! А вас лично это не касается? — раздался неожиданно голос завуча. Прямо над самым ухом.

— Что меня не касается, Лидия Григорьевна?

— Двойки в журналах!

— Да, да, — встрепенулся директор. — У администрации ко всем такие претензии. А особенно к вам, дражайшая Екатерина Алексеевна.

Ну, вот! Началось. Разговор о двойках идет много лет. И всегда можно найти козла отпущения среди учителей. Нет такого преподавателя, который не ставил бы двойки. У нас же принято считать, что если по твоему предмету в классе двоек больше, чем у двух учеников, значит, виноват ты, учитель. Плохо объясняешь, не владеешь материалом, не умеешь заинтересовать и вообще урокодатель. Так же относятся и к большому количеству троек. А дети — это еще дети, и ответственности за свою учебу нести не могут. Конечно, прямо так не говорится, но подразумевается. И как прикажете работать? Другие механизмы наказания и стимулирования сейчас не признаются. Только оценки. С урока выгнать нельзя, как бы ученик ни хамил и ни мешал всем. На второй год оставлять бесполезно — будет еще хуже. Родители не всегда считают необходимым всерьез и постоянно заниматься своими детьми. Да много чего еще можно наговорить по этому поводу. Что же? Рисовать детям хорошие оценки за красивые глазки, что ли?

— Вы ответите? Или вам на этот раз сказать нечего?

Могла усмехнуться. Хватило бы и этого. Зачем попусту энергию тратить? Но встала, прошла к доске. Заняла, так сказать, господствующее положение.

— Нет, отчего же? Я объясню. И вам, Лидия Григорьевна, и вам, Валерий Петрович. И всем, у кого ко мне подобные претензии… Оценку, хорошую оценку надо заработать. Как и плохую. Нечего их обесценивать. Незаслуженное всегда пагубно для человека. Это первое. А второе… Можно ли добиться качества обучения, когда за один урок мы проходим уйму материала, а они у нас читать не умеют?!

Что тут поднялось! На птичьем рынке и то тише. Шум, крики, обвинения во всех мыслимых и немыслимых грехах. Это и понятно. Никому не хочется признаваться в халтурной работе. Проще свалить на другого, выставив его клеветником. Я не обижалась. При существующих в школе порядках трудно работать добросовестно и со всеми обязанностями справляться. А если у кого получается, то он гений. Я в данной ситуации не лучше других. Потому и не обижалась, просто молча ждала, когда шум утихнет. Надо дать людям возможность выплеснуться. Да и не перекрикивать же? Когда народ прокричался, я снова подала голос:

— Обвинять тут некого. Действующие программы не дают возможности учить капитально. Но надо уметь посмотреть правде в глаза. Наши дети действительно не умеют читать. Они не понимают смысл прочитанного с первого раза. А иногда и со второго, и с третьего. Объем же информации, которую мы в них закачиваем, слишком велик. Они читать не успевают, не то что переваривать. Естественно, и знаний у них нет. А нет знаний, есть двойки. Хотите спорить? Давайте. Только с фактами в руках. Сделаем контрольные срезы по всем предметам. Проанализируем.

Валерий Петрович прикрыл глаза рукой. Победа опять уплывала от него. Лидия Григорьевна делала вид, будто усердно пишет. Уж не мою ли тронную речь конспектирует? Все прекрасно понимают, что я права. Возмущаются лишь из чувства самосохранения. Вероятно, за моей спиной будут говорить, что мне опять больше всех нужно — вот теперь контрольные срезы подавай. Но никому и в голову не придет, что мне сейчас на все эти срезы и анализы плевать. С вышки жеванной морковкой. А весь свой километровый монолог я произнесла только для того, чтобы меня оставили в покое. Хотя бы до конца четверти. Надо же когда-нибудь и личные проблемы решать? Они и так вон сколько лет ждали.

Я, не торопясь, прошла на свое место и начала демонстративно собирать сумку. Хамство, конечно. Только бесконечную пустую болтовню иначе не остановить.

Валерий Петрович задумчиво глядел, как учителя с шумом и грохотом покидают класс. Счет опять не в его пользу. Ну, тут уж он сам виноват. Не надо было меня трогать. Тряс бы лучше тех, кто работать не хочет. А я хочу. Очень даже хочу. И работаю. Вот потому Котов мешает мне изо всех своих директорских сил. Не знаю, как в других местах, но в московской школе чем меньше работаешь, тем легче тебе живется. Умей только создавать видимость бурной деятельности. Котов, например, умеет. И того же ждет от меня. Ну, пусть. Все равно не дождется.

Лидия Григорьевна подошла ко мне и неожиданно мирно попросила помочь ей в подготовке и проведении контрольных срезов. Еле от нее отбрыкалась. В школе более сорока педагогов. Что, кроме меня уже и «запрячь» некого?