— А дальше?

— А дальше Путь привёл всех в место, называемое Лутес, где было много вкусной пьяной жидкости, совсем не похожей на наши вина.

— Так написано?

— Так написано.

— А почему ждали две луны и одно солнце? И мучились…

— Потому что у Бегуна не открылось внутреннее зрение.

— А зачем мне здесь внутреннее зрение?

— Так туман ведь… — удивился Кармель. — Глазам не больно, но они ничего не видят.

— Я же всех вижу, а все — меня.

— Это здесь, в Вефиле. Но мы уже посылали людей за стены города, пока ждали тебя, и там невозможно бежать. Это похоже на молоко: так же вязко и ничего не видно. И трудно дышать. Как в воде.

— Знаешь, я никогда не плавал в молоке, — признался Чернов, — и уж тем паче не бегал. Но у меня была одна знакомая лягушка, которой удалось взбить из молока сметану и выбраться на свежий воздух. Терпение и труд, Кармель, — это такое взрывное сочетание… — Он развернулся и пошёл к дому Хранителя. Сказал, обернувшись: — Хочу переодеться. А то торчал невесть в какой антисанитарии…

Кармель слова не понял, но поспешил за Бегуном. И остальные горожане туда же потянулись. Как же иначе: Бегун вернулся. Бегун что-то задумал…

Чернов переоделся в собственные рибоковские штаны, постиранные и чем-то даже проглаженные, натянул полотняную рубаху, а кроссовки отдал женщине помыть. А и то верно: спешить было некуда.

— Перекусишь? — спросил Кармель.

— Хлеба и сыра, — сказал Чернов, памятуя, что ему — бежать в молоке или тумане — что там за хреновина за стенами, а делать это на полный желудок затруднительно. — И воды. Вина не надо.

Кармель накрыл стол, сел напротив, сообщил:

— Очень хорошее место на Пути ты нашёл, Бегун. Я имею в виду не туман, конечно, а то место, в котором обитает Огонь Небесный. Очень богатое, сытное, хотя и опасные люди там живут.

Хорошо — напомнил.

— Что с ранеными?

— Ты знаешь? — удивился Кармель. — Тебя же не было с нами, ты ушёл на Путь…

На Путь? Тюрьма, коллектор душный, зал с мониторами — это Путь?..

— Я знаю. У меня открылось внутреннее зрение. Объяснение, предложенное Книгой, Кармеля устроило.

— Мы потеряли Иава и Асана, — печально сказал он. — Молодые ребята, горячие. Не надо было им брать мечи…

— Что значит потеряли? Умерли они, что ли?

— Не знаю. Их увезли, истекающих кровью. Мы не сумели помешать, нас всех что-то остановило — ни рукой, ни ногой невозможно пошевелить. А в это время Иава и Асана забрали люди в белых одеждах, а им помогали люди в чёрном. Мы хотели потом, когда заклятие неподвижности спало, броситься на их поиски, но красные нити не позволили выйти из Вефиля. А потом ты побежал и забрал нас оттуда.

— Так чего ж ты нашёл хорошего в этом месте?

— Много полезных вещей наменяли.

О Сущий, что ж за детей ты дал мне в спутники, подумал Чернов, приканчивая смастыренный им бутерброд из лепёшки и ломтя сыра. Они потеряли двух соплеменников, буквально — потеряли, а радуются дешёвым сувенирам, купленным в ближайших к аттракциону киосках! Прямо-таки капитан Кук и туземцы… И ещё махонький вопрос — к месту: а каково придётся тем двоим, Иаву и Асану, когда они оклемаются — это несомненно, Зрячий подтвердил! — и обнаружат, что город исчез с лица земли, что они — одни в чужом и страшном, а вовсе не радостном и весёлом мире. И что у них нет идентификационных карт на животах…

— Вспомнил. Задрал чистую рубаху: на месте птичка. Похоже, прав Зрячий: виртуальность — это вполне действующая штуковина, нужны только условия, чтобы она действовала. Захочет Сущий — условия будут.

Пока Сущий хотел…

Женщина принесла помытые кроссовки.

Они были ещё влажными, но Чернов всё же обулся. Встал, отряхнул с рубахи хлебные крошки.

— Куда ты? — опять испуганно спросил Кармель.

— Похоже, что я не добежал, — сказал Чернов. — Вы тут сидите смирно, за ворота — ни шагу. А я попробую — в молоке.

Он бежал к воротам и понимал, что решение бежать «в молоке» не принадлежало ему. Опять, как Зрячему, кто-то или что-то подсказал или подсказало ему это решение, и он послушался, привычно уже приняв нашёптанное за рождённое собой. Он — Вечный, слово сказано, а значит, ему свыше предписано слышать и слушаться и не противиться ни на миг. Никогда ни единым чувством не вмешиваться! Он уже попробовал — вопреки «сладкому взрыву» — испугаться высоты над крышами Джексонвилля: что из этого вышло?..

Он выскочил в туман, который всё же оказался туманом, а не молоком, и бежать в нём было легко, хотя и душновато, и не видно ничего, но он бежал и думал: Сущий, если Ты и вправду ведёшь меня, прости и верни на Путь, я — неверующий болван, не держи на меня зла, я больше никогда не усомнюсь в том, что я всего лишь — орудие Твоё, а орудию негоже сопротивляться руке, взявшей его, поверь мне и проверь меня…

Он уже просил Сущего наслать на врагов Огонь Небесный. Тогда получилось. Услышал его Сущий, так?.. И осознал вдруг: а ведь он верит в Него, раз просит!..

Но не успел ни удивиться этой внезапной мысли, ни ужаснуться, ни восхититься. Ничего не успел. Вдруг наткнулся на что-то плотное, мокрое и холодное. И в этом плотном, мокром, холодном опять — как и совсем недавно на ночной безлюдной улице Джексонвилля — полетел, как с горы, как в детстве, как зимой после уроков: слетая к чёртовой матери с самодельных деревянных санок и кубарем, вверх тормашками, зарываясь в снег.

Очень странным оказался этот снежный «сладкий взрыв»… Количество испытанных «взрывов» за всё время, что Чернов знаком с этим, с позволения сказать, явлением, таково, что он может даже вести статистику, внедрять методологию (для кого, правда?..) и сравнивать один «взрыв» с другим. Этот — ну очень странный. Во-первых, холодно. Никакого всепоглощающего тепла, которое окатывало волной всякий раз, как наступал этот эрзац-оргазм! Во-вторых, темно. В смысле — не видно ничегошеньки. Обычно после «сладкого взрыва» мысли становились яснее, зрение острее, а слух… что?.. чутче?.. Корявое словечко… Ну да ладно, к глубинам лингвистики можно обратиться и впоследствии, сейчас не до них, тем более имеется ещё и «в-третьих», А вот в-третьих, Чернов, вопреки тенденциям, никуда не бежал с дивным, поражающим воображение ускорением, не летел над крышами по ночному небу, аки ангел полуночи, а, напротив, лежал лежмя, не в силах пошевелиться, придавленный… Чем? Детскими санками?.. Он попытался повертеть головой, открыл рот, сделал глубокий вдох… Гортань моментально забилась чем-то холодным, мокрым, тающим… Ну, конечно, первое впечатление от начинавшегося «взрыва» не обмануло! Это же именно снег! Чернов даже на момент возрадовался: при всей неприглядности положения налицо имеется явная победа человеческого интеллекта над загадкой коварной судьбы: что вокруг? Темно, холодно, мокро?.. Правильный ответ даёт олимпийский чемпион Игорь Чернов — снег, снег кругом, снизу, сверху, сбоку… Получен ответ, пусть и немалой ценой — чуть не задохнулся, вон до сих пор откашливается.

Теперь предстояло определить положение своего тела относительно горизонта, чтобы понять, что делать дальше. Дышать было тяжело, и на соображение Чернов отвёл себе минимум времени. Судя по тому, как интенсивно к голове приливала кровь, положение было не самым для бегуна естественным — вверх ногами, вниз, естественно, башкой. Немного высвободив руки, Чернов разгрёб снег перед лицом, устроив таким образом некую нишу для головы. Дышать стало легче. Освежившаяся сообразиловка выдала на-гора пугающий своей оригинальностью, но, кажется, самый подходящий вариант произошедшего: Чернов всё-таки откуда-то летел, как и казалось ему, откуда-то он сверзился по прихотливым и неописуемым законам «взрывов», и что-то могучее в итоге вбило его в снег. Первая мысль: накрыло лавиной. Уж больно сходные ощущения с однажды испытанными… В своё время, время неблизкое, студенческое, Чернов проводил каждые зимние каникулы в горах Приэльбрусья, осваивая горнолыжный спорт, но не как параллельный основному — бегу, а так, для развлечения и общего развития. Инструктор-кавказец, помимо спортивной премудрости, обучал Чернова также и поведению в нештатных ситуациях, в частности, рассказывал, что предпринимать, если накрыло лавиной. И вот — неприятное совпадение: теорию тогда пришлось проверять на практике едва ли не на следующий день. Неосторожно исчезнув из поля зрения инструктора, Чернов махнул поперёк широченного целинного поля, и, естественно, за эйфорией скорости не заметил, как подрезал лавину. Небольшую, но достаточную для того, чтобы накрыть бестолкового горнолыжника с головой. Тогда в мозгу всплыли дословно, добуквенно, все указания инструктора, и Чернов откопался самостоятельно — как раз к тому моменту, когда к нему, бледному и испуганному, подъехал не менее испуганный инструктор, оглашая щедрые на эхо горы ненормативной лексикой. Горам нравилось её повторять… Тогда Чернову удалось отделаться парой царапин и утраченными навеки лыжами — их Чернов, ясное дело, отстегнул, когда выбирался.